Мария Залесская - Ференц Лист
Позднее, в начале 1837 года, в письме, адресованном Жорж Санд, Лист недвусмысленно высказался по этому поводу: «…правда всегда может и должна быть сказана… художник ни при каких обстоятельствах, даже по поводу самых незначительных вещей, не имеет права в угоду мудрому расчету личных интересов изменять своему убеждению»[178].
Но в ожидании настоящей «дуэли» Лист в конце мая возвратился в Женеву и всецело отдался творчеству: продолжил работу над «Альбомом путешественника», написал посвященную Мари д’Агу «Большую драматическую фантазию на темы из оперы „Гугеноты“ Мейербера» (Grande Fantaisie dramatique sur des thèmes de l’opéra «Les Huguenots», также известна под названием Réminiscences des Huguenots), начал переложения для фортепьяно симфонии Берлиоза «Гарольд в Италии» и его увертюры «Король Лир».
От музыки его отвлекали лишь частые прогулки в горы вместе с Мари. В августе их идиллическое уединение было нарушено приездом Жорж Санд, которую оба уже давно усиленно приглашали посетить Женеву. Вместе с ней приехали ее сын Морис и дочь Соланж.
С Жорж Санд, детьми, Мари и женевским другом Адольфом Пикте[179] Лист совершил увлекательную экскурсию в Шамони у подножия горы Монблан, впечатления от которой Пикте оставил в своей книге «Путешествие в Шамони» (Une course à Chamounix, 1838), a Жорж Санд — в «Письмах путешественника» (Lettres d’un Voyageur, 1837).
По возвращении на улицу Табазан Лист представил друзьям недавно сочиненное «Фантастическое рондо на испанскую тему („Контрабандист“)» (Rondeau fantastique sur un thème espagnol (El contrabandista), вдохновленное песней Мануэля Гарсиа[180]. Эта музыка настолько захватила Жорж Санд (которой Лист и посвятил ее), что та написала лирическую сказку «Контрабандист». Первый в истории искусства пример «обратной связи музыки и литературы», когда не музыка рождается под воздействием литературного произведения, а литература вдохновляется музыкой!
В конце сентября Жорж Санд покинула Женеву. «Каникулы в Шамони» завершились…
А 16 октября[181] и Лист приехал в Париж и вместе с Мари д’Агу остановился в фешенебельном «Отель де Франс» (Hôtel de France) на улице Лафит (rue Lafitte), дом 23. Он выполнил данное Берлиозу обещание принять участие в устраиваемом им большом концерте 18 декабря. Успех этого концерта укрепил общественное положение Листа и заставил умолкнуть многих «ревнителей морали», продолжавших подвергать остракизму Мари д’Агу.
Лист с удовлетворением вернулся «на передовую» культурной жизни Парижа, тем более что вскоре ему вновь пришлось доказывать правоту своих идей в «борьбе с Тальбергом». Парижская публика разделилась на «листианцев» и «тальбергианцев». В ожидании новых гастролей Тальберга во французской столице страсти стали накаляться.
Лист начал с публикации 8 января 1837 года в «Ревю э газетт музикаль де Пари» статьи «О сочинениях Тальберга оп. 22, 15 и 19»[182], где максимально четко отстаивал свою позицию относительно будущих путей развития фортепьянной музыки. Статья отличалась резким, безапелляционным тоном. На Листа посыпались упреки в профессиональной зависти к конкуренту, в сведении счетов, он остался непонятым и был вынужден оправдываться. Он писал Жорж Санд: «…Я меньше чем когда-либо имел в виду побороть или принизить общественное мнение. Я был далек от того, чтобы решиться на подобную дерзость, но считал себя вправе сказать, что если это новая школа, то я к такой новой школе не принадлежу, что если господин Тальберг избрал это новое направление, то я не чувствую призвания идти по тому же пути, и, наконец, что я в его идеях не мог открыть никаких зародышей будущего, над развитием которых должно было бы трудиться другим. Всё, что я высказал, — я высказал с сожалением и как бы вынужденный к этому публикой, поставившей себе задачу противопоставить нас друг другу подобно двум бегунам, состязающимся на одной и той же арене ради одного и того же приза!»[183]
Доказывая свою правоту на практике, Лист пытался воспитывать вкусы публики. Он провел несколько вечеров камерной музыки (первый состоялся 18 января) с целью пропаганды творчества Бетховена, на которых совместно со своим другом скрипачом Кристианом Ураном и виолончелистом Александром Баттой[184] исполнил несколько бетховенских трио, а также почти все скрипичные и виолончельные сонаты Бетховена.
