Маргрит Стин - Отверженный дух
— Мы учились с ним в Хартоне. А вы давно его знаете?
— Не очень. С того самого момента, как они сюда переехали. А, ну так это давно! — он покачал головой с улыбкой. — Когда десять лет не кажутся большим сроком, это, знаете ли, уже симптом. Хорошо помню нашу первую встречу. Меня вызвали к мальчику — тогда был совсем еще крошкой, — кажется, по поводу бронхита.
Ну, заодно и Арнольд решил проконсультироваться. Я предложил ему тогда пройти курс лечения. — Доктор Нейл умолк.
— И что же, он прошел этот курс?
— Прошел, но боюсь, без особых сдвигов. Видите ли, я не специалист конкретно по его проблеме, так что пришлось направить его на Харли стрит, к людям действительно квалифицированным.
Я почувствовал, что каждое свое слово доктор Нейл взвешивает с профессиональной тщательностью.
— Надеюсь, Арнольд последовал вашему совету? — Он кивнул. — И сдвиг наметился?
— Судя по вашему рассказу, не в лучшую сторону. Хотя, чтобы результаты почувствовались, необходим достаточно длительный срок.
Мы с ним вроде бы и забыли, что говорим о человеке, которого, может быть, уже нет в живых.
— Шоковая терапия? — сообразил я. — Таков, кажется, наш ответ маниакальной депрессии?
— О, так вы хорошо разбираетесь в терминологии. — Доктор явно был недоволен, и скорее всего, собой.
— Пусть вас, доктор Нейл, не мучит в данном случае клятва Гиппократа. Я помню, в какой он рос обстановке. Последствия такого, с позволения сказать, воспитания, не могли не сказаться в будущем.
Несколько секунд он сидел, вращая пустую рюмку в длинных пальцах, — удивительно тонких и чувствительных для упитанного пожилого мужчины.
— Значит, вам все известно, — хмыкнул он, стрельнув в меня острым взглядом, и тут же заговорил о другом. — Жаль, что они все никак не решатся отправить мальчика в школу. Конечно, первое время со сверстниками ему было бы нелегко…
Не успел я заметить, что такой мальчик, как Доминик-Джон, несомненно, нашел бы себе средства самозащиты, как сам он, легок на помине, ворвался в комнату, бешено сверкая глазами — совсем как отец в минуты особого вдохновения. За ним вошла Вайолет: щеки ее ярко пылали.
Доминик-Джон оглядел свысока присутствующих, и вздернув подбородочек, по-офицерски отчеканил:
— Я хочу сейчас же связаться с отцом.
Вайолет облизала пересохшие губы.
— Я все уже ему объяснила. Не нужно надоедать: будет время — они позвонят нам сами. Мама непременно свяжется сама с тобой через часок-другой.
— Мне нужно поговорить с отцом, — произнес он тоном усталого командира, который смертельно устал от тупости подчиненных, но пока еще не намерен окончательно выходить из себя.
Вайолет бросила на меня быстрый взгляд. «Ну что же вы-то молчите? Почему мне всегда достается самая грязная работа?» — прочел я в ее измученных глазах.
— Думаю, мисс Эндрюс абсолютно права, — ввязался я в бой со свежими силами. — Нельзя беспокоить людей в такие минуты. Смерть близкого человека всегда создает массу проблем.
Доминик-Джон насмешливо скосил на меня глаза.
— Каких таких проблем, хотел бы я знать? Положить тело в гроб да снести на кладбище — больше от них ничего не требуется. Когда Нанни вскрыла себе вены…
— Откуда ты знаешь?! — прошептала Вайолет едва слышно.
— Слуги об этом между собой говорили, вся ванна была красной от крови, да и полиция приезжала, — невозмутимо объяснил Доминик-Джон. — Я, к сожалению, был уже в постели и поэтому пропустил все на свете. А потом началось официальное расследование, и об этом сообщили все газеты. Может быть, дедушка тоже покончил с собой?
— Нет, конечно. Ты ведь помнишь, он долго болел.
— В таком случае, мне непонятен весь этот шум, — он дернул плечиками, притопнул ножкой. — Люди любят болтать о смерти, и такую городят ерунду!
— Мне этот шум непонятен тоже, — заметил доктор Нейл иронически-добродушно; он стоял перед мальчиком, широко расставив ноги и засунув руки в карманы. — А главное, кто это у нас сегодня так расшумелся? Ну, будет: побуянил, и хватит. Пошли, лучше поможешь мне завести машину.
Доминик-Джон взглянул на него с неприязненным изумлением.
— Может быть, мне за вас на часы взглянуть? Или чиркнуть вам спичкой? — с этими словами он развернулся и вышел из комнаты.
