Дэниел Хоуп - Когда можно аплодировать? Путеводитель для любителей классической музыки
Это одна сторона медали.
Другая — действующее с 2008 года требование Европейского союза защиты труда. Оно гласит: новички в концертном зале, Мориц и Лена, вряд ли в это поверят, — что музыка тоже может быть шумом, наносящим вред здоровью. Не публики, а оркестрантов, чьи уши порой подвергаются воздействию такого шума, который можно сравнить с шумом отбойного молотка или реактивного самолёта.
СЛУШАТЬ БЕТХОВЕНА С ЗАТЫЧКАМИ В УШАХ
Тут уж ничего не поделаешь: музыкальные инструменты могут издавать очень громкие звуки, даже те, от которых этого никак не ждёшь. Как показывают исследования, флейтист, например, подвергает правое ухо шумовому воздействию в 118 децибел. Скрипка отнюдь не тише, а если грянут вместе все духовики оркестра, звуковая мощь окажется сопоставимой с шумом стартующего реактивного лайнера.
Кто хоть раз сидел в середине симфонического оркестра, когда он играет в полную силу, подтвердит, что ушам приходится туго. Я часто выступаю с оркестром, поэтому имею об этом довольно точное представление, хотя и нахожусь не в центре, а перед оркестром, а потому не так страдаю от воздействия «шумового фактора». Кроме того, я каждый день слушаю громкие звуки своей скрипки. И хотя мой слух от этого пока не пострадал, начинаю понимать, что уши музыкантов надо беречь ничуть не меньше, чем на шумных промышленных предприятиях, где здоровье рабочих охраняют с помощью специальных мер.
Значит, может статься, в будущем не отдельные оркестранты, а все участники больших симфонических коллективов будут играть с затычками в ушах; в Америке, по крайней мере на репетициях, это уже стало обычным делом. Альтернативой или дополнительной мерой безопасности может стать вариант, когда зрителям разных стран придётся привыкать к сводчатым плексигласовым пластинам (кое-где уже частично применяемым), которые установят между музыкантами оркестра для защиты от шумового воздействия соседних инструментов. И современные композиторы будут стараться не превышать в своих сочинениях предельно допустимую силу звука. Иначе оркестры — один такой случай уже зафиксирован — откажутся их исполнять.
МОЖНО ЛИ СЧИТАТЬ МУЗЫКУ ШУМОМ
Вопрос это сложный и во многих аспектах ещё не вполне решённый. Любители музыки и действующие музыканты хотят знать, действительно ли музыку можно рассматривать как шум, способный нанести нашему слуху такой же вред, как шум улицы или реактивного самолёта?
Когда думаю о многих своих коллегах поп-музыкантах, чей слух за годы профессиональной деятельности понёс ощутимые потери, я даю утвердительный ответ, — да, это шум. Однако некоторые учёные в том сомневаются. Они утверждают, что человеческое ухо реагирует на музыку иначе, чем на шум в фабричном цеху или на строительной площадке. Неплотно закрытый водопроводный кран приводит некоторых людей в бешенство, но они же впадают в мечтательное состояние, слушая громовую музыку Вагнера или Рихарда Штрауса.
КАК ОБСТОИТ ДЕЛО С ЗАПАХАМИ
Недавно от своего коллеги в Америке я узнал, что темой бурных споров в концертной деятельности бывают не только шумы, но и запахи. После репетиции ему позвонила дама, исполняющая обязанности менеджера оркестра, и максимально деликатно попросила, чтобы в следующий раз он отказался от своего лосьона после бритья. Причина: исходящий от солиста запах отвлекает оркестр.
Сначала эта история показалась мне забавной. Но позднее я узнал об экспериментах русского композитора начала XX века Александра Скрябина, который хотел соединить в своих творческих экспериментах музыку со словами, красками и запахами. И случай с лосьоном после бритья предстал передо мной в несколько ином свете. Более того, я прочёл в газете об одной юной музыкантше, которая утверждала, что узнаёт тоны и интервалы на вкус.
И мне стало ясно, что музыке ещё предстоит долгая жизнь. Возможно, со временем любители классики будут готовиться к тому, чтобы не только услышать концерт Бетховена для скрипки с оркестром, но и ощутить его запах и вкус.
Глава 11
ВОТ ТЕПЕРЬ МОЖНО АПЛОДИРОВАТЬ
Перерыв не помеха, если он вызван аплодисментами.
