Генри Джеймс - Бостонцы
«… конечно, я обращаюсь только к женщинам, к моим дорогим сёстрам; я не обращаюсь к мужчинам, потому что не жду, что им придутся по вкусу мои слова. Они делают вид, что восхищаются нами, но я бы предпочла, чтобы они меньше восхищались и больше доверяли нам. Я не знаю, что такого ужасного мы им сделали, что они устраняют нас от всяких дел. Мы слишком верили им, и я думаю, пришло наше время судить их поступки и заявить им, что наша изоляция не была добровольной. Когда я оглядываюсь на мир и на государственность, которую принесли нам мужчины, я спрашиваю себя, что об этом думают женщины, с молчаливого согласия которых всё это происходит. Когда я вижу страдания человечества и думаю о тех бедах, которыми каждую минуту полнится Земля, я говорю себе, что, если это – лучшее, чего сумели добиться мужчины в одиночку, почему бы им не позволить нам проявить немного участия и посмотреть, что из этого выйдет. Мы не смогли бы сделать мир хуже, чем он есть! Если бы всё это было делом наших рук, то мы бы не стали этим хвастаться! Нищета и невежество, болезни и преступность, агрессия и войны! Войны, войны, нескончаемые войны, всё больше и больше войн! Кровь и кровь – мир пропитан кровью! Возможность убивать друг друга из дорогостоящих и совершенных орудий – это лучшее, что они смогли изобрести! Мне кажется, мы смогли бы покончить с этим и придумать что-то другое. В мире так много жестокости, так почему бы не заменить её нежностью? Наши сердца переполнены ею, но она уходит впустую, пока армии увеличиваются, тюрьмы разрастаются и множатся человеческие страдания! Я всего лишь простая американская девушка, я многого не видела, и есть многое в этой жизни, чего я не знаю. Но есть вещи, которые я чувствую, словно я рождена чувствовать их, они звучат в моих ушах и встают перед моими глазами, когда я закрываю их. И то, что я вижу – это великое сестринство, которое могут создать женщины, если возьмутся за руки и возвысят свои голоса над жестоким стенающим миром, в котором так сложно добиться милосердия и справедливости. Мы должны заглушить своими устами этот стон слабости и страдания, и наш собственный голос должен стать проповедником нового мира! Для этого мы должны верить друг другу, быть честными, добрыми и великодушными. Мы должны помнить, что этот мир принадлежит и нам тоже, хотя мы никогда не предъявляли на него своих прав, и что ещё не окончательно решён вопрос о том, чему в этом мире править – ненависти или любви!»
Именно так молодая леди закончила свой монолог, который, казалось, не имел ничего общего с недавним магическим представлением и дался ей без видимого труда. Она повернулась и медленно подошла к матери, улыбаясь ей, как если бы та была единственным человеком в комнате; и на её белоснежном лице не проступило даже лёгкого румянца, а дыхание было ровным и спокойным. В её невозмутимости чувствовалась некоторая дерзость по отношению к присутствующим, на которых её речь произвела очень глубокое впечатление. Рэнсом вынужден был подавить смех, так комично и гротескно выглядело это невинное существо, стоящее перед компанией людей средних лет и говорящее с ними о любви – именно на этой высокой ноте она закончила своё выступление. Но это лишь добавило ей прелести и явилось ярким доказательством её чистоты. Она имела огромный успех, и миссис Таррант, которая прижала к себе дочь и поцеловала её, явственно почувствовала восторг зрителей. Они были очень взволнованны, и комната наполнилась шумом и довольными возгласами. Селах Таррант демонстративно разговаривал с соседями, медленно перебирая длинными пальцами и вновь поглядывая на карниз, как будто не было ничего необыкновенного в блестящем выступлении его дочери, которая никак не могла удивить его, видевшего её даже в лучшей форме и знающего, что всё это не имело к ней прямого отношения. Мисс Бёрдси смотрела на собравшихся со скрытым ликованием, и её большие дряблые щеки блестели от слёз. Рэнсом слышал, как молодой мистер Пардон сказал, что он знает партийных деятелей, которые, будь они здесь, наверняка захотели бы пригласить мисс Верену для участия в предстоящей зимней кампании. И ещё он добавил, понизив голос: «Они могут на ней неплохо заработать, если, конечно, она не сбежит». Что касается молодого южанина, то он не стал делиться с другими своим приятным открытием и думал только, сможет ли он обратиться к мисс Бёрдси с просьбой представить его героине вечера. Разумеется, не сразу, ведь он был столь же стеснителен, сколь и горд. Он знал, что был посторонним в этом доме и готов был ждать, пока другие выразят ей свой восторг и одобрение, которые для неё, разумеется, значат гораздо больше, чем всё, что он мог бы ей сказать. После всего произошедшего собрание заметно оживилось, и странное веселье, выражавшееся в громких голосах и разговорах, разлилось в нагретом воздухе. Люди передвигались гораздо свободней, и Верена Таррант мгновенно была скрыта от глаз Рэнсома плотными рядами своих новых друзей.
