Себастьян Даншен - Элвис Пресли: Реванш Юга
Непосредственность была одним из главных преимуществ Элвиса в глазах юной публики, наэлектризованной чувственностью его жестов. «Меня словно током бьет, — признавался он Джун Джуанико, одной из своих девушек. — Это почти как заниматься любовью, но еще сильнее. <…> Иногда у меня такое чувство, будто сердце сейчас разорвется». Истерия, разыгравшаяся за несколько месяцев до того в Джексонвиле, скоро стала обычным делом. Девушки не скрывали сексуальной природы своего обожания певца, намеренно надевавшего облегающие брюки и беззастенчиво поглаживавшего себя между ног во время песни, — и на этот лукавый жест отзывались пронзительными воплями. Вместо обычных автографов фанатки Элвиса давали ему подписать свои трусики, старались поцеловать его, оцарапать, укусить.
Организаторы концертов очень скоро поняли, какую выгоду можно извлечь из такой реакции. Они даже намеренно ее поддерживали, выпуская в начале программы несколько певцов «для разогрева». С весны 1956 года буйства стали частью спектакля, так что Элвису редко удавалось добраться до конца программы. В большинстве случаев Atomic Powedered Singer («певец с ядерной энергией»), как прозвал его полковник, старающийся быть современным, был вынужден бежать через двадцать минут, после полудюжины песен, в то время как его поклонниц, рвавшихся на сцену, оттаскивала служба безопасности.
В первое время Элвиса забавляло это родео, которое он сам провоцировал своими шутками — он мог даже крикнуть в разгар концерта «Fuck you very much!», уверенный в том, что его ляпсус покроют вопли девчонок. «Спорим, что я рыгну на сцене, а они всё равно будут вопить?» — заявил он однажды Гордону Стокеру и перешел от слов к делу.
Однако это обожание приняло такой размах, что вскоре стало уже не смешно. Певцу и его аккомпаниаторам даже пришлось подчиняться драконовским мерам безопасности. Вместо концертов в раскрепощенной обстановке, за которыми издали наблюдала горстка «секьюрити», начались выступления за полицейским кордоном. С течением времени полковнику даже пришлось предусматривать всё более изощренные отвлекающие маневры. В зависимости от обстоятельств он настаивал на присутствии телохранителей, а то и нанимал двойника, который увлекал поклонниц к главному входу, тогда как Элвис ускользал в гримерку через другую дверь; в иных случаях он размешал всех музыкантов из оркестра в разных отелях, надеясь запутать следы и сбить с толку неистовых девчонок, или же нанимал грузчиков, которые как ни в чем не бывало несли диван, а на нем, под брезентом, лежал Элвис. Этими уловками Паркер потом поделится с агентом «Битлз» — во время первых гастролей в США английской четверки.
Том Паркер упивался бурлескной атмосферой этого эстрадного цирка, словно вновь попал в балаган своей юности, когда он выдумывал самые несусветные уловки, чтобы облапошить зевак. Курьезы, рассказы о которых он ловко вворачивал в интервью журналистам, поддерживали интерес со стороны прессы, старательно делавшей из Пресли публичного человека. Вершиной медиакомпании стало его появление весной 1956 года в комиксах о приключениях Чарли Брауна и Снупи, вышедших из-под пера Чарлза Шульца.
Во славу новой звезды сочиняли песни: Питер де Бри и группа «Уондерерс» пели «Hey, Mr. Presley», Билли Бойл — «My Baby’s Crazy ‘Bout Elvis» («Моя девушка без ума от Элвиса»), Дженис Мартин — «My Boy Elvis» («Мой сын Элвис»), Литтл Лэмдайз Пенн — «I Wanna Spend X-mas with Elvis» («Хочу провести Рождество с Элвисом»), а Холли Твинс — «I Want Elvis for Christmas» («Хочу Элвиса на Рождество»); Одри исполнял «Dear Elvis» («Дорогой Элвис»); Рой Холл — «You Ruined My Blue Suede Shoes» («Ты растоптал мои синие замшевые туфли»), Отто Баш — «The Elvis Blues» («Блюз Элвиса»), Вирджиния Лоу — «I’m in Love with Elvis Presley» («Я люблю Элвиса Пресли»), Рид Харпер с группой «Три ноты» — «Oh Elvis», а Лу Монте пел «Elvis Presley for President» («Элвиса Пресли в президенты») в разгар предвыборной кампании, когда Дуайт Эйзенхауэр выставил свою кандидатуру на второй срок.
