Джозеф Ле Фаню - Дядя Сайлас. История Бартрама-Хо
— О мадам, неужели же вас так затруднит встреча с леди Ноуллз — всего на две-три минутки?
— Жестокосердная дьетка! Видите, какой чьюдовищни страдание мне причиняет боль в ухе, и требуете, чтобы я веля разговор с незнакомыми. Не думаля, что ви, Мод, будете такая бесчьювственная. Это невозможно, ви дольжны понимать… просто невозможно. Я никогда, ви знаете, затрюднений не избегаю, если есть силы… никогда… никогда. — Мадам уронила с десяток слезинок, всегда бывших у нее наготове, прижала руку к уху и едва слышно вымолвила: — Будьте добры, сообщите вашей гостье, в какое состояние ви меня нашли… как я страдаю, и, Мод, оставьте меня, я хочу прилечь, пока боль не отпустит.
Я произнесла несколько слов утешения, требуемых случаем, но выдававших, наверное, мое сомнение в мере страданий мадам, и вернулась в гостиную.
— Заходил капитан Оукли, моя дорогая, и, решив, вероятно, что вы сегодня вечером уже не появитесь, отправился в бильярдную, — обратилась ко мне леди Ноуллз.
Вот, оказывается, почему я слышала грохот и щелканье шаров за дверью бильярдной, когда проходила мимо.
— Я объяснила Мод, до чего гадок ее наряд.
— Вы очень внимательны, Моника! — сказал мой отец.
— Остин, право, вы поступите разумно, если женитесь, необходимо, чтобы кто-то вывозил девушку в свет, заботился о ней. И кто еще это сделает? Она же образчик безвкусицы — неужели не видите? Убожество! И так жаль — ведь она прехорошенькая, а в руках умелой женщины стала бы очаровательной!
Отец воспринял выходку кузины Моники с удивительным добродушием. Она всегда, думаю, пользовалась особыми привилегиями, и мой отец, перед которым мы все трепетали от страха, относился к ее веселым выпадам, как, наверное, в старину какой-нибудь мрачный барон Фрон-де-Беф{16} — к дерзкой болтовне шута.
— Я должен принять сказанное за нащупывание почвы? — обратился отец к говорливой кузине.
— Да, именно, но речь не обо мне, Остин… не о моей недостойной особе. Вы помните крошку Китти Уиден, на которой я вам советовала жениться двадцать восемь лет назад, — за ней было сто двадцать тысяч фунтов? Теперь ее состояние значительно возросло, а сама она — приятнейшая старушка, и, хотя вы тогда не пожелали сделать ее женой, она, как я знаю, похоронила уже второго мужа.
— Рад, что не стал все-таки ее первым… — вставил отец.
— Говорят, состояние просто огромное. Ее последний муж, русский купец, завещал ей все, что имел. У нее родных — ни души. Принадлежит к высшему кругу.
— Вы всегда готовы сватать, Моника, — прервал кузину отец, мягко опустив на ее руки свою. — Но ни к чему это. Нет, нет, Моника, надо позаботиться о малышке Мод как-то иначе.
Я почувствовала облегчение. Обычно мы, женский пол, инстинктивно страшимся повторных браков и считаем, что любого вдовца подстерегает эта опасность. Помню, всякий раз, когда отец уезжал в город или с каким-нибудь визитом — что случалось крайне редко, — миссис Раск говорила мне: «Не удивлюсь — да и вы, моя дорогая, не удивляйтесь попусту, — если он привезет с собой молодую жену».
Отец, поглядев с добродушием на кузину и очень ласково на меня, отправился, как это было у него заведено в вечерние часы, в библиотеку.
Я не могла не вознегодовать на леди Ноуллз — за то, что она вмешивалась в нашу жизнь с матримониальными планами. Больше всего на свете я боялась мачехи в доме. Добрая миссис Раск и Мэри Куинс, каждая по-своему, случайно рассказанными историями и часто повторяемыми рассуждениями внушили мне, что это была бы ужасная катастрофа. Я думаю, они не желали революции со всеми ее последствиями в Ноуле и считали, что мне не повредит бдительность.
Но на кузину Монику было невозможно долго сердиться.
— Вы же знаете, моя дорогая, ваш отец — чудак, — сказала она. — Я его не принимаю всерьез — никогда не принимала. И вам не советую. Помешанный, моя дорогая, помешанный… решительно помешанный!
И она постучала себя по лбу с таким озорным и комичным видом, что я бы непременно расхохоталась, не будь высказывание столь чудовищно непочтительным.
— Хорошо, дорогая, как там наша модистка?
— Мадам так страдает из-за боли в ухе, что, по ее словам, для нее совершенно невозможно удостоиться чести…
— Честь? Вот уж вздор! Я хочу посмотреть, что это за женщина. Боль в ухе, вы говорите? Бедняжка! Думаю, дорогая, я излечу ее в пять минут. У меня самой временами бывает… Идемте в мою комнату, возьмем пузырьки.
