Иван Ваненко - Семейные приключения животных (сборник)
XXIII. Воробьиный гнев, или О том, что соединение не одинаковой породы производит несогласие
(галочья сплетня)
6.Свет не мало подивился,
Вышел срам такой… ей, ей!..
На Чечетке вдруг женился
Слабосильный Воробей.
Все кричали, что не пара,
Но поди-ж, уговори!
Под застрехой, у амбара,
Оженились до зари….
Ну уж и нашли находку,
Уж житье – не потаю:
Тяжко стало и Чечетке,
Да и плохо Воробью.
Подсмотрела, согрешила,
Ссору их – из-за угла –
(Где Мартын всегда с Ненилой,
Только-б ключница ушла). –
Воробей кругом, сначала,
Прыгал все, да щебетал,
А Чечетка все молчала;
Он придраться к ней желал:
«Клюй навоз!» – Она не хочет.
«Пей из лужи!» – Прочь она;
Тут как мой боец привскочит:
«Ах ты скверная жена!
Разве я тебе не пара? –
Ни по чем мои труды? –
Дай ей семя из амбара, –
Из под жолубя воды!..
Да с чего тебе так пикать?
Да за что?… я не дурак:
Ты умеешь только прыгать,
Да чиликать кое-как!
Что горазда? Что ты знаешь?
Устаешь ли от труда?
Ты ли перья припасаешь,
Аль соломку для гнезда?…
Ничего моя красотка
Не умеет…. что мне в ней!
Пусть хоть родом и Чечетка,
Да я – старый Воробей!»
После-ж, – как я хохотала, –
Полетел за старый сруб,
И принес в носу не мало
Ей откудова-то – круп!
XXIX. Куриная беда, или О том, что не всегда выходит то, чего желаешь
(галочья сплетая)
А то вот случилась штука;
(Нас такой судьба избавь) –
Постоянницам наука:
Лучше всех себя не ставь! –
Вы, чай, знаете Хохлушку,
Что крикунья-то была?…
Ну, что в старой-то избушке,
Со старушкою жила? –
Уж куда была хвастлива;
Все ей птицы ни почем; –
К Петуху строга, ревнива;
Что не год – цыплят годом!..
И Петух, бывало, сдуру,
Хвалить так, хоть прочь беги:
Для него не стоят куры
Все – Хохлушкиной ноги.
Вот пришлось за чванство горько
Ей насмешек испытать;
Да и сраму было столько,
Что уж стыдно и сказать!
Раз ее загомозило
Развестись семьей скорей, –
А своих яиц-то было
Лишь с пяток всего у ней!
Захотелося в наседки;
Пуще всех своих сестриц
Расквохталась. У соседки
Призаняли ей яиц.
Посадили; и Хохлушка
Так степенна, чуть клюет;
И хлопочет с ней старушка:
– «Вот, моль, кур-то наведет!» –
Точно, вывела не мало,
И почти что не спала;
Не знобила и не мяла,
Всех цыплят уберегла;
И с ватагой яралажной
Вышла к пруду погулять.
Встряхонулася так важно:
Вот, дескать, я мать, так мать! –
Оглянулась, перед нею –
Видит чудо на пруде:
Половина детищ с нею, –
Половина на воде….
«Перетонете, чертенки!»
А они себе плывут….
Глядь: цыпляты-то – утенки! –
В голос выть Хохлушка тут!..
Клохча, шею отвертела
И избилася вся в пух; –
Да, узнавши это дело,
Как обиделся Петух!..
Голосит: «Я знать беспутной
Не хочу; – с ума сошла:
Мы с ней оба сухопутны, –
Что-ж она тут навела!
За кого-ж меня считают?…
Дети – на! – умней отца!
И, глядите, плавать знают –
Только вышли из яйца!»
И к Хохлушк век презренье
С той поры Петух питал.
Так, за чванство в поведеньи
Рок Хохлушку наказал!
Много и пустых есть толков:
Про Кузину говорят,
Будто, вместо двух галченков,
Пару вывела цыплят, –
Ну да эти все затеи,
Просто, вымысел пустой: –
Повторение идеи –
Скандалёзной и чужой.
XXX. Кошачья чувствительность, или о том, как страсти бывают переходчивы*
(Ария)
[2]
«O caro mio! caro mio!.
Приди коричневый мой Кот!
О bel'amante Cato тио!..» –
Так Кошка белая поет.
«Немного я хочу в награду, –
И мне-ль тебя прельстить посметь! –
Ты, на протяжную рулладу,
Простым мяуканьем ответь.
Я от любви к тебе вся таю…
Поверь, с тобою мысль моя, –
Поверь, тебя не променяю
И на живого воробья!
Тебя-ль забыть? ты ловок, статен;
Орешь сильней других котов;
И с теми, кошкам кто приятен,
В кровь исцарапаться готов.
Как я люблю тебя за это,
Тиран души моей, злодей!..»
– И не докончила куплета:
Вдруг мышь в глаза – она за ней!
XXXI. Чижачьи чувства, или О том, что у иных бывает горе горше нашего
(Повесть)
Осенний вечер снисходил
На злачные долины,
Мяукал жалобно павлин,
Курилися овины.
