Петр Голубовский - История Северской земли
Любопытную характеристику этого князя сохранил нам Татищев. Мы приводим ее целиком: «Этот князь ростом был муж велик и весьма толст, власов мало на главе имел; брада широкая, очи немалые, нос долгий; мудр был в советех и судех, для того, кого хотел, того мог оправдать и обвинить. Много наложниц имел и более в веселиях, нежели и в расправах упражнялся. Чрез сего киевлянам от него тягость была великая, а как умер, то едва кто по нем кроме баб любимых заплакал, а более были рады»384.
Мы привели эту характеристику, потому что ее можно рассматривать как взгляд киевлян на Всеволода Ольговича. Действительно, если мы припомним факты его княжения, то заметим, что личность киевского князя является нам в них весьма подходящею к портрету, начертанному в приведенных нами словах. Все его княжение есть ряд хитростей и надувательств. Наследуя от своего отца, Олега, упорство и стойкость, он от своего деда, Святослава, получил умение запутывать интересы тех, с кем имел дело. Он умел прикрыться и общерусскими интересами, и в этом случае возможна параллель между ним и Владимиром Мономахом…
Глава VIII
Давидовичи и Ольговичи (1146–1165)
Всеволод Ольгович, добившись киевского стола, держался на нем благодаря только своему умению хитрить и вывертываться в затруднительных обстоятельствах, а также опираясь на черниговскую партию. Поэтому он предоставил ей управление в Киевской области, назначал из ее сторонников тысяцких, тиунов и позволял им грабить и разорять народ. Некоторые личности и из партии Мономаховичей пристали к нему чисто из матерьяльных выгод и нисколько не были ему преданы. Таким образом, достигая одного, т. е. точки опоры в известной партии людей, Всеволод в то же время неизбежно создавал себе новых врагов, раздражая киевлян потачкой, против воли, безобразиям своих сторонников. Если бы Всеволод Ольгович прожил больше, то катастрофа разрешилась бы только его изгнанием из Киева, но его быстрая смерть сразу порвала все, чем сдерживалось недовольство киевлян. Объявление принципа о равенстве родов Ольговичей и Мономаховичей, а следовательно, как бы равенства Чернигова и Киева, вместе с раздражением против грабительства черниговской партии, еще не выраженный ясно, но уже создавшийся принцип, что Киев есть вотчина только Мономаховичей, – все это должно было вызвать ожесточенную борьбу с обеих сторон. Чувствовали это киевляне и Мстиславичи, чувствовали и Ольговичи с черниговцами.
Вот почему киевляне, прежде всего, решились разделаться с черниговской партией. Они собирают вече и требуют к себе Игоря и Святослава на переговоры. Когда князья явились, вече заявило желание, чтобы сменены были тиуны, чтобы прекращены были грабительство и разорение народа. Несмотря на присягу, данную князьями, что требования веча будут исполнены, народ отправился ко двору Ратши, бывшего тысяцким в Киеве, и разграбил его; затем напал на княжеских мечников. Только появление Святослава Ольговича с дружиной спасло их сторонников385, но должно было еще более раздражить киевлян. Вслед за этим они посылают к Изяславу Мстиславичу приглашение явиться в Киев; все военное поселение Поросья, черные клобуки, белгородцы, василевцы, обещают поддерживать его.
В это же самое время в Чернигове, когда явились послы от Ольговичей к Давидовичам с требованием помощи, черниговский епископ, Онуфрий, в соборе Св. Спаса провозглашает проклятие всеми двенадцатью праздниками на того, кто из чернигово-северских князей нарушит союз, заключенный между ними386.
Между тем заговор в Киеве усиливался. Случайные приверженцы Ольговичей, Улеб, Иван Войтишич, Лазарь Соковский, Василь Полочанин и Мирослав Хилич, из которых первые два были оставлены Игорем на тех местах, которые они занимали при Всеволоде, видя, что при новых обстоятельствах продолжать грабежи нельзя, а потому и нет выгоды держаться черниговской партии, передались Мстиславичам и послали тайно сказать Изяславу, что они его поддержат при нападении на Киев.
Когда Изяслав явился у Киева, киевляне прямо перешли к нему, а Улеб и Иван Войтишич при начале битвы побросали знамена и бросились бежать. Это произвело смятение в войсках Ольговичей, и, стесненные затем в неудобной местности, они были разбиты наголову. Братья, Игорь и Святослав, бежали, причем первый попал в Дорогожицкое болото, где и завяз; второй бросился к устью Десны и переправился на черниговскую сторону. Сын Всеволода, Святослав, прибежал с поля битвы в Киев и бросился в монастырь Св. Ирины, где и был взят войсками Изяслава Мстиславича387. Последний въехал в Киев, а чрез четыре дня к нему привели захваченного в болоте Игоря Святославича. Изяслав приказал заковать его и отправил в Переяславль, где его посадили в тюрьму, в монастыре Св. Иоанна. Все имущество Ольговичей было разграблено388.