Двенадцатого февраля в «Ревю э газетт музикаль де Пари» Лист опубликовал первый фрагмент одного из своих основополагающих литературных произведений, известного как «Письма бакалавра музыки» (Lettres d’un bachelier ès musique)[185]. Книга, впоследствии получившая название «Путевые письма бакалавра музыки», представляет собой цикл из двенадцати писем (последнее было напечатано 24 октября 1839 года) различным адресатам, среди которых Жорж Санд, Адольф Пикте, Морис Шлезингер[186], Генрих Гейне, Гектор Берлиоз и др. В «Письмах» наглядно раскрываются эстетические принципы Листа.
В феврале Мари д’Агу уехала в Ноан к Жорж Санд, с которой ее к тому времени уже связывала крепкая дружба. Было решено, что Лист присоединится к ним позднее.
Наконец, в Париж вторично приехал Тальберг. В воскресенье 12 марта в зале Парижской консерватории он дал концерт, на котором, в частности, исполнил свою фантазию «Моисей». Успех концерта превзошел все ожидания.
«Дуэль» началась.
Ровно через неделю Лист в зале Парижской оперы играл собственную «Большую фантазию на мотивы из „Ниобеи“ Пачини»[187] (Grande Fantaisie sur des motifs de «Niobe»), а также Концерт f-moll Вебера. Успех выступления не уступал тальберговскому.
Тридцать первого марта княгиня Кристина Тривульцио Бельджойозо (Trivulzio Belgiojoso; 1808–1871) организовала благотворительный концерт в пользу итальянских эмигрантов, в котором пригласила принять участие обоих «претендентов на фортепьянную корону». Княгиня была удивительная женщина. Журналистка, писательница, активная участница борьбы за независимость Италии, путешественница и утонченная красавица, она в 1830 году приехала в Париж, и вскоре ее литературно-политический салон на улице Д’Анжу (rue d’Anjou) стал одним из излюбленных мест встреч французских интеллектуалов и итальянских патриотов, вынужденных, как и сама княгиня, покинуть свою родину.
Наконец-то Лист и Тальберг встретились на сцене. Тальберг вновь играл своего «Моисея», а Лист — «Большую фантазию на мотивы из „Ниобеи“». Характерна рецензия на этот концерт «Ревю э газетт музикаль де Пари»: «Общее количество „браво“ равным образом распределилось между обоими артистами, не скажешь, что одному из них кричали „браво“ чаще, чем другому, но это и несущественно, ибо не свидетельствует ни за, ни против… Только время решит их спор»[188]. Излишне пояснять, в чью пользу время вынесло решение… Княгиня Бельджойозо вынесла свой вердикт афоризмом, цитируемым чуть ли не во всех биографиях Листа: «Тальберг — первый пианист мира, Лист — единственный»[189].
Княгиня явилась вдохновительницей создания своеобразного коллективного произведения, навсегда объединившего и, можно сказать, примирившего шестерых великих пианистов: Листа, Тальберга, Пиксиса, Герца[190], Черни и Шопена. Названное по числу авторов «Гекзамерон» (Hexaméron), оно представляло собой шесть больших бравурных вариаций на марш из оперы Беллини «Пуритане» (Лист, кроме второй вариации, написал вступление, фортепьянное изложение темы и финал). Первое упоминание об этом смелом проекте прошло в «Журналь де Деба» (Journal des Débats, «Газета дебатов») за 21 марта 1837 года. На самом концерте в салоне княгини Бельджойозо на сцене стояло шесть (!) роялей, и каждый пианист-композитор исполнял свою часть на отдельном инструменте.
Несмотря на закрепленный успех у парижской публики, в апреле Лист покинул столицу и отправился в Ноан к Жорж Санд. Свое тогдашнее настроение он выразил в адресованном писательнице послании от 30 апреля 1837 года, включенном в «Путевые письма бакалавра музыки» (впервые опубликовано в «Ревю э газетт музикаль де Пари» 16 июля 1837 года как второе письмо цикла): «Особенно художнику следует разбивать свой шатер лишь на короткое время и нигде подолгу не останавливаться. Разве не чужеземец он всегда между людьми? Разве отчизна его не в ином мире? <…> Человек искусства одинок. Если обстоятельства ввергают его в житейскую суету — его душа среди этой дисгармоничной сутолоки замыкается в непроницаемое одиночество, куда даже человеческий голос не находит себе доступа. Все движущие людьми страсти — тщеславие, честолюбие, зависть, ревность, даже любовь остаются за пределами магического круга, в который заключен его внутренний мир»[191].
Насколько эти строки продиктованы личными переживаниями Листа? Неужели он уже начал тяготиться отношениями с возлюбленной? Как бы то ни было, в Ноан Лист поехал еще и затем, чтобы встретиться там с Мари, побыть вместе с ней среди друзей вдали от столичной суеты. В то время в Ноане уже гостил Шопен.