Певцы не всегда относились к нему с такой же доброжелательностью, как певицы: сатирическая версия «Отеля, где разбиваются сердца», предложенная комиком Стэном Фрибергом, и «Вокруг света с Элвудом Претцелем» Ли Тулли тому доказательство. Но Элвис взирал на это бушующее море с веселым удивлением. Для послушного мальчика, каким он всегда был, воспитанного матерью в уважении к семейным ценностям общины пятидесятников из числа «белой бедноты», поклонение фанатов было чем-то вроде осуществления детской мечты. Ему всю жизнь твердили, что секс — измышление дьявола, и вот теперь он внезапно заброшен в Эдем, где полно запретных плодов, — только срывай, вечер за вечером. Чтобы не потерять сына, Глэдис закрывала глаза на слухи, тиражируемые прессой, и терпела «звездочек», танцовщиц и прочих мимолетных подружек, без которых Элвис теперь уже не мог обойтись. Зато эти романы, раздуваемые газетами, были по душе полковнику, сознававшему, что серьезная любовная связь могла бы существенно подорвать потенциал его певца: того и гляди номера телефонов, которые каждый день писали помадой на «кадиллаках» Элвиса, превратятся в проклятия.
В связи между поклонницами и машинами нет ничего безобидного. В обществе потребления, обретшем свои контуры в период расцвета «американской мечты», роль, отводимая девушкам, настолько же невелика и поверхностна, как и роль хромированных монстров, которые Элвис покупал, использовал и выбрасывал с беззаботностью, ставшей следствием его одержимости автомобилями, еще с тех пор, как он был беден. В период взлета своей карьеры Пресли стал счастливым обладателем лимузина, «Харлей-Дэвидсона», забавной машинки «мессершмитт» на трех колесах и нескольких кабриолетов ярко-желтого, розового или голубого цвета — тот же цвет он выбрал для автомобиля «линкольн-континенталь», который выменял, повинуясь минутной прихоти, на один из своих «кадиллаков», но на следующий же день забрал старую машину обратно, потому что уже по ней соскучился.
Одержимость внешними признаками богатства побудила его подарить машину своей матери, хотя та не умела водить. При этом Элвис способствовал превращению автомобиля в универсальный символ преуспеяния и современности. Его невообразимая популярность породила феномен подражания, жертвами которого стали подростки. Задолго до того, как в школьных дворах начнут похваляться друг перед другом «фирмой», копируя рэперов, Элвис незаметно для себя спровоцировал похожий процесс, подталкивая современников следовать его пристрастиям в одежде или еде.
В американских школах (и не только) забили тревогу, поскольку все больше учеников начали отпускать баки и отращивать коки; в 1957 году ежегодный съезд директоров школ даже принял рекомендацию о запрете джинсов, набриолиненных коков и пластинок Элвиса в стенах учебных заведений. Параллельно торговцы сэндвичами предлагали «Элвис-бургеры» и «Хаунд-доги», поскольку популярный певец был поклонником новой моды на фастфуд.
Еще в большей степени его влияние проявилось в области торговли гитарами: в несколько месяцев продажи резко возросли. За исключением блюза и кантри, которые и так уже уделяли этому инструменту важное место, гитара в основном оставалась второстепенным средством аккомпанемента в мире эстрады, пока «Мартин» Элвиса, превращенный в секс-символ, не стал воплощением гламура, предметом, с которым можно обращаться то ласково, то грубо, в зависимости от настроения. Для гитары начался полувековой период безраздельного царствования: по данным Американской музыкальной конференции, с 1956 по 1966 год количество гитаристов в США увеличилось вчетверо — с 2,5 до 10 миллионов.
Однако Пресли был не первой суперзвездой, навязавшей свой имидж миру американской эстрады. В период между двумя войнами домохозяйки сохли по Бингу Кросби, а Фрэнк Синатра первым сыграл на эмоциональности девочек-подростков, вызывая у них такую же истерическую реакцию в начале сороковых годов. Но в отличие от своих предшественников и даже чинного Пэта Буна, остававшегося его главным соперником в середине пятидесятых, Элвис строил свою репутацию на двусмысленности и провокации, став рупором поколения, стремящегося перетряхнуть схемы поведения, которые навязывало ему общество.
Этот неосознанный бунт («Когда я пою рок-н-ролл, я закрываю глаза и дергаю ногами, не чувствуя этого, но в этом нет ничего плохого», — заявил он одному журналисту) вызвал яростную реакцию, и не только среди закоснелых консерваторов. За редким исключением, родители с большим недоверием относились к этому певцу, вчерашнему подростку, который попирал спасительные ценности трудолюбия и денег своим вызывающим богатством и предполагаемым нахальством.
Американское общество потребления запуталось: появление и поощрение покупательной способности подростков, двигатель экономического прогресса в эру Эйзенхауэра, как оказалось, сопровождались возрастающей автономией и сексуальным раскрепощением новых поколений. Как и положено в стране, где секс тем больше занимает умы, чем меньше о нем принято говорить, нарочитая беззастенчивость Пресли в плане всего, что связано с отношениями между мальчиками и девочками, рассматривалась как недопустимая агрессия. Не стремясь к этому, Элвис принял на себя роль секс-звезды, как будто подтверждая теории о подавляемой юношеской сексуальности, высказываемые Вильгельмом Райхом, причем как раз в тот момент, когда Америка, уязвленная речами психоаналитика, вознамерилась обуздать его и заключила в федеральную тюрьму, откуда он уже не выйдет.