«Я никогда не слышала, чтобы люди высказывались в подобной манере», – воскликнула одна дама. На что другая удивилась, почему никто из известных им женщин до этого не додумался. «Это настоящий дар, без сомнений!» и «Они могут называть это, как угодно, но слушать её – одно удовольствие!» – эти добродушные реплики принадлежали двум мужчинам. И Рэнсом подумал, что, если бы таких мужчин было больше, то проблема разрешилась бы сама собой. Но вряд ли речь Верены могла привлечь многих – уж, слишком своеобразен был её стиль. Хотя, в этом своеобразии и заключался секрет её успеха.
Глава 9
Рэнсом вновь подошёл к миссис Фарриндер, которая осталась на своей софе вместе с Олив Ченселлор. Когда она повернула к нему лицо, он увидел, что она всё ещё под впечатлением. Её проницательные глаза сияли, на почтенных щеках горел румянец, и она уже приняла решение, как действовать дальше. Олив Ченселлор сидела неподвижно. Её глаза были направлены в пол с тем выражением напряжённой тревоги, которое бывало у неё в моменты особенной неуверенности в себе. Она не обратила внимания на приближение своего родственника. Он сказал что-то миссис Фарриндер, выражая своё восхищение Вереной, и эта леди ответила с достоинством, что нет ничего удивительного в том, что девушка так хорошо говорила – ведь её речь посвящена такой важной теме.
– Она очень изящна и прекрасно владеет языком. Её отец утверждает, что это врождённый талант.
Рэнсом видел, что ему не удастся быстро разгадать, что на самом деле думала миссис Фарриндер, и её притворство привело его к выводу, что она очень благоразумная женщина. Его не волновало, считает она Верену в глубине души попугаем или гением, но он понял, что она решила, что Верена может быть полезной для дела. На мгновение он почувствовал почти ужас, представив, что она возьмёт девушку в оборот и уничтожит, сделав одной из своих кликуш. Но он быстро прогнал это видение, обратившись к своей кузине с вопросом, как ей понравилась мисс Верена. Олив не ответила. Она сидела с опущенной головой и продолжала сверлить ковёр серьёзным взглядом. Миссис Фарриндер посмотрела на неё в ожидании ответа и затем безмятежно заметила Рэнсому:
– Вы высоко цените красоту женщин с Юга, но приехали на Север, чтобы увидеть истинное женское изящество. Мисс Таррант одно из сокровищ Новой Англии – то, что я называю идеалом!
– Я уверен, что после бостонских дам, ни один из примеров женской красоты меня не удивит, – ответил Рэнсом, с улыбкой глядя на кузину.
– Она, похоже, сильно потрясена, – пояснила миссис Фарриндер, понизив голос, хотя Олив всё ещё была глуха ко всему.
В этот момент к ним подошла мисс Бёрдси. Она хотела узнать, не согласится ли миссис Фарриндер выразить признательность от лица всех, кого сейчас так вдохновила мисс Таррант. Миссис Фарриндер ответила: о, да, она с удовольствием скажет пару слов, но сначала ей хотелось бы выпить стакан воды. Мисс Бёрдси сказала, что сейчас это устроит – одна из дам попросила воды и мистер Пардон только что пошёл вниз, чтобы принести немного. Бэзил воспользовался этой заминкой, чтобы попросить мисс Бёрдси оказать ему честь и представить его мисс Верене.
– Миссис Фарриндер поблагодарит её от лица присутствующих, но не станет благодарить от моего лица, – сказал он со смехом.
Мисс Бёрдси с величайшим расположением согласилась выполнить эту просьбу – ей очень польстил его интерес. Едва она собралась проводить его к мисс Таррант, как Олив Ченселлор порывисто поднялась со своего стула и предупреждающе положила руку на её плечо. Она объяснила, что ей пора уходить, и экипаж уже ждёт её. Также она надеялась, что мисс Бёрдси согласится проводить её до двери.
– Что ж, на вас она тоже произвела впечатление, – философски произнесла мисс Бёрдси, – похоже, никто этого не избежал.
Рэнсом почувствовал укол разочарования: он понял, что его собираются увести отсюда и, до того как он успел подавить это чувство, с его губ сорвалось восклицание – первое пришедшее ему в голову, которое могло бы заставить его кузину передумать:
