Федерико Феллини - Джинджер и Фред
Борис Галанов
Феллини в книге и на экране
Есть очень увлекательный род литературы. Речь идет о путешествиях, но не в прямом, привычном смысле этого слова. Рассказы бывалых людей давно не нуждаются в рекомендациях читателям, слушателям, зрителям. А это путешествия совсем особые, в творческую лабораторию больших мастеров — писателей, художников, актеров, режиссеров, создателей книг, фильмов, спектаклей, живописных полотен. Для нас такие путешествия, к тому же предпринятые в обществе сведущих, влюбленных в искусство и литературу людей, могут стать открытием целых стран и материков.
Книга «Джинджер и Фред», с фрагментами которой познакомился читатель, принадлежит к такому роду литературы. Она тоже является книгой-открытием. На этот раз страны Федерико Феллини — волшебной, заманчивой, фантастической, порой загадочной.
Но почему же «открытием»? Разве мы не знаем эту страну? Разве она остается для нас «белым пятном» на карте? Знаем, и может быть лучше многих других, В Советском Союзе в разные годы демонстрировались фильмы Феллини, переводились его книги, творчеству Феллини посвящали статьи и объемистые исследования советские критики и киноведы, печатались его сценарии, на страницах журнала «Иностранная литература» — сценарий фильма «И плывет корабль». Но истинный талант в новых произведениях всегда открывается новыми, неведомыми гранями. И хотя Феллини любит повторять, что не в состоянии отличить один свой фильм от другого, что ему всегда кажется, будто он снимает один и тот же фильм, используя тот же самый материал, разве что время от времени меняя угол зрения, «один и тот же фильм» Феллини отличает от предыдущих свежесть и глубина красок, масштаб видения мира и многое-многое другое, что делает его похожим-непохожим на все остальные.
Книга «Джинджер и Фред» появилась в Италии почти одновременно с выходом на экраны нового фильма Феллини под тем же названием. Что и говорить, завидная оперативность. Зато как свежи и непосредственны собранные в книге рассказы. Быть может, многие из них делались еще в процессе съемок. Во всяком случае, все они охотно написаны и охотно читаются, богаты такими живописными деталями, которые завтра, пожалуй, улетучились бы из памяти.
Нет нужды подробно излагать ни сюжет фильма, ни историю его возникновения. Бегло обо всем этом сказано в книге, да и не пересказ в ней главное. В конце концов, прекрасный рекламный буклет мог сочинить (и, наверное, сочинил) один из ее авторов Марио Лонгарди, пресс-агент фильма «Джинджер и Фред», что, собственно, и входило в его прямые обязанности. А в этой книге главное — коллективный портрет Феллини, нарисованный его ближайшими сотрудниками и коллегами-актерами Марчелло Мастроянни и Джульеттой Мазиной, ассистентами режиссера, секретарем Феллини — всеми, кто не расставался с ним на съемочной площадке, изо дня в день помогал рождению фильма и услышал первое его дыхание.
В этом — новизна и оригинальность самого замысла книги, которая, на мой взгляд, дает больше, чем может дать публикация сценария или обстоятельный, критический — кадр за кадром — анализ фильма. Больше дает воображению читателя, его фантазии. Ведь мы получили счастливую возможность войти в лабораторию мастера и одновременно в самую ткань фильма, все увидеть словно бы изнутри, как видели фильм и интерпретировали сюжет сами создатели.
Конечно, очень важно было найти тон разговора. С самого начала он задан в книге ее составителем Мино Гуэррини. Естественны любовь и огромное уважение к мастеру. Но в интонации рассказывающих нет ни придыханий, ни ложного пафоса.
Вспоминаю премьеру фильма в Западном Берлине. Февраль восемьдесят шестого. Конференц-зал отеля «Палас» набит до отказа. Феллини дает пресс-конференцию. Кто-то из журналистов почтительно обращается к режиссеру: «Маэстро Феллини...» «Нет-нет, пожалуйста, не называйте меня маэстро, — прерывает Феллини. — Я здесь среди своих коллег и прошу называть меня Федерико. В конце концов, лучше ли, хуже, но все мы равны, все мы делаем одно общее дело — кино». У авторов книги «Джинджер и Фред» — и это большое ее достоинство — нет ни малейшего желания тянуться, приподниматься на цыпочки, возводить Феллини на пьедестал почета, изображать его эдаким высокомерным, всезнающим мэтром. Он среди коллег. Вперемежку с собственными заметками Феллини — «для памяти», «по поводу», — которые он делал в ходе съемок и которые являются своеобразным автопортретом, дополняющим портрет и порой более выразительным, чем портрет, коллеги рассказывают о мастере как-то весело, непринужденно, с подкупающей искренностью, не раз удивляясь и радуясь тому, как ему удалось так срежиссировать процесс съемок, что не только актеры — весь технический персонал чувствовал себя как бы персонажами снимающегося фильма.