Два запоздалые Чижа,
Под липою густно,
Нахохлясь, сжавшись и дрожа,
Шептали мзжь со. о о о:
«Морозно! что нас завтра ждет?
Как мы здесь ночь пробудем…
Ах! если солнышко взойдет,
Далеко-ль завтра будем?…
Ну, милый, в зимний наш приют
Поздненько мы пустились:
Товарищи давно нас ждут,
Давно там поместились.
Осталось нам терпеть, да ждать;
Авось мы к ним домчимся,
Авось весною мы опять
Сюда же возвратимся!»
– Эх, друг! – другой промолвил Чиж, –
Тебя лелеет радость;
Себя надеждой ты живишь,
А я? – я отжил младость! –
Так, жизнью я не дорожу
И не мила мне воля!..
Да я, пожалуй, расскажу: –
Суди какая доля!..
Лишь только прилетел сюда
Я с зимнего приюта, –
Сулила радости тогда
Мне каждая минута: –
Я беззаботлив, весел был
И в ведро и в ненастье,
И я нашел, я и полюбил….
И – в ней, нашел участье!..
Как хороша, как молода
Была моя подруга!
Пробыть мы не могли тогда
Минуты друг без друга.
И что-ж? постигло горе тут:
Однажды (день злосчастный!),
Для гнездышка сыскать приють
Задумал я несчастный!
С зорей, встряхнувшись это сна,
Собрался в путь недальный; –
Как томно пикала она,
Дав поцелуй прощальный! –
А тотчас прилечу, сказал,
Подругу утешая;
И что же? – в западню попал!..
Судьба сшутила злая!
Меня мальчишка изловил;
С неделю протиранил;
Снес на базар, и там купил
Меня какой-то барин.
Да, он был добрый человек:
Поил, кормил, вел в холе –
И я-б счастливо прожил век,
Коли-б не мысль о воле.
Хозяин песни ждал моей,
Но я на зло не пикнул;
И, сидя ровно двадцать дней, –
Ни разу не чиликнул.
Вот раз, жалея, он сказал:
«Что, милый, ты не весел?» –
С гвоздя мою он клетку снял
И за окно повесил….
Забила кровь во мне ключом;
Я мыслил: изжил лиха!..
(Но в клетке, целый день при нем,
Сидел, как прежде, тихо).
Оставил на ночь он меня –
Уж тут-то я трудился….
Далеко до начала дня
Я в клетке завозился:
То лапкой, носом, то крылом
Я каждый прутик двинул,
И наконец, с большим трудом
Две спицы разодвинул….
Прошла головка…. там плеча….!
Мгновенье – я на воле!..
И тут, пустившись сгоряча,
Промчался вплоть до поля;
Усталый я на куст присел, –
А солнышко всходило….
Как сладко я тогда запал,
Как весело мни было!
Со мною серый Воробей
Тут вздумал поместиться.
Я не люблю их, – но, ей-ей,
Готов был с ним сдружиться!
Но вот и солнышко взошло,
Свет розлило пунцовый
И озарило все село
И садик мне знакомый.
И я увидел…. о восторг!
Вот куст свидетель страсти!..
Тот вид невольный писк исторг
Из груди, полной счастья.
Порхнул на ветку…. вот она
Со мною где рассталась….
И стала мысль одним полна:
Ах, что-то с нею сталось!
Взглянул я в низ – и подо мной,
На гнездышке близ луга,
В кусточке, Чижик молодой
Сидел и ждал подругу.
Счастливец, я подумал, ты
Своей доволен долей:
Осуществил свои мечты,
И не страдал в неволе!
А я!.. Но что же? может быть….
О, да! – увижусь с нею:
Она не может изменить –
Обет дан быть моею!
И вдруг знакомый голосок….
Я вздрогнул!.. Глядь – и что же?
К Чижу на кустик прямо скок –
Она…. о Боже, Боже!..
Я понял все – и в тот же час
Готов был в даль пуститься;
Но кто так скоро, кто из нас
Со страстью разлучится?…
Остался я, и начал нет,
Как прежде мы певали…
Она не думала смотреть,
Не вняла звук печали.
Чиликнул я, как первый раз
При первой нашей встрече….
Она-ж – не поднимала глаз:
Я не был ей замечен.
Отчаянно я затрещал –
Я с ней на век прощался, –
Мне грозно Чижик отвечал;
Вспорхнул я – и помчался!..
И вот теперь прошла беда,
Но в чем же мне отрада?
Я не припас себе гнезда….
Да мне его не надо!
О, друг мой! из чего живем,
Что тешит нас на ветке:
По мне – или не быть Чижем,
Иль быть Чижем – да в клетке!»
И Чижик томно простонал
И спрятал носик в перья;
Другой на это отвечал,
Подумав, с рассужденьем:
«Нет, милый, ропот удержи:
Судьбы законы строги; –
И в мире не одни Чижи
Так счастием убоги!..
Ты к нам Фортуну не зови
С блестящей колесницы,
А вспомни, – страждут от любви
И покрупнее птицы!»
XXXII. Кошачья беседа, или О том, что неисправимый гибнет