Скотт Иэн - МУЖИК. ИСТОРИЯ ТОГО ЧУВАКА ИЗ ANTHRAX
После бар-мицва я собрал все накопленные наличные, около 1100 баксов, и купил билеты на самолет для себя и брата в Лос-Анджелес, где мы гоняли на скейтах все лето. Подруга мамы, Бобби Цукерберг, разрешила нам пожить у нее в Лагуна-Бич, потому что в 1977-ом в Квинсе не было скейтпарков, но они были очень популярны в Лос-Анджелесе. Мы жили в паре кварталов от океана, это был полный улет для двух подростков из Квинса. Единственное, что меня беспокоило, так это что я не знал, как мне следить за Янкиз, пока мы в Калифорнии. Я решил это маленькую проблему в один из первых вечеров нашего пребывания. Я сидел на крыльце с транзисторным радиоприемником и слушал игры Энжелс, потому что каждые тридцать минут или около того объявляли очки всех команд, участвующих в первенстве.
В той же степени, как я переживал за Янкиз, все время в Лос-Анджелесе было посвящено скейту. Его было хоть пруд пруди. Бобби работала медсестрой, поэтому каждое утро по дороге к больнице она высаживала нас в скейтпарке в Ирвине, а потом забирала нас в обед, когда заканчивалась ее смена. Это был наш детский сад. Мне было тринадцать, брату десять. Я и мечтать не мог о лучшем способе провести лето. Мы очень много узнали о райдинге по бассейнам и насыпям, видя, что вытворяют калифорнийцы. Мы постигали все эти уличные трюки и не могли дождаться, когда покажем наши новые умения нашим друзьям дома. И вдруг в последний день я сломал запястье.
Я заехал на шесть или семь футов по стене скейт-пула, и когда стал разворачивать борд на 180 градусов, чтобы съехать со стены, задняя нога соскользнула с борда. Каким-то образом я приземлился на боковую поверхность борда, а левая рука оказалась подо мной. Я услышал громкий хруст, увидел ослепляющую красную вспышку и почувствовал очень острую боль в запястье, которое уже начало распухать. Брат побежал ко мне, и я закричал: «Найди мой борд!», потому что когда я упал на него, он выскочил из-под меня и покатился. Он нашего его, потом мы позвонили Бобби на работу, она забрала нас и отвезла в больницу. Врачи осмотрели мою руку под рентгеном и увидели, что у меня перелом запястья. Они решили не вправлять его, потому что на следующий день я летел в Нью-Йорк и они беспокоились за опухшую руку. Врачи обмотали руку бинтом, наложили шину и сказали, что мне нужно обратиться к доктору, чтобы вправил запястье, как только я вернусь в Нью-Йорк.
Полет домой был полным отстоем. Боль в руке просто убивала меня, но приходилось терпеть. На следующий день мы отправились к доктору, чтобы вправить руку, и он посмотрел на меня и сказал: «Сделай глубокий вдох, будет больно». Затем он взял мою руку и вправил ее на место. В течение пятнадцати секунд я был в агонии, а потом боль ушла, и доктор наложил гипс на мою руку. Я проходил в гипсе шесть недель, и вот тогда я понял, что скейтбординг больше не является моим приоритетом номер один. Одна только мысль, что я не смогу играть на гитаре в течение шести недель была более невыносимой, чем мысль о прекращении занятий скейтом.
Когда гипс сняли, первое, что я сделал, это взял в руки гитару. Я продолжал заниматься скейтбордингом, но никогда не выходил за уровень любителя. И несмотря на свою сильную любовь к гитаре, я еще не ассоциировал ее со средством своего будущего существования.
Поворотный момент произошел в конце 1977-го. 14 декабря я увидел KISS в Мэдисон-Сквер-Гарден. Я достал билеты в Тикетроне в Муншайн Рекордс, не выходя из торгового центра Бей Терес напротив того места, где я жил. Тогда нельзя было заказать билеты по Интернету или даже по телефону. Ты должен был ждать в очереди вместе с другими фэнами, некоторые из которых провели в палатке всю ночь. Мы встали очень рано утром и сразу пошли за билетами на KISS на все три шоу. И несмотря на это наши места были фиговыми — позади пульта звукорежиссера. Я до сих пор храню программку гастролей и футболку, купленную первой ночью. Ясен пень, она больше не налезает, но это отличный сувенир. Билеты стоили 6 с половиной баксов. Я заплатил за них сам. Это был первый раз, когда мама отпустила меня на концерт с друзьями без сопровождения отца или дяди. То, что мы больше не были на привязи, только добавило нам возбуждения.
Мы поехали на поезде. Зрелище шоу было полным улетом. Нас окружали 18 000 кричащих безумцев. Музыка была невероятно громкой, и мне потребовалось услышать пару песен, прежде чем я въехал в то, что слышал. И я все так же охреневал, прыгая вверх-вниз с моими друзьями. Когда мои уши адаптировались к громкости, мне просто сорвало крышу от того, как звучала группа. Джин пускал огонь, который я мог видеть, но тогда у них еще не было видеоэкранов, и мы были слишком далеко, чтобы увидеть, как он плюется кровью. Но даже само присутствие в этом зале с этой энергетикой было для меня жизнеутверждающим опытом.
