Жак Казот - INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков
Мисс Алисия Вард была протестанткой и к тому же воспитана в духе свободы и философского скептицизма, поэтому она ничего не принимала на веру и все подвергала подробнейшему анализу: ее здравый ум испытывал отвращение ко всему, что не поддавалось объяснению с помощью точных наук. Речи графа изумляли ее. Сначала она усматривала в них лишь простую игру ума; но спокойный и уверенный тон Альтавилы заставил ее изменить свое мнение, хотя и не убедил ее.
— Предположим, — сказала она, — что этот предрассудок до сих пор существует, очень распространен, и вы искренни в своей боязни дурного глаза, а не просто желаете разыграть легковерную иностранку. Дайте же мне какое-нибудь естественное объяснение этого суеверия, так как, предупреждаю вас, я не склонна верить на слово, пусть даже вы станете думать обо мне как о существе, начисто лишенном поэзии: все фантастическое, таинственное, оккультное, необъяснимое совершенно не занимает меня.
— Мисс Алисия, но вы ведь не станете отрицать, — продолжал граф, — силы воздействия человеческого взгляда: в нем отражается свет небес и огонь души; зрачок — это линза, собирающая в пучок лучи жизни, а в ответ из его узкого отверстия фонтаном бьет электрическая энергия ума. Разве женский взор не пронзает самые суровые сердца? Разве взгляд героя не воодушевляет целые армии? А взгляд врача, разве он не укрощает безумца словно холодный душ? Разве взгляд матери не заставляет отступать львов?
— Вы весьма красноречиво отстаиваете свои убеждения, — ответила мисс Вард, покачав своей хорошенькой головкой, — но прошу меня простить, если я по-прежнему продолжаю сомневаться.
— А что вы скажете о птице, которая, вместо того чтобы улететь, спускается с высокого дерева и, трепеща от ужаса и испуская жалобные вопли, бросается в глотку змеи, заворожившей ее своим взором? Неужели и она подвержена предрассудкам? Или вы полагаете, что, сидя в гнезде, она слушала пернатых кумушек, судачащих о том, как взглядом наводят порчу? Разве не существует явлений, первоисточник которых недоступен для постижения нашими органами чувств? Миазмы болотной лихорадки, чумы, холеры — разве мы их видим? Даже самый зоркий глаз не разглядит электрического тока, скопившегося на острие громоотвода, но ведь именно к нему притягивается молния! Так почему же вы отказываетесь предположить, что наши черные, голубые или серые глаза могут испускают невидимые лучи — благотворные или роковые? Почему считаете вздорным утверждение, что флюиды, распространяемые нашими взглядами, бывают добрые и злые — в зависимости от того, каким образом их посылают и как получают?
— Мне кажется, — вступил в разговор коммодор, — что в рассуждениях графа есть некое зерно истины; вот я, к примеру, всегда, когда смотрю в золотые глаза жабы, ощущаю нестерпимую резь в желудке, словно я только что принял рвотное; а ведь бедная рептилия имеет гораздо больше оснований бояться меня, нежели я ее, ибо я в любую минуту могу раздавить ее ударом каблука.
— Ах, дядюшка, если вы станете на сторону господина Альтавилы, — воскликнула мисс Вард, — я непременно потерплю поражение. У меня не хватит сил сопротивляться вам обоим. Разумеется, я могла бы опровергнуть вашу теорию о существовании неких флюидов, испускаемых нашими глазами, ссылаясь на то, что ни один физик не упоминает ни о чем подобном. Но предположим, что на какое-то время я готова признать ее: тогда скажите мне, каким образом подаренные вами рога предохраняют нас от вышеупомянутых плачевных воздействий?
— Так же, как острие громоотвода притягивает молнию, — ответил Альтавила, — так и заостренные концы этих рогов притягивают взгляд етаторе, принимают на себя злотворный флюид и забирают у него опасное электричество. Пальцы, вытянутые вперед «рожками», и амулеты из кораллов исполняют ту же службу.
— Господин граф, все, что вы мне сейчас рассказали, — совершеннейшее безумие, — произнесла мисс Вард. — Единственный вывод, который я могу сделать из ваших слов, заключается в том, что, по вашему мнению, я могу попасть под действие fascino некоего опасного етаторе, и вы послали мне рога в качестве средства защиты.
— Да, мисс Алисия, я этого боюсь, — твердо и уверенно ответил граф.
— Ну, это мы еще посмотрим! — возмутился коммодор. — Пусть этот мерзавец с плутоватыми глазами только попробует сглазить мою племянницу! Хотя мне уже пошел седьмой десяток, я еще не забыл полученные мною уроки бокса.
И он по-боксерски сжал кулаки, прижав большой палец к остальным пальцам.
