Алексей Булыгин - Карузо
Карузо начал выступать на сценах театров, управляемых Сонцоньо, однако впоследствии стал сотрудничать и с Рикорди, воплотив ряд партий в операх Пуччини.
У Джулио Рикорди в этот период были как достижения, так и непростительные промахи. После того как Пуччини закончил консерваторию, Рикорди, веривший в талант юноши, на протяжении нескольких лет выплачивал ему ежемесячно 300 лир, здорово поддержав тем самым автора «Виллисов» и установив сотрудничество с композитором, вскоре ставшим самым популярным в Италии после Верди. В 1890 году Пуччини получил шанс отблагодарить своего покровителя, однако тот умудрился этот шанс упустить. Когда Пьетро Масканьи написал одноактную оперу «Сельская честь», автор «Эдгара» всячески старался привлечь внимание Рикорди к этому произведению, однако безуспешно. Тогда Масканьи принял участие в организованном Эдоардо Сонцоньо конкурсе на лучшую одноактную оперу и получил первую премию. Ее премьера состоялась в Риме и произвела фурор. Джулио Рикорди понял, какую ошибку совершил, а Сонцоньо поспешил стать правообладателем авторских прав не только на эту, но и на все последующие оперы Масканьи.
«Проморгал» Рикорди и «Паяцев» Руджеро Леонкавалло. Сейчас в это трудно поверить, но маститый издатель не поверил в успех этой оперы. Она пролежала какое-то время в его издательстве, после чего автор заключил договор с Сонцоньо, который добился постановки оперы в 1892 году в Милане. Вскоре самый популярный неаполитанский тенор Фернандо де Лючия пел роль Канио в «Ла Скала», «Ковент-Гардене» и «Метрополитен-опера». Зрители встречали «Vesti la giubba» с невероятным энтузиазмом, доходящим до истерики. Рикорди же оставалось лишь в очередной раз сожалеть об упущенных возможностях.
«Сельская честь» и «Паяцы» стали очень привлекательны для импресарио. При грамотном подборе исполнителей этим операм был обеспечен успех, а организаторам и участникам — немалые деньги. Теперь сотни теноров боролись уже не за роскошные романтические костюмы Манрико или Эрнани, а за одежду клоуна Канио и крестьянский наряд Туридду. Однако не все, даже именитые, певцы решались на выступления в веристских операх. Для пения в произведениях нового направления требовались больший драматизм, выразительность, отказ от одной лишь красоты звука и классических приемов бельканто. Певцам нужно было искать новые пути: совершенствовать актерскую технику, научиться по-новому интонировать, по-другому пропевать речитативы, разнообразнее окрашивать звук… Не все тенора готовы были перестроиться и освоить новый репертуар. Старшее поколение предпочитало «классические» партии, в чем его поддерживали многие вокальные педагоги, предупреждавшие (не без оснований, кстати говоря) о вреде веристских партий для голоса. Но успех шедевров Масканьи и Леонкавалло вдохновлял юных певцов не бояться конкуренции с такими монстрами, как Франческо Таманьо, Анджело Мазини или Роберто Станьо[64]. Эти ветераны все еще были в роскошной форме, но уже не первой молодости.
Через три года после премьеры «Сельской чести» и через год после первой постановки «Паяцев», в 1893 году в Турине была поставлена опера Пуччини «Манон Леско». Она не имела такого громкого успеха, как две оперы его друзей, но тем не менее выдвинула автора в ряд ведущих оперных композиторов Италии. Бернард Шоу, присутствовавший на премьере, назвал молодого Пуччини преемником Верди. В этом отношении символично, что начало всемирной славы Пуччини совпало с премьерой последней оперы великого старца.
Оперы Масканьи, Леонкавалло и Пуччини победно шествовали по сценам. Новый репертуар осваивал и Карузо, распевая на уроках ариозо Канио, сицилиану Туридду и арию Де Грие. Вскоре он даже исполнил роль Туридду в любительской постановке «Сельской чести». Как вспоминал певец, проще всего ему было с костюмом — для этого вполне сгодилась армейская форма, в которой он вернулся домой.
В прессе имя Карузо впервые появилось 13 октября 1894 года в еженедельном издании «Фортунио». Неаполитанский журнал, освещающий театральную и музыкальную жизнь города, информировал, что «тенор Эррико Карузо» выступил в концерте в театре «Эксельсиор» района Вомеро. В заметке не содержалось никаких подробностей. Сообщалось лишь, что Карузо выступал с баритоном Ф. М. Бонини и двумя певицами: Амалией и Фанни Дзампарелли; в концерте также участвовал скрипач по фамилии Коррадо.
