Максим Кравчинский - История русского шансона
До этого песни о «бунтаре» не то что не издавались, они вовсе запрещались к исполнению. За каких-то тридцать-сорок лет до выхода чулковского песенника исполнителей «хвалы атаману» нещадно секли и даже ссылали в Сибирь.
Афиша немого фильма «Стенька Разин». Начало ХХ века.
Но выжечь из народной памяти песни было очень трудно. Выдающийся советский филолог Р. Сельванюк упоминает интересный факт:
«В условиях конца XVII и середины XVIII веков, когда за песни о Разине люди подвергались пыткам, ссылке на каторгу, народ имя Разина в песнях заменил аналогичным, по его мнению, именем русского богатыря Ильи Муромца».
Что же это были за песни, так яростно пугающие вельможных особ?
Это были, как сказали бы сегодня, предельно конкретные произведения, раскрывающие быт «казачьей вольницы», а порой — обремененные недвусмысленной социальной нагрузкой. Песни протеста!
Во казачий круг Степанушка
Не хаживал,
С атаманами донскими
Он не думывал,
Как и шапочки пред ними
Он не ламывал,
Ходил-гулял Степан Разин
Во царев кабак,
А и думал крепку думушку
С голутвою:
«Гой вы, братцы, мои братцы,
Голь кабацкая!
Полно пить вам, прохлаждаться,
Полно бражничать!
Как пойдемте со мной, братцы,
На сине море гулять,
Разобьем мы с вами, братцы,
Басурмански корабли.
И возьмем казны мы много,
Сколько надобно…»
А вот фрагмент сочинения, посвященного казни астраханского губернатора:
«…Нам не дорога твоя золота казна,
Нам не дорого цветно платье губернаторское,
Нам не дороги диковинки заморские,
Нам не дороги вещицы астраханские,
Дорога нам буйная твоя головушка…
…Как срубили с губернатора буйну голову,
Они бросили головку в Волгу матушку-реку.
И что сами молодцы насмеялися ему:
Ты добре ли, губернатор, к нам строгой был.
Ах, ты бил ли нас, губил, много в ссылку посылал,
Ах, ты жен наших, детей на воротах расстрелял».
Но Разину и его приближенным не нравилось, когда их воспринимали как преступников, они претендовали на более почетные лавры, хотя приведенные выше фрагменты недвусмысленно показывают сюжетную схожесть песен о «лихом атамане» и обычных разбойничьих песен:
«…Они ловят нас, хватают добрых молодцев.
Называют нас ворами, разбойниками.
И мы, братцы, вить не воры, не разбойники,
Мы люди добрые, ребята все повольские…»
Советский лингвист В. П. Бирюков на страницах исследования «Урал в его живом слове» (1955) говорит:
Восстание под предводительством Степана Разина началось в 1667 году. Окончилось оно несколько позже казни вождя, совершенной в Москве 16 июня 1671 года.
На Урале нашли пристанище многие повстанцы, преследуемые царской властью. Бежавшие принесли с собой рассказы, а также многочисленные песни о восстании и его вожде, об его главных помощниках. Все это нашло самый сочувственный прием у местного населения.
Среди песен разинского цикла особенно популярна песня о «сынке» Разина. В лице этого «сынка» мы видим не кровного сына вождя, а тип последователя, единомышленника, соратника. Не затихнув с казнью Разина, восстание продолжалось некоторое время именно под руководством этих «сынков» в разных местах России.
«С. Разин и княжна», фрагмент картины Яковлева (1913)
Царские власти окрестили вообще всех повстанцев «ворами» и «разбойниками», приравняв их к уголовным преступникам. Такой же точки зрения придерживались и буржуазные историки русского устного творчества. Вследствие этого так называемые разбойничьи песни оказались сваленными в одну кучу вместе с тюремными песнями.
Ввиду всего этого целый ряд «разбойничьих» песен должен быть отнесен к циклу повстанческих, в том числе и песня об «усах».
Собиралися Усы на царев на кабак,
А садилися молодцы во единый круг
Большой Усище всем атаман,
А Гришка-Мурышка, дворянский сын,
Сам говорит, сам усом шевелит:
«А братцы Усы, удалые молодцы!
А и лето проходит, зима настает,
А и надо чем Усам голову кормить,
На полатях спать и нам сытым быть.
Ах нуте-тка, Усы, за свои промыслы!
