Олег Мухин - Pink Floyd: Кирпич к кирпичу
ИНТ.: Да?
РИК: Некоторая.
ИНТ. (бессвязно бормочет, потом задает следующий вопрос): О чем ваши песни? Например, «Astronomy Domine» — очень трудно разобрать слова, произносимые со сцены. О чем она, о пилотах?
РИК: Да, это фантастика.
НИК: Космическая.
ИНТ.: Какие слова у этой песни?
НИК: Это просто фантазия, я думаю. (Декламирует несколько строчек.)
РИК: Просто в качестве примера.
НИК: Она на самом деле не имеет смысла или сюжета. Это очень типичная песня Сида Барретта.
РИК: Она образная — слова создают образы в твоем мозгу.
ИНТ.: Как долго группа репетирует перед концертом? Сколько времени?
НИК: Мы не очень много репетируем, я думаю…
Рик (перебивает): Подготовка занимает у нас целый день.
ИНТ.: Что будет, если вы не будете играть пару дней или недель?
НИК: Некоторые вещи мы играем уже в течение двух лет, поэтому проблем нет. С другими вещами тоже, поскольку мы знаем основную структуру композиции — понимаешь? Где идет пение без стихов, где — со стихами. Мы можем решать, каким образом мы будем ее делать. От нас зависит, как ее исполнять, и репетиции не имеют значения.
ИНТ.: Сколько времени уходит на доработку песни после того, как вы ее сочинили? Например, на доработку «Interstellar Overdrive»?
НИК: «Interstellar Overdrive» мы сочинили за один день и сыграли на следующий. Иногда мы разучиваем песню прямо во время выступления, помнишь?
РИК: Да. Перед тем как ее исполнить, мы не репетировали, просто вышли на сцену.
НИК: Мы репетировали, но не работали над песнями, которые должны были исполнить на концерте, а просто что-то играли.
РИК: Мы просто играли. Мы импровизировали тогда, потому что вышли на сцену, не зная, что будем играть, и просто играли.
НИК: Кто-нибудь начинал играть композицию так, как она ему представлялась. То есть кто-нибудь начинал, и мы все вступали, когда врубались в тему, обычно было так. Так появилась «Pow R Тос Н» — просто кто-то подошел к микрофону и спел: «Ба-бум-чи-чи, ба-бум-чи-чи», и все подключились и продолжили мотив, а потом вступили барабаны. Это было примерно таким образом, да?
РИК: Да.
НИК: A «Interstellar»… Однажды Сид сыграл тему, мы услышали ее, подхватили, понимаешь, все очень просто. Так она появилась. Она просто родилась из той темы.
ИНТ.: Как насчет «Careful With That Axe Eugene» («Осторожнее с топором, Юджин»)? Какова ее тема — убийство?..
НИК: Какова тема?..
ИНТ.: Роджер сказал на сцене: «Эта песня про убийство».
НИК (презрительно): Нет, это только название про убийство.
РИК: Может быть, только название про убийство.
НИК: Это очень безумная вещь в каком-то смысле.
РИК: Она не имеет конца, если хочешь знать. Она начинается с ничего и ничем заканчивается, и она рассказывает о насилии.
ИНТ.: Что означает этот взрыв в середине и крик?
РИК: Там заложено не слишком большое послание миру, понимаешь? Мы часто даем песням названия, не имеющие на самом деле ничего общего с их содержанием. Название — лишь способ пометить песню, присвоить ей некую категорию. Мы могли бы назвать наши песни «Номер Один», «Два» или «Три» и так далее, если бы не интересные слова, которыми их можно обозначить. Например, «Careful With That Axe Eugene» — прекрасный образец песни-образа.
Фэнзин «The Amazing Pudding»,
№ 34 (декабрь 1988 г.) и № 35 (февраль 1989 г.)
ИНТЕРВЬЮ С РОДЖЕРОМ УОТЕРСОМ И ДЭВИДОМ ГИЛМОРОМ
Это интервью состоялось накануне ванкуверского концерта «Pink Floyd» в октябре 1970 года. Несмотря на чудовищное похмелье, я сумел пробиться в «PNE Gardens», где проходил концерт. Мне удалось поговорить с Роджером Уотерсом и Дэвидом Гилмором после того, как я показал им восторженную статью об их альбоме «Ummagumma», которую я написал в феврале текущего года для университетской газеты «The Odyssey», где я назвал этот альбом «одним из лучших альбомов всех времен и народов».
МАЙК КВИДЖЛИ: Как давно вы выступаете?
РОДЖЕР УОТЕРС: Профессионально — с января 1967 года. А до этого мы были чисто блюзовой, ориентированной на музыку Бо Диддли группой из архитектурного института.
МАЙК КВИДЖЛИ: Имеет ли кто-нибудь из вас классическое музыкальное образование?
ДЭВИД ГИЛМОР: Ричард (клавишник Ричард Райт. — М.К.) немного изучал классическую музыку, но у остальных нет никакого музыкального образования.
РОДЖЕР УОТЕРС: Однако все мы закончили Великий Музыкальный Колледж Жизни.