Я уходил с арены со своими друзьями, чтобы спуститься к железной дороге Лонг-Айленд до Квинса, и сказал вслух: «Вот чем я собираюсь заняться. Вот оно. Я буду играть в такой группе, как KISS».
Я понимал, что необязательно буду плеваться кровью, пускать огонь и носить грим, но я хотел делать то, что делали эти парни. Я хотел писать и исполнять музыку, которую любил, находиться на сцене, отжигать на гитаре и иметь тысячи поющих фэнов. Это казалось лучшей работой в мире. В тот месяц мне исполнилось четырнадцать, 31 декабря, и я уже точно знал, кем стану, когда вырасту.
После этого я начал проводить уйму времени в Манхэттене. Нужно было всего пятнадцать-двадцать минут, чтобы добраться до города на метро, поэтому после школы я сбегал в Гринвич Виллидж. Для четырнадцатилетнего подростка, увлеченного рок-н-роллом, Виллидж был сродни Диснейленду. Я освободился из тисков Квинса. Цепи были разорваны и ничто меня не сдерживало. Я знал, что когда соберу группу, которая будет чего-то стоить, мы поедем в Манхэттен. Я уже мечтал о том, что стану частью большого, лучшего мира. Зависая в музыкальных магазинах и магазинах гитар, я представлял, что у меня есть миссия и я на верном пути. Я собирался убраться из города и путешествовать по миру. Все время я думал только об этом.
В 70-х Нью-Йорке была мощная сцена диско, с местечками вроде Студии 54, для которой я был слишком молод и не выдержан, но эта музыка была повсюду. Шик, Виллидж Пипл и Донну Саммер все время крутили на радио, и улицы были полны дискомодников. В ответ на это безумие многие волосатики и рокеры запустили движение «Диско — отстой». У них были футболки и значки. Это напоминало политическую кампанию. Я запрыгнул в фургончик, потому что люди, с которыми я тусил, терпеть не могли диско. У меня даже была футболка «Диско — отстой». Но в тайне я обожал диско. Нил Роджерс, который хвалил Шик и выпустил несколько самых клевых песен всех времен, типа «We Are Family» Sister Sledge и «Le Freak» Шик — был потрясающим гитаристом. А Виллидж Пипл были знаменитыми сценическими поп-звездами.
Я до чертиков обожал многое из этой музыки. Грув был отличным, гитарные партии фанковыми и непосредственными, ритм заставлял тебя трясти задницей, но я остановился на теме УайЭмСиЭй[10]. Я любил диско, но терпеть не мог танцы. Одна только мысль танцевать буги ночь напролет была для меня не более заманчивой, чем удаление зубного нерва. Я был слишком застенчивым, чтобы получать удовольствие от танцев, и это одна из причин, почему я был тайным фэном диско. Но я всегда был откровенен по части музыки. Мой критерий отбора очень прост. Либо я любил это, либо нет, и только потому что я не любил что-то одно не значило, что я не попробую послушать что-то другое у той же группы и того же жанра. Я был открыт ко всему.
Кроме того, я был упрям как баран. Если я с кем-то не соглашался, особенно если это касалось музыки, я тут же давал об этом знать. Забавно то, что в общем и целом я был спокойным интровертом. Большую часть времени я жил в собственном мире, думая о будущем. Я понимал, что если хочу играть на гитаре и выступать на сцене, мне придется стать экстравертом и бесстрашным парнем. Поэтому я отучил себя от такого мировоззрения. С самого начала я хотел бороться со стеснением, делать все, что потребуется, чтобы стоять на сцене в лучах света. В этом мире нет места страху.
Я думал о том, как ежедневно зажигаю перед кучей народа, почти каждый час — даже больше, чем думал о девчонках. Ни одна из девчонок, которых я знал, все равно не интересовалась рок-н-роллом, поэтому не скажу, что я упустил какую-то из них. Девушки вернулись в мою жизнь, когда я вернулся в детский лагерь в четырнадцать лет. (Сейчас, как отец маленького мальчика я заполню заявление в лагерь, когда ему исполнится четырнадцать — вот тогда приступай, Ревел).
В 1978-ом, когда мне было четырнадцать с половиной, я отправился в лагерь полного дня, полный милых, привлекательных девушек. Они получали свой первый вкус свободы и могли делать все, что захочется. Я уже говорил, что они были привлекательными? Все, чего хотели эти девушки, так это ласки, даже больше чем девчонки в Кэмп Каюга. Только действовало то же правило — не трахаться. Меня это вполне устраивало, пока никто не прикасался к моему члену с последнего раза, как я был в летнем лагере. Опять-таки, я занимался с этими девушками всем кроме секса, и делал это гораздо чаще, чем два года назад. Вдобавок, на этот раз я типа знал, что делаю, поэтому это не было неловко, но при этом было столь же волнительно.