— Что поделаешь, сам напросился, — усмехнулся доктор Нейл. — Ну, до свидания. Успехов вам в вашей нелегкой работе, мисс Эндрюс. Если нужен буду, или просто услышите что об Арнольде — непременно звоните, в любое время.
Мы проводили его до ворот.
— Колдбридж, два-четыре-пять, — звонко донеслось из-за дверей в тот самый момент, когда мы входили в дом. Вайолет вскрикнула и бросилась вперед; я успел ее остановить.
— Предоставьте это удовольствие мне.
Я не спеша подошел к мальчику и одной рукой обхватил туловище, другой — сжал руку, в которой он держал трубку. В ту же секунду овладев телефоном, Вайолет принялась спешно отменять заказ.
Доминик-Джон издал истошный вопль. Я зажал ему рот рукой. Он вывернулся, отдернул назад голову и с размаху впился мне в ладонь зубами. Кажется, он прокусил ее до самой кости.
Превозмогая боль, я протащил его по всей гостиной на диван, привалил сверху подушкой и уселся на нее верхом. Потом достал платок и перевязал кровоточащую рану.
— Вот сейчас, парень, уж точно — готовься! — я изо всех сил сдерживал душившую меня ярость. — Наконец-то ты получишь действительно полезный урок!
— Вы не посмеете! — взвизгнул он. — Кто вам позволил?!..
— О том, что здесь кому позволено, поговорим чуть позже, — отрезал я. — А пока — за дело.
Я решил перекинуть маленького злодея через колено и хорошенько чем-нибудь отхлестать. Подходящего инструмента в комнате, конечно же, не было.
— Слава богу, номер занят, — при виде нашей живописной группы Вайолет застыла на пороге. — Что это вы такое делаете с Доми?
— Не могли бы вы сходить в оранжерею и подыскать там хороший прутик? Не толстый, но подлиннее, с хорошим размахом. И еще я попрошу вас состричь сучки — до самого основания. Главное, не спешите: мы тут расположились очень удобно.
— Вы… вы хотите его высечь? — в голосе Вайолет было столько ужаса, что я испугался уж, как бы она не вздумала защищать своего подопечного; к счастью, опасения мои оказались напрасны. — Хорошо, я сделаю, что вы просите.
— Не сделаешь, — донеслось снизу. Доминик-Джон извернулся каким-то образом и торчал теперь из-под меня лицом к двери. Вайолет обернулась. Лицо ее посерело и челюсть отвисла. В ту же секунду она рухнула на пол всей тяжестью своего тела. Я бросился на помощь; Доминик-Джон резво спрыгнул с дивана и пулей вылетел из комнаты.
Я схватил с испугу какую-то вазочку и прыснул пару раз чем-то ей на лицо. Этого, к счастью, оказалось достаточно. Вайолет открыла глаза.
— Что со мной? Что случилось? — Я помог ей подняться. — О, вспомнила. Вы собирались высечь Доми. — Она поднесла пальцы к губам, будто испугавшись чего-то. — Но нет, вы не сможете сделать это!..
— Теперь-то уж точно. Только что мы упустили с вами прекрасную возможность.
Как ни странно, я нисколько не сожалел об этом; наоборот, ощущение было такое, будто только что по счастливой случайности мне удалось избежать очень большой неприятности. С другой стороны, кто позволил Доминик-Джону кусать куда попало своих гостей?..
— Давайте я лучше наложу вам пластырь. — Один только вид моего платка, похоже, чуть не вернул Вайолет в прежнее состояние. — О, что за страшное существо, сколько в нем злобы!
— Скажите, а отчего вы потеряли сознание?
— Не знаю, — она прикрыла глаза на секунду. — Мне показалось, будто это не Доми лежит под вами, а что-то… что-то ужасное!
Вайолет всхлипнула — и разрыдалась. В эту минуту мне оставалось ей лишь позавидовать.
Весь остаток дня Доминик-Джон был пай-мальчиком; прощения, правда, просить он явно не собирался: более того, делал вид, что не замечает моей израненной руки. Впрочем, я тоже решил вести себя так, будто между нами ничего не произошло: не стоило давать маленькому негодяю ни малейшего повода для самодовольства.
Сгущались сумерки, и все труднее нам становилось избегать в разговорах запретной темы. К счастью, мальчик принимал ванну, когда зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал голос Фабиенн.
— Нет, его не нашли. Болота прочесываются, ярд за ярдом. Мобилизованы добровольцы: теперь уж едва ли не полгорода принимает участие в поиске… Похороны у нас назначены на завтра. Мэри, наверное, пойдет, а мы с Хэлен останемся: вдруг он как раз в этот момент и объявится — хотя бы из уважения к отцу?
До такой глупости могла додуматься лишь одна из сестер, но только не сама Фабиенн. Бедняжки готовы были верить в любые сказки, лишь бы не думать о худшем.
