Жорж Садуль - Всеобщая история кино. Том 4 (второй полутом). Голливуд. Конец немого кино 1919-1929
Сюжет носил, в общем, бульварный характер, но Турнер снял фильм с добросердечностью, что позволило французской критике вспомнить о Золя после премьеры фильма в Париже в январе 1924 года. Герой фильма, идеалист (Ричард Дикс), любит столь же бедную, как и он сам, девушку (Мэй Баш). Жизнь разлучает их. Его постригают в монахи, а она становится известной актрисой. Герой уходит из монастыря, чтобы основать в бедных кварталах Лондона приют для обездоленных, но его начинают преследовать и в конце концов побивают камнями. Он умирает на руках женщины, которую не переставал любить… Критик «Синэ-магазин» Альбер Бонно дал «Христианину» такую характеристику:
«Эта лента должна привлечь наше внимание. <…> Прежде всего, у нее печальный конец — вещь довольно редкая для американской продукции… Кроме того, она затрагивает проблему высокого нравственного звучания, которая ближе идеям кинематографистов Старого, а не Нового Света.
<…> Последовательность живых фресок, прекрасное видение толпы. Фильм заинтересует вас также с технической точки зрения».
Особое восхищение вызывали сцены с участием большого количества статистов, снятые ночью на Трафальгарской площади при свете прожекторов. Множество сцен показывало дерби в Эпсоме. Турнер добился создания нужной атмосферы в этом дорогостоящем фильме, использовав все возможности многолюдных сцен и естественных декораций богатых и бедных кварталов больших городов. Но кое-чего не хватало, чтобы «Христианин» стал великим фильмом. Этому талантливому человеку с большим вкусом недоставало гения и размаха, а кроме того, он мало верил в сюжет, за который взялся.
Весной 1923 года он закончил фильм «Остров погибших кораблей», считающийся его шедевром. Это была экранизация английского бестселлера К. Мэриотта. Кораблекрушение забрасывает в Саргассово море молодую миллиардершу (Энн К. Нилссон), приговоренного к смерти офицера (Милтон Силс) и сопровождающего его детектива (Фрэнк Кампо). Они добираются до острова погибших кораблей, которым правит жестокий бандит (Уолтер Лонг). Но офицер-смертник побеждает бандита в схватке один на один, затем спускает на воду подводную лодку, на которой бежит с острова. Счастливый конец: с офицера снято обвинение, и он женится на миллиардерше.
По этому сценарию (в духе скорее Поля д’Ивуа, чем Жюля Верна) Турнеру удалось сделать великолепный приключенческий фильм, в котором выделяются две исключительно удачные сцены — кораблекрушение и подводное путешествие.
Затем Турнер устал от Голливуда и от кино. «Медная бутыль» («The Brass Bottle», 1923), «Белый мотылек» («The White Moth», 1924, с участием Шарля де Рошфора и Барбары Л а Марр), «Двое никогда не встретятся» («Never the Twain Shall Meet», 1924, с Анитой Стюарт) оказались неудачными и в художественном и в коммерческом плане, так же как и «Муки» («Torment», 1924), пропагандистский антибольшевистский фильм, действие которого происходило в России, Японии и США. После яростной кампании 1920–1921 годов против «большевистской угрозы» Голливуд отказался от подобных прямых методов политической пропаганды, другим примером которой был фильм «Волжский бурлак» Сесиля Б. де Милля. Нам неизвестны причины, которые заставили Турнера, щедрого и либерального человека, принять участие в этой авантюре.
Он затосковал по родине. В свое время во Франции против него велась яростная кампания. Его обвиняли в дезертирстве во время войны, в антимилитаризме, анархизме и прочих грехах. Но по мере того как шли годы, нападки на него почти прекратились.
В 1926 году он начал для «МГМ» на Гаваях и в Пуэрто-Рико съемки «Таинственного острова» по роману Жюля Верна. Через некоторое время компания навязала ему своего продюсера. Не признав его власти, Турнер тут Же отбыл в Париж. Вернувшись в начале сентября на родину, он заявил корреспонденту «Синэ-магазин» (17 сентября): «Я вернулся отдыхать. Думаю, что после четырнадцати лет неустанных трудов имею право на отдых. Отправлюсь в Турень и буду читать в тишине, под сенью красивейшего сада Франции. Если вы не имеете ничего против, то о кино я забуду до нового веления сердца».
Но уже в начале 1927 года он приступил к съемкам фильма «Экипаж» по роману Кесселя, и кампания нападок на него было возобновилась, но вскоре сошла на нет. Режиссер перестал принадлежать американскому кино и вновь занял свое место во французской кинематографии, но, вопреки ожиданиям, большой роли в ней не сыграл.
В Соединенных Штатах влияние Турнера было значительным. Его культура, вкус к естественным или стилизованным декорациям, утонченность сыграли решающую роль в развитии американского послевоенного кино. Оно ощущалось и в последующие годы. По мнению Льюиса Джекобса, особенно сильно повлиял он на Рэкса Ингрэма, хотя тот и не относился к его прямым ученикам, как Кларенс Браун.
Ингрэм (1892–1950) был высоким, красивым, элегантным, образованным и обворожительным человеком. Некоторое время он выступал в качестве актера. И, продолжив актерскую деятельность, мог бы стать вторым Уоллесом Рейдом или Рудольфо Валентино. Но он предпочел режиссерскую работу и семейное счастье, поскольку его женой была Элис Терри, одна из самых златокудрых и красивых звезд Голливуда тех времен. Ингрэм как режиссер добился крупных коммерческих успехов. Журналисты в 1923 году так описывали его дебют (Эдмон Зпардо, «Синэа», 12 января 1923 года):
«Рэкс Ингрэм не американец, а ирландец, родившийся в 1892 году в Дублине. Отпрыск знатной семьи, он семнадцати лет бежал из дому и отправился в Америку. Он прослушал курс в Йельском университете и занялся скульптурой, навсегда оставшейся его хобби.
Он поступает статистом в «Фокс». Его замечают, когда он пишет сценарий «Черные орхидеи» («Black Orchids») для Теды Бары [141]. Затем переходит в «Юнивэрсл». И одну за другой выводит на экран Клео Мэдисон и Клару Кимбэл Янг. Начинается война. Рэкс Ингрэм поступает летчиком в «Авиационный корпус», где служит пятнадцать месяцев.
В 1919 году Ингрэм возвращается в Голливуд, снимает Элмо Линкольна в «Ловце жемчуга» [142] («The Beachcomber») и получает приглашение от «Метро». Но ему не хватает известности. Известность пришла с фильмом «Четыре всадника Апокалипсиса». Фильм потребовал восьми месяцев работы и сделал его имя известным во всем мире».
Фильм ждали во Франции как шедевр. После мощной рекламной кампании в начале 1922 года он вышел на французские экраны. И Луи Деллюк написал («Синэа», 24 марта):
«Какое разочарование! Результаты двух лет рекламы развеяны одним часом демонстрации. Хуже не бывает — после первых ста пятидесяти метров фильма мы видим на экране плоские, устаревшие приемы.
Дансинг Буэнос-Айреса, где Рудольфо Валентино с блеском крутит продажных Долорес с красивыми ножками; он великолепен, от него веет пылкостью и остротой — ощущается тон тех старых фильмов, в которых Томас Инс мыслил (с озарением) а-ля Джек Лондон.
Но затем крах за крахом. Конечно, нельзя отрицать, что фильм старый! <…> Картонные калифорнийские деревни мало похожи на руины Марны. <…> Де Милль и Фицморис сделали лучше. Холостой выстрел. Не будем о нем говорить.
<…> Ужасен вечер,
Освистано все, кроме обезьяны.
Но обезьяна молчит,
А субтитры…»
Фильм сохранился. Те, кого он разочаровал в 1923 году, смогли вновь посмотреть его тридцать лет спустя во Французской синематеке. Время не принесло улучшений. Конечно, операторская работа выполнена тщательно и утонченно, а монтаж Джун Мэтсис исключительно удачен. Десять минут, пока молодой новичок Валейтино танцует танго, свидетельствуют о живости и увлеченности. Но в каждой детали ощущается роман с продолжением и откровенная шовинистическая военная пропаганда. А ведь фильм снят в 1921 году, когда мода на военные картины прошла и в Голливуде и во всем мире. Умение Ингрэма и обаяние Валентино помогли преодолеть это препятствие. Фильм не сходил с экранов несколько лет не только в Америке, но и в таких странах, как Австралия. Он побил все рекорды сборов после «Рождения нации». Даже самые требовательные американцы оказались снисходительнее французов, хотя бы из-за коммерческого успеха фильма; они оценивали его стиль, если не содержание, как, например, Льюис Джекобс, который осудил направленность картины, но отметил:
«Четыре всадника» отличаются живописной красотой и экзотической атмосферой. Многие считали фильм настоящим шедевром. В технике можно усмотреть влияние Гриффита и недавних немецких фильмов («Мадам Дюбарри» Любича. — Ж. С.). Юмор отдельных ситуаций подчеркивается удачной съемкой животных и птиц. Символические кадры четырех всадников — Войны, Чумы, Голода и Смерти, — скачущих в облаках над миром, который раздирается военным конфликтом, напоминают Гриффита, а сцены с участием толпы — немецкие фильмы. Все объединено экзотическими декорациями, поразительными композициями, драматическим освещением, передающим игру цвета даже в самой мрачной атмосфере.