А мечитеся по кузницам,
Накуйте топоры с подбородышами,
А накуйте ножей по три четверти,
Да и сделайте бердыши и рогатины
И готовьтесь все!
Ах, знаю я крестьянина, богат добре,
Живет на высокой горе, далеко в стороне,
Хлеба он не пашет, да рожь продает,
Он деньги берет да в кубышку кладет,
Он пива не варит и соседей не поит,
А прохожих-то людей ночевать не пущат,
А прямые дороги не сказывает.
Ах, надо-де к крестьянину умеючи идти:
А по полю идти — не посвистывати,
А и по бору идти — не покашливати,
Ко двору его идти — не пошарковати.
Ах, у крестьянина-то в доме борзые кобели
И ограда крепка, избушка заперта,
У крестьянина ворота крепко заперты…»
Выводы о правоте «буржуазных историков» делайте сами. И напоследок песня, по преданию, сложенная самим Разиным в темнице и написанная им углем на стене:
Схороните меня, братцы,
Между трех дорог,
Меж московской, астраханской,
Славной киевской;
В головах моих поставьте
Животворный крест,
А в ногах моих положьте
Саблю вострую.
Кто пройдет или проедет —
Остановится,
Животворному кресту он
Тут помолится,
Моей сабли, моей вострой
Испужается:
Что лежит тут вор удалый,
Добрый молодец,
Стенька Разин, Тимофеев.
Столетие спустя песни аналогичного содержания народ сочинит о Емельяне Пугачеве:
Нас пугали Пугачем — он кормил нас калачом.
Государь нас бил с плеча — Пугач дал нам калача.
Пугача было путались и ко церкви собирались:
Мы иконам поклонялись и кресты мы целовали.
Но пришел Емелюшка, его пришла неделюшка.
Голытьба тут догадалась, к Емельяну собиралась;
Позабыли про иконы, про кресты и про поклоны, —
Все пельмени да блины, веселились туто мы,
А попов всех на костры, и пузатых под бастрык.
Емельян-то не дурак, а он просто был чудак:
Сам во царской душегрейке, в серебряном кушаке
И во красном колпаке на крыльцо он выходил
И красотку подманил, к себе близко подзывал
И сестрою называл: «Уж ты, сестрица моя, стань государева жена!»
Емельяновы «холопы» понадели все салопы,
А как барские девочки отдавали перстенечки —
Перстенечки не простые, изумрудны, золотые.
«Бери ножик, бери меч — и пошли на бранну сечь!»
Тут ватага собралась: и кыргызы и татары — и вся вместе рать пошла:
С Емельяном в колесницах понеслись громить столицы.
Емельян Пугачев.
Пушкин на паперти
Значительную часть в собрании Чулкова составляют песни разбойничьи.
Основа поэтики этих песен — крестьянская (те же излюбленные образы леса, степи, поля широкого, солнца, ночи и т. д.), однако наряду с ухарством, удальством чаще всего (как, впрочем, и сегодня) песни окрашены в грустные тона. Это хорошо видно из названий: «Вор Гаврюшка», «Девица — атаман разбойников» (Чем не прообраз «Мурки»?), «Милая выкупает друга из острога», «Девица посещает разбойника в темнице», «Девушка в остроге», «Молодца ведут на казнь», «Допрос разбойника»…
Песни, собранные Чулковым, были широко использованы поэтами и писателями XVIII–XIX веков. С особым интересом к ним обращался сам А. С. Пушкин. Многие и лирические, и эпические песни из сборника поместил поэт в своих произведениях («Капитанская дочка», «Борис Годунов», «Дубровский»).
Так, ученый-филолог А. Орлов указывал, что:
«большинство… народно-песенных цитат в „Капитанской дочке“ сделано Пушкиным по песеннику Чулкова 1770–1774 гг. или песеннику Новикова (1780), подбор которых, в первых четырех частях, почти один и тот же. Мы знаем, что песенники Чулкова и Новикова были настольной книгой Пушкина…»
Живя в ссылке в Михайловском, Пушкин с интересом изучал народные нравы, обычаи и поверья.
«Он приглашал к себе простолюдинов, знающих много песен и сказок, и записывал то, что слышал от них, — рассказывает С. А. Богуславский. — На праздники ходил в соседний Святогорский монастырь, для того чтобы послушать пение слепых нищих и запомнить их песни.