— Хватит и двух пальцев, милорд, — произнес Альтавила, помогая руке коммодора принять необходимую, с его точки зрения, позицию. — Обычно етатура происходит внезапно, зачастую без ведома того, кто обладает этим роковым даром; часто етаторе, осознав, какой страшной способностью он наделен, сам больше, чем кто-либо, оплакивает последствия своего пагубного воздействия; следовательно, таких людей надо не притеснять, а просто избегать их. Впрочем, с помощью рогов, вытянутых вперед пальцев или раздвоенных веточек кораллов можно извести или, по крайней мере, ослабить их влияние.
— Воистину, все это очень странно, — произнес коммодор; уверенность Альтавилы невольно произвела на него большое впечатление.
— Что-то я не замечала вокруг себя толпы етаторе; я редко покидаю нашу беседку, а если и делаю это, то лишь для того, чтобы вместе с дядюшкой прокатиться в коляске мимо Вилла Реале, поэтому я не понимаю, что могло дать вам пищу для подозрений, — ответила девушка; хотя любопытство ее было разбужено, сомнения ее отнюдь не рассеялись. — Так кого же вы подозреваете?
— Это не подозрения, мисс Вард, это уверенность, — ответил молодой неаполитанский граф.
— Помилуйте, граф, откройте нам имя этого рокового существа! — насмешливо воскликнула мисс Вард.
Альтавила молчал.
— Неплохо было бы знать, кого нам надо остерегаться, — добавил коммодор.
Молодой неаполитанский граф, казалось, собирался с мыслями; внезапно он встал, подошел к дядюшке мисс Вард, почтительно поклонился ему и произнес:
— Милорд Вард, я прошу у вас руки вашей племянницы.
От такого неожиданного предложения Алисия покраснела, а коммодор из багрового сделался пунцовым.
Разумеется, граф Альтавила мог претендовать на руку мисс Вард; он принадлежал к одной из старейших и знатнейших семей Неаполя; он был красив, молод, богат, обаятелен, превосходно воспитан, обладал безупречным вкусом. В его предложении не было ничего оскорбительного, но сделано оно было столь неожиданно, столь странно и было столь мало связано с темой предшествующего разговора, что удивление дяди и племянницы было вполне объяснимо. Однако Альтавила не казался ни удивленным, ни растерянным; он спокойно стоял и ждал ответа.
— Мой дорогой граф, — вымолвил наконец коммодор, придя в себя от замешательства, — ваше предложение удивляет меня — в той же степени, в которой оно оказывает мне честь. Поистине, я не знаю, что вам и ответить; я даже не успел посоветоваться с племянницей. Мы только что говорили о чарах, о сглазе, о рогах, об амулетах, о ладонях и руках, сжатых в кулак, о всякой всячине, не имеющей ни малейшего отношения к браку, — и вдруг вы просите у меня руки Алисии! Ваше предложение никак не следует из нашего разговора, поэтому надеюсь, вы не будете на меня в обиде, если я скажу, что у меня еще нет определенных соображений на этот счет. Разумеется, вы были бы прекрасной парой, но мне казалось, что у племянницы моей иные планы. Правда, старый морской волк вроде меня не может похвастаться умением читать в сердцах юных девиц…
Поняв, что дядя ее окончательно запутался, Алисия воспользовалась возникшей паузой, чтобы прекратить затянувшуюся тягостную сцену, и сказала неаполитанцу:
— Граф, когда порядочный человек открыто просит руки честной девушки, ей не пристало чувствовать себя обиженной; однако она вправе удивиться странной форме, приданной этой просьбе. Я просила вас назвать мне имя так называемого етаторе, чье влияние, по вашему мнению, может повредить мне, а вы внезапно обращаетесь к моему дядюшке с предложением, повод для которого мне совершенно не ясен.
— Дело в том, — ответил Альтавила, — что ни один джентльмен добровольно не становится доносчиком, и только муж может защитить свою жену. Поразмыслите еще несколько дней. Надеюсь, что рога, поставленные на видное место, пока обезопасят вас от всяческих неприятностей.
С этими словами граф встал и, низко поклонившись, вышел.
Виче, угрюмая служанка с кудрявыми волосами, пришла убрать чайник и чашки; медленно поднимаясь по ступенькам беседки, она слышала конец разговора. Крестьянская девушка из Абруцц, за несколько лет работы прислугой так толком и не привыкшая к городской жизни, она не могла не питать живейшего отвращения к Полю д’Аспремону, ибо тот был forestiere, подозреваемый в етатуре. К тому же она искренне восхищалась графом Альтавилой и не понимала, как мисс Вард могла предпочесть ему этого тщедушного и бледного юношу, которого она, Виче, и близко бы не подпустила, даже если бы он и не был етаторе. Итак, не оценив деликатности графа и желая отвести от своей любимой хозяйки вредоносное влияние, служанка наклонилась к уху мисс Вард и прошептала:
