Юрий Коротков - Стиляги. Как это было
– Простите, но саксофон изобрели не в Америке, – не выдержал Мэлс. – Его сконструировал мастер Сакс в Бельгии в 1842 году…
– А американцы взяли на вооружение, чтобы расколоть дружные ряды советской молодежи! Я хочу прочитать, что пишет об американском джазе великий пролетарский писатель Максим Горький… – Катя открыла книгу на закладке и с выражением начала: – “Точно кусок грязи в чистейшую прозрачную воду падает дикий визг, свист, грохот, вой, рев, треск; врываются нечеловеческие голоса, напоминая лошадиное ржание, раздается хрюканье медной свиньи, вопли ослов, любовное кваканье огромной лягушки… это играет оркестр безумных, они сошли с ума на сексуальной почве, а дирижирует ими какой-то человек-жеребец, – ткнула она пальцем в Мэлса, – размахивая огромным фа… огромным фаллóсом…” – выговорила она с ударением на втором слоге.
– Фáллосом, – поправил Мэлс.
– Вам виднее, Бирюков, – язвительно ответила Катя. – Это вы им размахиваете, а не я!
По рядам аудитории, как по клавишам, пробежала волна – каждый тихонько спрашивал соседа, тот пожимал плечами и спрашивал следующего. Сидящая с краю девушка открыла словарь, прочитала, торопливо прикрыла ладонью написанное и с ужасом посмотрела на Мэлса.
– “Это музыка для толстых, – продолжала Катя. – Под ее ритм толстые люди, цинически двигая бедрами, грязнят, симулируют… извините, товарищи… акт оплодотворения мужчиной женщины”! – Она захлопнула книгу и продемонстрировала обложку. – Вот что пишет о джазе буревестник революции! И этой музыке для толстых служит теперь наш бывший товарищ, стиляга Мэл!.. Кто хочет высказаться? – она оглядела аудиторию.
В зале стало тихо. Катя, резко повернув голову, выхватила взглядом одного из студентов.
– Он ставит себя выше других, – покорно сообщил тот и сел.
Катя глянула на девушку.
– Он дал мне списать контрольную по математике, – опустив глаза, призналась та. – И этим толкнул меня на нечестный поступок.
Катя перевела взгляд на толстяка в верхнем ряду.
– Он… а он… он даже завтрак в столовой не доедает! – выкрикнул тот.
– Я думаю, все понятно, – подытожила Катя. – Какие будут предложения? – она нацелила взгляд на одного.
– Предлагаю объявить выговор…
Катя перевела требовательный взгляд на следующего.
– Строгий выговор…
Она глянула на третьего.
– Строгий выговор с занесением в личное дело… – упавшим голосом сказал тот.
– Мне кажется, я попала в политическое болото, где процветают мягкотелость и примиренчество, – зловеще понизив голос, медленно произнесла Катя. – А может быть, здесь еще кто-то по ночам танцует на костях?.. – нависла она над притихшим залом. – Как говорит товарищ Сталин, наше общество не карает оступившихся людей – оно дает им шанс встать на путь исправления. Именно поэтому, чтобы предостеречь его от непоправимых уже шагов, я предлагаю исключить товарища Бирюкова из комсомола и отчислить его из института! – раздельно произнесла она.
За стеной с грохотом рухнула пирамида, и в аудитории наступила гробовая тишина.
– Может быть, вы хотите что-то сказать в свое оправдание? – обернулась она к Мэлсу.
– Что с тобой, Катя? – спросил он.
– Я вам не Катя, а товарищ Акимова! – отрезала она. – Пока еще товарищ!.. Итак, товарищу Бирюкову нечего нам сообщить по сути дела. Тогда будем голосовать! – она подняла ладонь.
Остальные сидели неподвижно. Катя повела глазами по рядам. И под ее тяжелым взглядом – слева направо, ряд за рядом – начали подниматься руки.
– Единогласно! – удовлетворенно сказала она. – Бирюков, сдайте комсомольский билет.
Мэлс медленно подошел и положил билет на кафедру. Катя с мстительной улыбкой смотрела ему в глаза.
Полли сидела на кушетке в процедурном кабинете у знакомой медсестры.
– Что же мне теперь делать? – растерянно спросила она.
– Не знаю, – с неожиданным злорадством ответила та. Она с лязгом бросила использованый шприц в кювету и стала собирать новый. – Раньше надо было думать, дорогая! Тут я тебе не помощница.
– А к кому мне идти? Ты же подруга! Посоветуй что-нибудь…
– Вспомнила! – усмехнулась та. – Ты у нас такая… самостоятельная! Не как все! Вот сама и выкручивайся! Извини, у меня больных полный коридор.