Не хочется, да и не нужно портить сухим пересказом интервью с Мастроянни, «идеальным партнером», послушным воле режиссера, и «когда тот задает тебе «ля» и ты начинаешь играть свою партию» или Джульетты Мазины, которая не так идеально послушна и всегда имеет в запасе свои пожелания и претензии к режиссеру, да и высказывания других авторов книги. В конечном счете Феллини каждого сумел «околдовать» своей волей, своим видением материала. Из мозаики крохотных новелл, из десятков случайных и как будто даже необязательных, а порой совсем даже не случайных мелочей вырисовывается личность, характер художника, которому одинаково хорошо ведомы и муки творчества и — после сотого повторения какой-нибудь сцены, — восторг внезапного озарения. Неуступчивого и сомневающегося, где-то в глубине души даже подчас желающего, чтобы все к чертовой матери сорвалось. Очень цельного и всегда непредсказуемого, неожиданного. Сколько раз на съемочной площадке чуть не за десять минут до начала съемки окружающие приходили в отчаяние, уверенные в том, что ничего еще нет, а оказывается, вся сцена была уже у него в голове.
К рассказам, собранным в этой книге, хочется присоединить еще один — впечатления зрителя фильма. Как оценить результаты работы? Мне довелось быть в числе первых зрителей «Джинджер и Фреда». Во второй раз могли бы добавиться некоторые коррективы. Но я делюсь сейчас самым первым, непосредственным впечатлением.
Прежде всего воспользуемся советом Феллини не искать в фильме какого-то тайного, скрытого смысла, какой-то головоломки и смотреть его таким, какой он есть, каким его сделал мастер. Значит, еще один фильм из жизни актеров? Да, так. Только показанных на этот раз не за кулисами театра, а за кулисами телестудии.
Сюжет укладывается буквально в несколько слов: простая история — не «Сатирикон» и не «Сладкая жизнь» — судьба двух пожилых танцовщиков, ненадолго возвращенных на сцену, к жизни из небытия. Какое нам до этого дело? А оказывается, есть. Прежде всего потому, что появляются пространство и глубина. Зря, что ли вся съемочная группа так увлеченно «играла» в фильм, споря о том, чем же все кончится.
Итак, сперва окружающий мир — если не главное, то одно из главных действующих лиц фильма, — мир телевидения, с его волшебными грезами и грубыми, вульгарными иллюзиями, «пульсирующее бельмо экрана» (если воспользоваться образным сравнением Феллини). Оно нацелено на нас повсюду — на работе, на улице, в витринах магазинов, врывается в наши дома, и без него прожить уже невозможно. Есть в фильме характерный эпизод: некая несчастная синьора, заключившая с телевидением пари, что месяц не будет пользоваться телевизором, получив выигрыш, всхлипывая, признается, что это был самый тяжкий месяц в ее жизни. А в стенах студии ТВ, куда привозят для передачи в воскресном шоу двух танцовщиков, телевидение, что называется, правит бал, напоминающий знаменитый бал Воланда со всеми его фантасмагорическими монстрами. И тут полным-полно странных лиц, типов — раскаявшийся террорист, переодетый в женское платье шарлатан, престарелый, выживший из ума адмирал, нелепо разрисованный панк. Поистине парад уродов, типичные представители жестокой хроники наших дней. Под бравурную музыку, в ослепляющем свете прожекторов они поют и танцуют, суетятся, кривляются, плоско острят, проповедуют, дают бесстыдно-откровенные интервью, заполняя наш досуг, наше время, целые дни и вечера.
Феллини беспощадно показал в своем фильме и высмеял в своих заметках, утверждая собственное кредо, все это из ряда вон выходящее, чудовищное, бредовое, нечеловеческое. «Исключительное ТВ представляет как вполне очевидную, повседневную реальность — нормальную, понятную, привычную; и, наоборот, все банальное, ничтожное, неопределеннее, собирательное, обыденное оно преподносит торжественно, с фанфарами, юпитерами, хореографией, священнодействуя». «Пожалуй, до Феллини, — написал в заметках о фильме «Джинджер и Фред» Альберто Моравиа, — никто не поднимался до столь острой сатиры на телевидение». И действительно, пока мы смотрим фильм, нас не покидает ощущение чудовищного половодья «масс-культуры», ее бездуховности, неизмеримого тлетворного влияния на людей. И не одно лишь телевидение повинно в этом. Оно впитывает в себя и как зеркало отражает все перекосы современной антикультуры, передает ее и громадными тиражами распространяет.