В холле она зажгла свою свечу и легким быстрым шагом стала подниматься по ступенькам наверх, я следовала за ней. Найдя лекарства, мы вместе направились к комнате мадам.
Наверное, мадам услышала нас еще в другом конце галереи и догадалась, что мы идем к ней, ведь ее дверь внезапно хлопнула, началась возня с замком, но он был неисправным.
Леди Ноуллз постучала в дверь со словами:
— Простите, мы войдем. У меня лекарства, которые, я уверена, вам помогут.
Ответа не последовало, она отворила дверь, и мы обе вошли. Мадам, завернувшись в голубое одеяло и спрятав лицо в подушку, лежала в кровати.
— Может быть, она спит? — произнесла леди Ноуллз, подошла к лежавшей и склонилась над ней.
Мадам в кровати притаилась как мышь. Кузина Моника поставила свои два пузыречка на столик, опять склонилась над мадам и стала тихонько приподымать край одеяла, скрывавший лицо. Мадам застонала, будто во сне, еще глубже зарылась лицом в подушку и изо всех сил потянула на себя одеяло.
— Мадам, здесь Мод и леди Ноуллз. Мы пришли, чтобы лечить ваше ухо. Позвольте взглянуть… Она не спит — она так крепко уцепилась за одеяло… О, позвольте же я взгляну!
Глава XI
Леди Ноуллз видит лицо
Возможно, скажи мадам: «Прекрасно — дайте, прошу, поспать», — она вышла бы из затруднения. Но, играя расслабленность до дремоты, она не могла говорить связно; впрочем, не годилось и силой удерживать одеяло на голове. Присутствие духа покинуло мадам — и кузина Моника сорвала покров. Едва кузина разглядела профиль страдалицы, как добродушное лицо ее вытянулось и потемнело от изумления, даже потрясения. Выпрямившись у кровати — уголки ее плотно сжатых губ, выражая омерзение и возмущение, опустились, — она неотрывно смотрела на больную.
— Значит, это мадам де Ларужьер? — наконец воскликнула леди Ноуллз с высокомерным презрением.
Кажется, никогда я не видела, чтобы кто-то был настолько шокирован.
Мадам села, совершенно пунцовая. Ничего удивительного — так плотно закутаться в одеяло! Она не смотрела на леди Ноуллз, но устремила взгляд прямо перед собой и в пол — чудовищно мрачный взгляд.
Я очень испугалась, я чувствовала, что вот-вот расплачусь.
— Значит, мадемуазель стала замужней женщиной с тех пор, как я в последний раз имела честь видеть ее? Поэтому-то новое имя мадемуазель мне ни о чем не сказало.
— Да, я замужем, леди Ноуллз, все, кто меня знает, я думаля, слишали… Очень достойный брак, принимая во внимание мое положение. Нет необходимости далее слюжить в гувернантках. В этом ничего плохого, надеюсь?
— Надеюсь, нет, — сухо произнесла чуть побледневшая леди Ноуллз, все еще глядя с брезгливым изумлением на красное, до края парика на лбу, лицо гувернантки, которая по-прежнему, в замешательстве, мрачно высматривала что-то перед собой на полу.
— Я полагаю, вы все убедительно объяснили мистеру Руфину, в чьем доме я вас нахожу? — спросила кузина Моника.
— Да, разюмееться… все, что его интересовало… хотя, в сущности, нечего объяснять. Я готова ответить на любой вопрос. Пускай мистер Руфин спрашивает.
— Прекрасно, мадемуазель.
— Мадам — с вашего позволения.
— Забыла. Мадам… Я осведомлю его обо всем.
Мадам устремила на леди Ноуллз злобный взгляд и криво усмехнулась — с затаенным презрением.
— Мне нечего скривать. Я всегда испольняля свои обязанности. О, какая сцена неизвестно из-за чего! Прекрасное лекарство для больной… ma foi! Очень признательна за вашу заботу.
— Насколько я вижу, мадемуазель… мадам, я хочу сказать… в лекарствах вы не нуждаетесь. Ваши ухо и голова, кажется, не беспокоят вас в настоящее время. Я думаю, ссылку на боли нужно отбросить.
Леди Ноуллз говорила теперь на французском.
— Миледи отвлекля меня на миг, но я страдаю чьюдовищно. Конечно, я всего лишь бедная гувернантка, а таким болеть не полягается, по крайней мере, не полягается обнаруживать свои страдания. Нам позволено умереть, но — не болеть.
— Пойдемте, Мод, дорогая, дадим больной покой и предоставим действовать природе. Я думаю, больная сейчас не нуждается в моем хлороформе и опии.
— Миледи сама способна поднять с постели и сильнейшим образом воздействует на ухо. Но я тем не менее желяю и смогля бы уснуть в тишине — с позволения миледи.
![Мик Уолл - Когда титаны ступали по Земле: биография Led Zeppelin[When Giants Walked the Earth: A Biography of Led Zeppelin]](/uploads/posts/books/275514/275514.jpg)
