Д. Ховард - Йоханнес Кабал. Некромант
чудище-Грендель зовёт свою мать. За шнур свистка в просторной кабине локомотива по очереди
тянули Деннис и Дензил. Им выдали комбинезоны и симпатичные шляпы машинистов как у Кейси
Джонса. Ещё никогда эти двое не выглядели так хорошо. Сейчас Дензил с важным видом следил за
тем, как Деннис бросает полено за поленом в топку. «Всё идёт как надо», — с отрешённостью,
свойственной мертвецу думал Дензил. Этот способ мышления не особо отличался от того, как он
мыслил раньше, так что адаптация прошла быстро. Втайне он был рад, что для этого ему не пришлось
есть человеческие мозги. От пирога с фаршем и почками его тошнило. Правда, ему теперь не очень-то
и хотелось печёного мяса. Но это, скорее, потому что он теперь вращается в элитных кругах. В итоге
он решил, что не отказался бы от бифштекса по-татарски из сырого мяса — блюда без сомнения
изысканного. Он принюхался. Несмотря на изредка вылетающую струйку древесного дыма от
зелёных поленьев, воздух был чист и свеж. И всё же он отчётливо чувствовал запах готовящейся
пищи. Наверное, во всём виноваты мысли о еде. Потом он заметил, что облокотился прямо о стенку
топки, и его левая рука уже «прожарилась» больше, чем положено. Будь это бифштекс, а не рука, он
бы наверняка отослал его повару, сопроводив парой резких замечаний. Вот и сейчас, Дензил сказал
своё первое слово с тех пор, как сменил образ жизни — хорошим это слово не было.
За локомотивом тянулись пассажирские и товарные вагоны со строительными материалами,
ящиками, существами, которые сошли бы за людей при плохом освещении, и другими, чей вид
сомнения не вызывал. Последние восемь ночей Хорст работал не покладая рук: изучал всё, что есть в
наличии, кое-что выбрасывал, придумывал заново, составлял планы, графики и расписания. А в
дневное время Кабал обеспечивал их выполнение. Он, бывало, перепоручал ту или иную работу, но её
цель не изменял никогда. Ему приходилось безоговорочно доверять Хорсту. Поначалу, заботясь о
том, как бы не разбазарить попусту кровь Сатаны, он спрашивал, почему было принято то или иное
решение. Почему вот этот зазывала выглядит именно так? Почему выбрали именно такой ларёк?
Почему вот это представление оставили, а вон то — нет?
— Вот, посмотри-ка, — сказал как-то Хорст, взяв две таблички: одну из стопки под названием
«принято», вторую из стопки «дрова». Кабал посмотрел. На одной было написано «Линяющий
Марко», а на второй — «Резиновая Лейла».
— И то и то звучит нелепо, просто слов нет. Не представляю, кто захочет на это смотреть.
— Насчёт одного ты абсолютно прав. Марко, — Хорст поднял табличку, — у него выпадают
волосы. Выпадают не по заказу, не оставляют интересный рисунок, не отрастают по команде. Всё, на
что он способен — это засорять сливные отверстия и заработать дурную славу в мебельных салонах.
— Табличка полетела обратно к дровам. — А вот Лейла... ну...— Он внимательно посмотрел на
своего брата и решил, что зря теряет время. — Людям такое нравится. Просто поверь.
И приходилось верить, ведь Хорст понимал, что нравится людям, понимал всегда. Он
пользовался популярностью во всех социальных кругах: и в школе, и в университете, и во взрослой
жизни. Мужчины им восхищались, женщины его обожали, а младший брат терпеть его не мог. За
непринуждённые манеры, широкий круг друзей и — что было уж совсем отвратительно — за то, что
весь мир вёл себя так, как будто был обязан Хорсту Кабалу жизнью. Он часто менял работу, даже
карьеру, и у него всегда всё получалось. Родители в Хорсте души не чаяли, и у него никогда не
возникало повода бояться, что младший сын затмит их любовь к нему. Об этом не стоило и мечтать, с
горечью думал Кабал. Ему самому приходилось стараться, чтобы обратить их внимание на себя.
— О чём задумался? — спросил голос у него за спиной. Кабал повернулся — Хорст сидел у
себя в сундуке. Пока он размышлял, солнце уже зашло.
— Вспоминал, как сильно тебя ненавидел, — ответил он, и пошёл обратно к столу.
— Честность. Мне это нравится. Как правило. Я знал, что ты обижался на меня, но ненавидел?
Будет тебе, Йоханнес. Это уже чересчур.
— Что было, то прошло. Может, приступим к более насущным делам? — Он развернул карту и
указал на один из городов. — Мёртон Пемберсли Нью Таун, первое место назначения. Мы будем там
незадолго до рассвета. Хочу убедиться, что мы успеем всё подготовить.
Хорст зевнул, обнажив увеличенные клыки.
— Мы обсуждали это тысячу раз.
— Двенадцать.
— Не важно. Да, мы с лёгкостью обустроимся за шесть часов и будем готовы до захода солнца.
— Он широко улыбнулся. — Несчастные деревенщины глазом моргнуть не успеют.
А песок в часах на полке тонкой струйкой тёк в нижний сосуд. Движение поезда ни на йоту не
нарушало поток.
* * *
Станционный смотритель сурово уставился на поезд, затем — ещё суровее — на Кабала.
— Здесь нельзя становиться на стоянку, — наконец сказал он и направился в свой кабинет.
Кабал поспешил за ним.
— Нам надо где-то встать. Мы будем открывать здесь ярмарку, — сказал он и улыбнулся.
Смотритель остановился, увидел его выражение лица и поёжился.
— Так, приятель, для этого нужно иметь разрешение. Нельзя просто занять чужую ветку и
думать, что это сойдёт тебе с рук.
— Почему же? Она не занята.
— Ну… может, кто-нибудь приедет.
Кабал понял, что имеет дело именно с той породой начальников, от которых у него всегда
портилось настроение. И оно испортилось.
— Вы смеётесь? На той ветке травы по колено. Там уже давно не было поездов. Если вам
нужно что-то вроде, ну я не знаю, платы за стоянку или ещё что, так и скажите, только, будьте добры,
перестаньте дурака валять.
— Платы за стоянку? Ты подкупить меня хочешь? — воскликнул смотритель, слишком
эмоционально, для того, кто говорит неискренне. — Я в этой компании всю жизнь проработал,
почитай уж тридцать лет. Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что такую преданность можно
купить какой-то мелкой вонючей взяткой! — Он вихрем ворвался в свой кабинет. Кабал — за ним.
— В таком случае, как насчёт крупной вонючей взятки? — спросил он в качестве эксперимента.
— Сэр, я преданный сотрудник компании. Заберите свои оскорбительные предложения и
убирайтесь отсюда! И захватите свой треклятый поезд!
Кабал понял, что тонкая дипломатия тут не подействует. Некоторое время оба сверлили друг
друга взглядом, пока смотритель не решил, что удобнее будет продолжить, опустившись в большое
кожаное кресло. Едва он сел, его глаза метнулись к ящику стола, который он забыл закрыть.
Кабал увидел внезапный ужас на его лице, когда тот быстро захлопнул ящик. Кабал, однако,
успел догадаться, что там может быть.
Он сдвинул свои тонированные очки на нос, чтобы смотритель понял, что Кабал пристально
его разглядывает. Затем вернул их на место, повернулся и вышел.
Костинз ждал его, сидя на подножке служебного вагона.
— Судя по виду, от того парня жди хлопот, — сказал он, когда Кабал, легко першагнув через
заброшенные рельсы, скрытые в высокой траве, подошёл к нему. — Может, нам с парнями нанести
ему визит? Ну ты понимаешь…
Кабал оглянулся на станцию через плечо, вытащил чёрные лайковые перчатки и натянул их.
— В этом нет необходимости, мистер Костинз. Уверен, мы придём к соглашению. У
смотрителя в столе есть кое-какие... интересные журналы. Похоже, его мучает зуд, который он не в
силах унять.
Костинз поставил костлявый локоть на костлявое колено и положил костлявый подбородок на
костлявую ладонь. Ему очень не нравилось, когда босс считал его умным.
— Какие журналы? "Дерматология Сегодня" что ли? — без интереса спросил он.
— Зуд другого рода. Найди Лейлу и пришли ко мне. Пусть оденет пальто.
— Лейлу? Резиновую девицу? На кой, босс?
— Она сделает ему предложение, от которого он никак не сможет отказаться,— ответил Кабал
с такой злорадной улыбкой, что Костинз порадовался отсутствию волос, которые непременно встали
бы дыбом. — А пока, — продолжил Кабал, — начинайте выгружаться. Расположимся вон на том
лугу.
— Так ты получил разрешение?
— Разрешение мне не нужно. — Опять эта улыбка. — Если кто-то будет жаловаться, отправляй
ко мне.
* * *
Кое-кто и вправду пожаловался: краснощёкий фермер, за пятьдесят. Он взлетел по лестнице и
ворвался к Кабалу в кабинет, заведя до скучного бессвязную речь о сельском хозяйстве и нынешнем
законодательстве. Кабал внимательно его слушал, а точнее, внимательно его разглядывал; у фермера