Это было только начало борьбы, и неизвестно еще, кто одержал бы в ней верх при прочном союзе князей всей Северской земли. Но одно обстоятельство, вытекавшее последовательно из предыдущих событий, хотя преждевременно явившееся, придало совершенно другой оборот делу и изменило, может быть, весь ход последующих фактов. Если мы обратимся ко времени княжения Всеволода, то ясно видно, что главную слабость его и необходимость повести дело таким путем, который в описываемый нами период повел к трагической развязке, проистекала именно оттого, что интересы его не согласовались с целями его братьев, Игоря и Святослава, которые были для него постоянной помехой. Между тем Всеволод со своей стороны не мог заставить их признать его желания, потому что они были самостоятельные князья и притом его братья. Говоря другими словами, слабость черниговских князей в борьбе их с Мономаховичами и Киевом заключалась в разделении Северской земли на два самостоятельных, взаимно независимых княжества. Дело не изменялось, а усложнялось, если в них сидели двоюродные братья. В то время как Мономаховичи все энергически защищали общее родовое дело, опираясь при этом на общность своих интересов с Киевом, северские князья делились на два семейства, которые по отношению к Киеву не сходились в воззрениях. Да и вполне естественно, что князья, сидевшие в Чернигове и сидевшие в Новгороде-Северском, должны были смотреть на это дело с различных точек зрения: у Чернигова были старые счеты с Киевом, а Новгород-Северск, пожалуй, как город Северской земли и мог иметь в них свою долю, но самостоятельно никаких столкновений с Киевом не имел после того, как сделался центром отдельного княжества. Вот почему у новгород-северских князей является нежелание путаться в дела Киевской области; вот почему они упорно отказываются от уделов, которые им давал Всеволод на той стороне Днепра. Этому нисколько не противоречит факт, что теперь Игорь Ольгович остался киевским князем: коль скоро принцип равноправности обоих родов был выдвинут, то необходимо было его защищать. Тот факт, что черниговское духовенство, стоявшее в зависимости от киевской митрополии, стало на стороне Ольговичей, объясняется сочувственным движением самого
Чернигова. Но дело в том, что с достижением цели Ольговичами семейство Давидовичей оставалось в тени и должно было играть второстепенную роль.
Несмотря на то что, сделавшись киевским князем, Игорь по их желанию отдал им многие города своей области389, Давидовичи не доверяли Ольговичам. К этому времени, как видно, у них явилась мысль отделаться от Ольговичей и собрать всю северянскую территорию в руки одного своего семейства. Они приняли выжидательное положение и, несмотря на данную присягу, не участвовали в битве у Киева. Когда Ольговичи были разбиты, Игорь попал в плен, они и тут не сразу обнаружили себя. Святослав Ольгович, прибежавши с небольшой дружиной в Чернигов, послал к ним спросить, держатся ли они данной клятвы. Давидовичи подтвердили ее. Тогда Святослав Ольгович оставил в Чернигове своего боярина, Костяжка, для сообщений с ними, а сам быстро явился в Курске, затем в Новгороде-Северском, собирая ополчения390.
Теперь черниговские князья решили действовать для осуществления централизации. Время было самое удобное: Игорь был в тюрьме, Святослава Ольговича можно было схватить… Но последнее не удалось. Сторонники Святослава Ольговича предупредили Костяжка об угрожающей опасности, и тот послал сказать Святославу: «Князь! Хотят тебя схватить; если братья и будут тебя звать, не езди к ним»391. Оставалось еще средство – объявить его изгоем и тогда захватить его область. Тут Давидовичи превзошли всякую меру эгоизма, пренебрегли всеми чувствами любви к своей области, к своему брату; у них не явилось даже сожаление к несчастному заключенному Игорю; они послали сказать Изяславу: «Игорь – враг, как тебе, так и нам, держи его покрепче!»392 Стремление к централизации задавило всякое другое чувство! В то же время они послали приказание Святославу, чтобы он отправлялся в Путивль, оставив Новгород-Северский, а когда он, отказываясь от всего, стал требовать только возвращения брата, Давидовичи обещали отдать ему всю прежнюю волость только с тем, чтобы он присягнул им и отказался от участия в судьбе брата393.
