Шарль Нодье - Инес де Лас Сьеррас
— Я, право, боюсь, — с улыбкой сказал Сержи, — что небо услышало ужасное проклятье, которым Бутрэ встретил сегодня утром несчастного arriero. Кажется, что все демоны ада бушуют на нашем пути, как он и пожелал. Недостает только, чтобы мы отужинали с самим дьяволом, — тогда сбылось бы его предсказание. Обидно, согласитесь, терпеть последствия такой безбожной злости.
— Ладно, ладно, — отвечал Бутрэ, наполовину пробуждаясь. — Предрассудки! Суеверие! Фанатизм!
И он тотчас же заснул снова.
Дорога стала несколько надежнее, когда мы достигли скалистой полосы с ее более твердой почвой. Но дождь, или, вернее, поток, сквозь который мы с таким трудом плыли, нисколько не ослабевал. Он стал иссякать только три часа спустя после захода солнца, а мы были еще очень далеко от Барселоны. Мы прибыли в Маттаро, где решили заночевать; лошади выбились из сил, и у нас не было другого выбора; однако, едва мы въехали в широкие ворота гостиницы, как arriero открыл дверцу и с грустным видом объявил нам, что двор уже забит экипажами, для которых не оказалось места.
— Сама судьба нас преследует в этой злосчастной поездке, — прибавил он. — Место найдется разве что в замке Гисмондо.
— Послушайте, — сказал я, выскакивая из коляски. — После такого мучительного путешествия ночевать под открытым небом, да еще в одном из гостеприимнейших городов Испании, — это уже слишком!
— Сеньор офицер, — сказал один из погонщиков, который курил сигару, лениво прислонясь спиной к дверному косяку, — у вас будет немало товарищей по несчастью. Вот уже два часа, как ни в одной харчевне, ни в одном доме никого не принимают. Там остановились те, кто приехал раньше. Место найдется только в замке Гисмондо.
Я давно уже знал эту поговорку, обычно применявшуюся в народе при подобных обстоятельствах, но никогда еще ее скучное повторение так сильно не резало мне ухо.
Однако я все-таки пробрался к хозяйке через шумную толпу путешественников, arrieros, мулов и конюхов, и мне удалось привлечь ее внимание, крепко постучав рукояткой шпаги о какую-то медную посудину.
— Конюшню, комнату, хороший ужин! — крикнул я тем повелительным голосом, который обыкновенно приносил нам успех. — Все это немедленно! Служба императора!
— Эх, сеньор капитан, — возразила она, не робея, — сам император не нашел бы в моем заведении местечка, чтобы присесть. Еды и вина сколько угодно, если вы расположены поужинать на свежем воздухе, этим, слава богу, нетрудно запастись в таком городе; но не в моей власти расширить дом, чтобы принять вас. Христом-богом клянусь, место найдется только в замке…
— Чума разрази пословицы и родину Санчо,[4] — перебил я ее резко. — Хоть бы еще этот проклятый замок существовал где-нибудь на самом деле; ей-богу, я бы охотнее переночевал там, чем на улице.
— За чем же дело стало, — сказала она, пристально взглянув на меня. — Вы ведь вправду подали мне мысль! Замок Гисмондо — не далее трех четвертей лье отсюда, и там в самом деле всегда есть свободное место. Правда, этим преимуществом мало кто пользуется; но не такие вы, французы, люди, чтобы уступить дьяволу хороший ночлег. Подумайте, подойдет ли это вам, и тогда вашу повозку нагрузят всем необходимым, чтобы вы провели веселую ночь, если только вас не посетят непрошеные гости.
— Мы слишком хорошо вооружены, чтобы бояться каких бы то ни было гостей, — ответил я, — а что касается дьявола, то я слышал, что он довольно приятный собутыльник. Позаботьтесь-ка о провизии, мамаша. Дайте еды на пять человек, из которых каждый ест за четверых, фуража для мулов и, пожалуйста, побольше вина, потому что с нами Бутрэ…
— Лейтенант Бутрэ? — вскричала она, широко разведя руки и затем всплеснув ими, что, как всем известно, есть выраженное жестом восклицание. — Mozo,[5] две корзины по дюжине настоящего rancio.[6]
Десять минут спустя внутренность нашей повозки приобрела вид кладовой богатого дома, снабженной так обильно, что там не поместился бы и самый худой из нас; но, как я уже говорил, погода, по-прежнему угрожающая, на время, казалось, успокоилась. Не колеблясь, мы решили пойти пешком.
— Куда мы идем, сеньор капитан? — спросил arriero, удивленный этими приготовлениями.
— Куда же, мой бедный Эстебан, если не в то место, которое вы сами указали? В замок Гисмондо, по всей вероятности.
— В замок Гисмондо? Да сжалится над нами пресвятая дева! Мои мулы — и те не отважились бы на такое путешествие!
— Они все же отважатся на него, — возразил я, всовывая ему в руку горсть мелочи, — и за эти труды будут вознаграждены обильной трапезой. Для вас, добрый мой друг, здесь есть три бутылки старого паламосского вина, о котором вы мне скажете свое мнение. Только не будем терять время, потому что все мы, и люди и мулы, почти ничего не ели и, кроме того, небо опять ужасно хмурится.