Полли встала и побрела к двери.
– Ты вещички-то свои забери! – сказала вслед медичка. – Тут не камера хранения!
Мэлс сидел за столиком в “Коке”. Перед ним стояли уже два пустых бокала, он допивал третий, глядя пустыми глазами в одну точку. Могучая саксофонистка на эстраде выводила тоскливый блюзовый мотив.
Подошла Полли с маленьким потертым чемоданом, села напротив. Мэлс подвинул к ней бокал коктейля, она отрицательно качнула головой.
– Ты куда-то едешь? – спросил он, кивнув на чемодан.
– Да… У меня плохие новости, Мэл.
– У меня тоже, – усмехнулся он.
– Очень плохие, Мэл.
– И у меня тоже. Что у тебя?
– Я уезжаю. Мы расстаемся, Мэл, – сказала она, рассеянно оглядывая зал. – А у тебя?
– Тогда у меня просто – мелкие неприятности… – произнес пораженный Мэлс.
– Ну… пока?.. – она беспечно улыбнулась, на мгновение накрыла его ладонь своей, подняла чемодан и шагнула к выходу.
Мэлс вскочил, едва не опрокинув стол, схватил ее за плечи и повернул к себе.
– Почему ты решаешь это одна? – крикнул он. – Ты не можешь решать за нас двоих!
– Я беременна, Мэл! – отчаянно сказала она.
– Так это… это же здорово, Полли! – просиял Мэлс. – Значит, у нас будет ребенок? – Он протянул к ней руки, но Польза отступила на шаг:
– Ты не понял! Это не твой ребенок, Мэл!
– Это мой ребенок! – твердо сказал он, обнимая ее.
Полли уткнулась лицом ему в грудь. Потом подняла глаза и виновато улыбнулась:
– А еще мать выгнала меня из дома…
Затем была немая сцена: Мэлс сжимал в одной руке чемодан, в другой руку потупившей глаза Полли, отец растерянно переводил взгляд с одного на другую, Ким искоса разглядывал яркую незнакомку со смешанным выражением восторга и неприязни.
Наконец отец перекинул папиросу в другой угол рта:
– А чего, дело хорошее! – развел он руками. – Может, теперь угомонитесь. Как это по науке: минус помножить на минус – вот тебе и нормальная ячейка общества!.. Ну чего встал, как громом пришибленный! – толкнул он Кима. – Племянник у тебя скоро объявится! Пошли койки таскать!
Мэлс и Польза облегченно улыбнулись, переглянувшись.
Ночью они лежали на кровати в дальней комнате.
– Как странно, – удивленно сказала Полли. – Ни от кого прятаться не надо…
– Как ты думаешь, – прошептал Мэлс, указывая глазами, – ему не будет больно, если мы…
– Не знаю, – пожала плечами она. – Нет, наверное. Он еще совсем маленький…
Мэлс поцеловал ее, перевернул на спину. Кровать истошно заскрипела, и оба замерли, приподняв головы, настороженно прислушиваясь к тишине в соседней комнате. Мэлс прижал палец к губам, они тихонько слезли с кровати, подняли матрас с двух сторон и переложили на пол…
– А где у вас кабинет сэра Джона? – прошептала Полли. – Я лопну сейчас!
– А ты не улизнешь, как в тот раз? – спросил Мэлс, и они тихо засмеялись. – По коридору налево. Только тихо.
– Как партизан в тылу врага! – заверила Полли. Она накинула рубашку Мэлса, достающую ей почти до колен, и босиком выскользнула за дверь.
Почти тут же в коридоре раздался оглушительный грохот, звон, шум и гам. Мэлс выскочил из комнаты. Полли стояла посреди коридора, вокруг нее валялись тазы, велосипед, разбитые банки, а изо всех дверей торчали разъяренные соседи.
– Мэл, я заблудилась, – растерянно сказала она.
– По-ольза!.. – только развел он руками.
Катя, оглядываясь, прошла через двор фабрики. Вокруг длинными стройными рядами стояли бетонные девушки с веслами, пионеры, горнисты, доярки и мусорные урны.
Мэлс, голый по пояс, в брезентовом фартуке работал в набивочном цехе.
– Здравствуй, Мэлс.
– О, привет, Кать! – оглянулся он. – Опять проигрыватель сломался? – Он снял крышку гипсовой формы, звучно похлопал лежащего в ней ничком пионера по зыбким ягодицам. – Петрович, чего он жидкий-то еще?.. Политически незрелый, – со значением указал он Кате на пионера.
– Да не тот! – откликнулся откуда-то сверху Петрович. – Этот урод с дудкой! Ты паралитика давай!