В это время маэстро Верджине уже стал несколько по-иному оценивать вокальные возможности Карузо и готовил его к первому серьезному прослушиванию. Вполне возможно, что маэстро не терпелось воспользоваться доходом от того контракта, который он подписал с Эррико.
Один из друзей Верджине, импресарио и журналист Никола Даспуро, прекрасно разбиравшийся в музыке и даже подрабатывавший когда-то либреттистом, как раз занимался организацией сезона в театре «Меркаданте», принадлежавшем Эдоардо Сонцоньо. Маэстро попросил приятеля прослушать своего ученика, который, как позднее вспоминал Даспуро, по словам педагога, обладал «голосом исключительной красоты и теплым бархатным тембром»[65]. Сезон у Даспуро был уже полностью спланирован. Его труппа включала самых знаменитых певцов того времени, среди которых были легендарный драматический тенор Франческо Таманьо, первый исполнитель партии Отелло, наиболее признанный в Европе лирический тенор Анджело Мазини, чей голос Шаляпин назвал самым прекрасным из всех, которые ему доводилось слышать, первый исполнитель партии Туридду — Роберто Станьо, его жена — красавица-сопрано Джемма Беллинчони, Аделина Стеле и др. На фоне всех этих звезд мог «затеряться» любой даже достаточно уже известный певец — что говорить о только-только начинающем! Но все же Верджине настаивал, чтобы Даспуро послушал молодого тенора. Не слишком охотно импресарио все же согласился — в первую очередь потому, что доверял мнению друга.
На прослушивании Карузо произвел неплохое (но отнюдь не сенсационное) впечатление, и Даспуро обещал в течение следующего сезона, приходившегося на время неаполитанского карнавала, подумать, в какой партии можно будет задействовать юношу. После того как Эррико прослушал дирижер Джованни Дзуккани, все единодушно сошлись на том, что молодой тенор должен дебютировать в опере А. Тома «Миньон».
Карузо был счастлив, но при этом был крайне напуган тем, что ему впервые предстоит выйти на профессиональную сцену. И этот страх стал причиной одной из самых больших неудач в жизни Эррико, после которой под сомнение были поставлены все его планы и надежды. Первая же репетиция закончилась катастрофой. Роскошный старинный зал театра «Меркаданте», ряды золоченых лож, внимание именитых музыкантов окончательно запугали Карузо. От сильного волнения у него перехватило горло. Эррико было не узнать. Никола Даспуро вспоминал:
— Он забывал слова, пропускал реплики, пел зажатым звуком и нервничал еще больше, когда видел изумленные глаза Дзуккани, не понимавшего, что произошло с тенором. Короче говоря, это было форменное бедствие. Верджине был смертельно бледен, в его глазах стояли слезы. Добрейший маэстро Дзуккани терпел сколько мог: он повторял с ним одни фразы по десять раз, пытался успокоить тенора. Но все было напрасно. Карузо впал в состояние полной амнезии. В конце концов Дзуккани не выдержал. Он встал из-за рояля и сказал Верджине: «Судите сами, маэстро: можно ли выпускать на сцену человека в таком состоянии?» Верджине опустил голову и ничего не ответил. Уходя, учитель и ученик шатались как пьяные…[66]
Карузо был невероятно удручен случившимся. Его мучил стыд. Казалось, он никогда больше не сможет преодолеть страх и вновь выйти на сцену. Годы, потраченные на занятия пением, были, по мнению педагога и родных, потрачены впустую. Нужно было думать, что делать дальше. По счастью, жизнерадостный характер юноши не позволил ему долго переживать по поводу случившегося, а его воля и упрямство подтолкнули к правильному решению: он просто возобновил занятия с маэстро и стал ждать следующего удобного случая заявить о себе. А провал в театре «Меркаданте» все же имел определенные последствия: суеверный, как и все неаполитанцы, Карузо навсегда исключил партию Вильгельма в опере «Миньон» из репертуара. Кстати, позднее он исключал из графика выступлений театры, а иногда и города, если с ними у него были связаны какие-то неприятные воспоминания…
Неизвестно, как справлялся бы Карузо с нервным состоянием, если бы после провала в театре «Меркаданте» он вновь оказался в каком-нибудь солидном зале. Но судьбе было угодно «смягчить» начало его артистической карьеры. Он дебютировал в маленьком театре в незначительной оперке «Друг Франческо», само название которой дошло до нас лишь потому, что именно с нее начался на сцене путь великого тенора. Так как плата за четыре спектакля составила 75 лир, Энрико впоследствии именно эти выступления отметил как свой официальный дебют.