МАЙК КВИДЖЛИ: Когда вы решили отойти от музыки Бо Диддли и начать играть экспериментальную музыку?
РОДЖЕР УОТЕРС: В июне — июле 1966 года. К этому времени мы уже стали играть ту музыку, которую продолжаем играть до сих пор. Хотя мы еще были любителями, мы перестали играть блюз и начали создавать другую музыку. Кое-какие люди увидели нас и сказали:
«Мы думаем, что вы, парни, можете стать знаменитыми», и мы ответили: «Очень знаменитыми!», и они сказали: «Давайте работать вместе», и мы ответили: «Мы ужасно извиняемся, но мы уезжаем на каникулы и вернемся в октябре». И мы уехали на каникулы. Затем мы собрали две сотни фунтов, пошли в студию, записали пластинку, отнесли ее в EMI и сказали: «Послушайте, мы можем стать покруче, чем «The Beatles». И они ответили: «Ей-богу, вы правы!», и мы подписали с ними дурацкий контракт, которым до сих пор связаны, и они выпустили альбом, который был довольно успешным. И тогда мы стали профессионалами.
МАЙК КВИДЖЛИ: На ваших концертах вы играли музыку с альбома?
РОДЖЕР УОТЕРС: Мы не выступали с концертами в те дни. Никто тогда не выступал с концертами, и мы не играли музыку с альбома. Тогда не было концертов — тогда были танцульки. Если вы были профессиональной группой, имеющей хитсингл, вы выступали в танцзалах. Это был такой же зал, как этот («PNE Gardens» в Ванкувере. — М.К.), но без сидячих мест, и он был полон визжащих девчонок…
ДЭВИД ГИЛМОР:…танцующих твист.
РОДЖЕР УОТЕРС: Мы очистили своей музыкой больше танцзалов, чем ты съел горячих обедов. Они хотели слушать наши хиты, а мы их не играли.
ДЭВИД ГИЛМОР: Единственной причиной, почему они купили билеты, было то, что они хотели послушать наши хиты. Это была наша работа. А мы их не играли.
РОДЖЕР УОТЕРС: У нас был очень тяжелый год или около того…
ДЭВИД ГИЛМОР: Если не считать нескольких выступлений в Лондоне.
РОДЖЕР УОТЕРС: У нас был очень трудный период, пока не вышел второй альбом; и люди стали ходить на наши выступления, чтобы послушать музыку с «А Saucerful Of Secrets», а не какой-то там хит.
МАЙК КВИДЖЛИ: Вы гастролировали на континенте?
ДЭВИД ГИЛМОР: Не слишком много.
РОДЖЕР УОТЕРС: В самом начале нашей карьеры мы ездили в Штаты на неделю или что-то около того.
ДЭВИД ГИЛМОР: Мы ездили в Штаты в середине 68-го, как раз когда вышел второй альбом, на семь недель. Но гастроли были неудачными, потому что у нас не было с собой аппаратуры. Мы не смогли хорошо сыграть на чужой аппаратуре, не смогли справиться с техническими проблемами.
РОДЖЕР УОТЕРС: А на континенте мы сейчас очень популярны — особенно во Франции. Это для нас в новинку. Во Франции мы уже год как популярны, с тех пор как начали там выступать. Французскому успеху способствовал фильм «More», для которого мы записали саундтрек. Фильм показали в Париже, и он сразу же стал очень популярен.
МАЙК КВИДЖЛИ: Вы когда-нибудь исполняли современную классическую музыку — что-нибудь симфоническое, например?
РОДЖЕР УОТЕРС: Нет. На нашем новом альбоме нет других музыкантов…
ДЭВИД ГИЛМОР: Кроме десяти музыкантов симфонического оркестра, играющих на медных духовых инструментах, и хора из двадцати человек.
РОДЖЕР УОТЕРС: Но в результате получилось что-то вроде слишком явной попытки воздействовать на чувства и вызвать чувственные реакции при помощи довольно простых звуков.
МАЙК КВИДЖЛИ: Вас когда-нибудь приглашали записать что-нибудь с симфоническим оркестром?
РОДЖЕР УОТЕРС: Да, у нас были переговоры на эту тему. Но совместной работе с оркестром препятствует финансовая сторона проекта.
ДЭВИД ГИЛМОР: Например, на нашем новом альбоме тридцать приглашенных музыкантов, что не так уж много. Но они нам стоили пять тысяч долларов в день.
РОДЖЕР УОТЕРС: Мы сочиняем музыку к балету Ролана Пети, который будет поставлен в Париже в июне следующего года, и у них тоже финансовые проблемы. Они тратят так много денег на нас, что уже готовы заплатить оркестру. Но это уже не будет наша музыка, если всю ее придется облечь в письменную форму. Мы сами не знаем нотной грамоты, и всегда есть разница между тем, что ты можешь спеть или сыграть на фортепиано, и партитурой. И кроме того, они не услышат ее, пока оркестр не соберется на первую репетицию, и у них наверняка будут только две репетиции, поэтому к тому моменту, как она зазвучит, будет слишком поздно что-либо в ней менять. Весь наш процесс сочинения музыки построен на том, что мы сочиняем что-то, затем выбрасываем это и используем что-то еще.