Кин Хаббард, американский переплётчикСАМЫЙ ПРИЯТНЫЙ ШУМ ПОСЛЕ МУЗЫКИ
Я хорошо помню молодого человека, который подал мне идею этой книги, хотя бы уже по тому, что его звали Валентин: именно так звучала фамилия моего немецкого прадедушки. Он подошёл ко мне после концерта, застенчиво представился и, когда я оставил в его программке автограф, поведал свою историю. Эту историю, глубоко задевшую его, я в первый момент счёл курьёзной и смешной. Речь шла о его первом знакомстве с «Итальянской» симфонией Мендельсона, исполняемой, пожалуй, чаще других. И хотя прошло уже несколько месяцев, происшествие всё ещё не давало ему покоя.
Перед концертом он прочёл программку и с удивлением обнаружил, что Мендельсону было всего 22 года, — то есть ровно столько же, сколько самому Валентину, — когда он сочинил эту симфонию после путешествия по Италии в знак восхищения этой страной, её людьми и многочисленными сокровищами искусства. И ещё Мендельсон утверждал, что никогда прежде ему не удавалось написать такой весёлой музыки. Валентин радостно предвкушал встречу с симфонией, потому что первые её такты уже слышал в одном рекламном ролике и сразу в неё влюбился. И вот он сидит на своём месте в партере, с подъёмом и воодушевлением слушает лучезарную, пронизанную солнцем музыку, ему кажется, будто он снова, как в прошлом году, проводит отпуск в Италии, он словно снова видит перед собой таверны и виноградники и пребывает в полном восторге.
А потом случился конфуз. Едва отзвучал последний аккорд первой части, как Валентин вне себя от радости вскочил со своего места и захлопал в ладоши. Он чуть было не крикнул «браво!», но слово застряло у него в горле. Аплодировал он один. Никто вокруг даже не пошевелился. Только злобное шипение, да ещё ледяное молчание и неодобрительные взгляды со всех сторон.
Он опустился в своё кресло и не решался поднять глаза. Правда, садясь, успел заметить, как некоторые музыканты на сцене приветливо ему улыбнулись, а один сделал жест рукой, означающий что-то вроде: «Ну ладно, чего уж тут!» Остальные части симфонии он слушал невнимательно. И если вначале был полон энтузиазма, то теперь чувствовал себя очень неловко. Рассказывая эту историю, он не скрывал недоумения. «Что я такого сделал? — спрашивал меня Валентин. — Я всего лишь спонтанно, от всей души хотел выразить своё восхищение прекрасной музыкой и великолепной игрой оркестра». Ведь аплодисменты — это хлеб артистов, они имеют право узнать, удалось сегодня осчастливить публику или нет.
ИМПУЛЬСИВНЫЕ ИТАЛЬЯНЦЫ
Я сочувствовал Валентину. Человек проявил любовь к классической музыке и получил такой ушат холодной воды лишь потому, что неписаное правило разрешает аплодировать только в конце симфонии, а не после каждой части. Шокировало бы Мендельсона такое спонтанное выражение чувств? Не думаю. Мне кажется, он скорее обрадовался бы тому, что его Allegro vivace было воспринято человеком XXI века с таким энтузиазмом.
И разве помешал музыкантам этот импульсивный всплеск восхищения, пусть даже не предписанный этикетом? Валентин заметил, что некоторые из них улыбнулись, то есть, судя по всему, они не были возмущены и уж тем более оскорблены. Я бы точно не испытал дурных чувств, скорее наоборот. На концертах в Италии, да и в других странах, меня часто награждали аплодисментами уже после первой части, и каждый раз я переживал удивительное ощущение. Аплодисменты — самый приятный шум, если не считать музыки.
Итальянцы в этом отношении ведут себя свободнее, если, разумеется, артист заслуживает их одобрение. Если им что-то нравится, они аплодируют независимо от того, вся симфония закончилась или только её первая часть. Да что там, они аплодируют даже во время похорон! Если человек, которого опускают в могилу, добился, по мнению присутствующих, больших успехов, его провожают в последний путь знаками одобрения. Но южный темперамент так же непосредственно проявляется и в обратном: неудачников безжалостно освистывают.
Однажды в Венеции я присутствовал на концерте, где какой-то скрипач играл Моцарта, и играл, к неудовольствию публики, неважно. «Buffone!» — кричали слушатели, что можно перевести как «паяц» или «шут гороховый». Они были беспощадны. Эту непосредственность в выражении чувств обязательно должны учитывать музыканты, собираясь впервые выступать в Италии.
СТРОГИЕ НЕМЦЫ
Что для южной публики норма, то на севере воспринимается как грубая бестактность или даже проявление глупости. Немецкая концертная традиция не предусматривает аплодисментов после отдельных частей, хлопать положено только в самом конце, и если кто-то пренебрегает этим правилом, с ним может произойти то же, что и с Валентином на концерте Мендельсона. Однако я сомневаюсь, что эти строгие обычаи сохранятся в будущем. Я всё чаще ощущаю — как у слушателей, так и у коллег-музыкантов — симпатию к нравам южных стран.