— В замок Гисмондо, — жалобно повторил Баскара. — Знаете ли вы, сеньоры, что такое замок Гисмондо? Никто никогда не проникал в него безнаказанно, не заключив предварительно договора с лукавым, и я бы не сунулся туда за все сокровища королевских галионов. Нет, право, я не пойду.
— Пойдете, любезный Баскара, клянусь честью, пойдете, — подхватил Бутрэ, обхватывая его могучей рукой. — Пристало ли благородному кастильцу, который со славой занимается вольнолюбивой профессией, отступать перед самым глупым из народных предрассудков? Ах! Если бы Вольтер и Пирон были переведены на испанский, как они должны быть переведены на все языки мира, мне было бы нетрудно доказать вам, что дьявол, которым вас стращают, только пугало для старух, выдуманное ради выгоды монахов каким-нибудь гадким богословом-водохлебом; но я докажу вам это осязательно, когда мы поужинаем, а сейчас у меня слишком пусто в желудке и слишком сухо во рту, чтобы успешно поддерживать философский спор. Идемте же, дорогой Баскара, и будьте уверены, что лейтенант Бутрэ всегда встанет между дьяволом и вами, если у дьявола хватит дерзости угрожать вам. Черт возьми! Забавно бы это было!
Так беседуя, мы вышли на прорубленную в холмах ухабистую дорогу, сопровождаемые рыданиями и охами Баскара, который отмечал каждый свой шаг причитаниями из псалмов или призывами из литаний. Я должен сознаться, что даже мулы, изнуренные голодом и усталостью, приближались к цели нашей ночной экспедиции унылым и угрюмым шагом, время от времени останавливаясь, словно в ожидании спасительного приказа повернуть обратно, и жалобно поворачивали поникшие головы на каждой пяди дороги, близившейся уже к концу.
— Что же такое, — сказал Сержи, — этот роковой замок, который внушает добрым людям столь искренний и глубокий ужас? Приют привидений, может быть?
— А может быть, — ответил я ему тихонько, — воровской притон; ведь никогда у народа не возникает такого рода суеверия, если оно не основано на обстоятельствах, вполне законно внушающих страх. Но у нас есть на троих три шпаги, три пары отличных пистолетов, запасные патроны; arriero же, кроме своего охотничьего ножа, конечно имеет в запасе, по обычаю, хороший валенсианский клинок.
— Кто не знает, что такое замок Гисмондо, — проворчал Эстебан голосом, в котором слышалось волнение. — Если знатные сеньоры полюбопытствуют узнать о нем, я могу удовлетворить их, ведь мой покойный отец входил туда. Вот это был храбрец! Да простит ему бог, что он слишком любил выпить!
— В этом нет ничего худого, — перебил Бутрэ. — Что же за чертовщину твой отец увидел в замке Гисмондо?
— Расскажи нам эту историю, — подхватил Сержи, который пожертвовал бы самым изысканным развлечением ради фантастического рассказа.
— А после этого, — отвечал погонщик, — их сиятельства смогут и повернуть назад, если найдут это нужным.
И он начал свой рассказ.
— Этот несчастный Гисмондо, — промолвил он и тотчас же спохватился, как будто опасаясь, что кто-то невидимый услышит его, — в самом деле несчастный, — продолжал он, — ведь он-то навлек на себя неумолимый гнев божий, а я сам вовсе не желаю ему зла!.. В двадцать пять лет Гисмондо был уже главой знаменитой семьи де Ла Сьеррас, о которой столько рассказывается в наших хрониках. Случилось это триста лет тому назад или около того; правильный год указан в книгах. Это был храбрый и красивый кавалер, щедрый, милостивый, и его долгое время всюду принимали как желанного гостя, но слишком уж он любил дурную компанию и не сумел сохранить себя в страхе божьем, так что о его распущенности прошла худая слава, а расточительность почти полностью разорила его. Тогда-то ему пришлось искать пристанища в том замке, где вы так, с позволения сказать, неосторожно решили провести ночь и который остался последним обломком его большого родового состояния. Довольный, что ему удалось скрыться от преследований кредиторов, а также от врагов, по-прежнему многочисленных, ибо его страсти и развратные похождения причинили горе многим семьям, он укрепил свой замок и заперся в нем на остаток своих дней с оруженосцем, таким же распутником, как он сам, и пажом, у которого испорченность души опередила годы; их челядь состояла из горсточки вооруженных людей, принимавших участие в их бесчинствах и связавших с ними свою судьбу, потому что в этом они видели единственный для себя выход. Одну из первых своих вылазок Гисмондо предпринял, чтобы добыть себе подругу, и, подобно той гнусной птице, которая марает свое же гнездо, он избрал себе жертву в собственной семье. Некоторые говорят, однако, что Инеc де Лас Сьеррас — так звали его племянницу — втайне дала согласие на похищение. Кто сможет объяснить когда-нибудь тайны женского сердца!
