Петербург Достоевского. Исторический путеводитель - Лурье Лев Яковлевич

Институт во времена Николая I разделен был на два отделения: для солдатских и для офицерских дочерей. Солдатских девочек не баловали – они обязаны были по очереди дежурить по кухне, «дабы упражняться в изготовлении пищи, в закупке и сохранении припасов». Их готовили к должностям ключниц, кастелянш, помощниц кухарок. Словом, Павловский институт напоминал не Смольный, а типическое сиротское заведение времен Оливера Твиста. Положение начало постепенно меняться после того как в 1851 году институт переехал в специально построенное для него здание на Знаменской (Восстания) улице, 8 (до того он поменял три помещения на Фонтанке). Ученицам стали давать чай (правда, в оловянных кружках), выводить на прогулки. В институте обучали теперь только офицерских дочерей, солдатских перевели в школу Человеколюбивого общества. С 1855 года в институте ввели преподавание литературы (прежде несчастные питомицы и не слыхали про Пушкина). Появился дополнительный класс, готовивший институтских надзирательниц (для тех девушек, что не выйдут замуж).

Родильный дом им. В. Ф. Снегирева

улица Маяковского, 5

«Незаконнорожденными» назывались в старой России дети матерей-одиночек. В Петербурге их доля была значительно выше, чем в стране в целом. В столице России вне брака рождалось в разные годы от 34 % (1894–1898 годы в среднем) до 22,1 % (в 1904 году), в то время как во всей Российской империи число незаконнорожденных составляло 2,7 %. Процент внебрачных детей в Петербурге был, впрочем, ниже, чем в Москве, Париже и Вене, но выше, чем в Берлине. Наибольшая доля внебрачных рождений приходилась на женщин 26–30 лет (34,5 %). Греху были больше подвержены православные (29 %). У католичек внебрачных рождений – 13 %, у протестанток – 9 %, иудеек – 0,6 %, мусульманок – 0,3 %. Чаще незаконнорожденные дети появлялись при первых родах (43,8 %).

Подавляющее большинство матерей-одиночек в Петербурге составляла домовая прислуга: кухарки, горничные, няньки.

Семейных в дом на брали, меж тем природа и искусы большого города побеждали нравственность. Контрацептивы были не в ходу, аборты – дороги и разрешались только по медицинским показаниям. Город и Ведомство учреждений императрицы Марии старались, как могли, помочь несчастным девицам. При полицейских участках существовали родильные приюты.

Главным прибежищем «секретных рожениц» было Петербургское родовспомогательное заведение. Основано оно было еще в 1771 году при Воспитательном доме (главном петербургском, говоря современным языком, Доме ребенка). 20 тысяч рублей на создание родильного дома на 20 коек пожертвовал Павел Демидов. В 1784 году при родовспомогательном заведении основали Школу повивальных бабок. До 1797 года заведение размещалось на Марсовом поле, затем на месте сегодняшнего университета Герцена, а в 1864 году переехало в нынешнее здание, построенное на Надеждинской (Маяковского) улице архитектором Г. Штегеманом.

Вот как описывал его петербургский журналист Александр Бахтиаров: «Сюда приезжают налегке, не имея средств заплатить даже за извозчика. Прибывшие роженицы принимаются дежурным врачом во всякое время дня и ночи. Если места бывают все заняты, на воротах вывешивается объявление. Роженицы, приютившиеся в родовспомогательном заведении, могут оставаться, кто из них пожелает, секретными, причем они во все время своего пребывания в заведении никем из посторонних лиц не могут быть посещаемы. Им предоставляется, не объявляя своего места жительства, оставить в запечатанном конверте записку, в которой лишь на случай смерти должны быть обозначены: имя, фамилия, и местоположение родильницы. Этот конверт хранится у директора и при выходе родильницы из заведения возвращается по принадлежности, а в случае ее смерти вскрывается директором».

После революции в здании Родовспомогательного заведения находится знаменитая «Снегиревка» – родильный дом № 6.

Музей-квартира Н. А. Некрасова

Литейный проспект, 36

Здесь Некрасов прожил с конца лета 1857 года до самой смерти 8 января 1878 года. В этом доме, принадлежавшем издателю Андрею Краевскому, находилась редакция журналов «Современник» и «Отечественные записки», главным редактором которых был Некрасов.

Николай Некрасов – старинный знакомый Федора Достоевского. Собственно, Николай Алексеевич сыграл в судьбе Достоевского-литератора роль крестного отца. Он первым в 1845 году оценил значение «Бедных людей» и, будучи уже заметным литератором, познакомил автора с Виссарионом Белинским, создавшим Достоевскому мгновенную литературную славу. И Николай Алексеевич, и Федор Михайлович всегда помнили майскую встречу 1845 года, предопределившую их особые отношения: взаимную приязнь, которую не могли окончательно испортить ни разница политических убеждений, ни внутрилитературные интриги и сплетни.

Осенью 1846 года отношения Достоевского с товарищами по «Современнику» испортились. Их смешила и даже бесила его завышенная самооценка (тем более что «Хозяйка», «Господин Прохарчин» и «Двойник» успеха не имели). Как писала Авдотья

Панаева, «пошли перемывать ему косточки, раздражать его самолюбие уколами в разговорах».

Федор Михайлович был человек ранимый, и насмешки простить не хотел и не умел: «Достоевский заподозрил всех в зависти к его таланту и почти в каждом слове, сказанном без всякого умысла, находил, что желают умалить его произведение, нанести ему обиду».

Решающую роль в ссоре молодых писателей «Натуральной школы» сыграло издевательское стихотворение Николая Некрасова и Ивана Тургенева «Послание Белинского к Достоевскому»: Витязь горестной фигуры, Достоевский, милый пыщ, на носу литературы рдеешь ты, как новый прыщ. Хоть ты юный литератор, но в восторг уж всех поверг, тебя знает император, Уважает Лейхтенберг. За тобой султан турецкий скоро вышлет визирей… и т. д.

Достоевский устроил скандал Некрасову и покинул навсегда круг «Современника». Деловые отношения издателя-Некрасова и писателя-Достоевского, впрочем, продолжались вплоть до ареста Федора Михайловича в 1849 году и возобновились после освобождения.

Если в 1840-е годы причина охлаждения отношений между писателями была личной, то, начиная с 1860-х, западник Некрасов и почвенник Достоевский находились в разных общественных лагерях. Известно немало неприязненных взаимных отзывов: о пристрастии Некрасова к картам Федор Михайлович говорил, например: «Дьявол, дьявол в нем сидит».

Тем более приятным и неожиданным стало предложение Некрасова, сделанное лично Достоевскому в апреле 1874 года: напечатать свой новый роман в «Отечественных записках».

Отношения между писателями строились с этой поры поверх идеологических барьеров. Особенно трогательно отношение Федора Достоевского к больному Некрасову. Вот воспоминания сестры Николая Алексеевича Анны Буткевич: «Пришел Ф. М. Достоевский. Брата связывали с ним воспоминания юности (они были ровесники), и он любил его. “Я не могу говорить, но скажите ему, чтобы он вошел на минуту, мне приятно его видеть”. Достоевский посидел у него недолго. Рассказал ему, что был удивлен сегодня, увидев в тюрьме у арестанток “Физиологию Петербурга” (альманах, изданный Некрасовым в молодости – Л. Л.). В тот день Достоевский был особенно бледен и усталый; я спросила его о здоровье. “Нехорошо”, – отвечал он…»

Некрасов начал свою петербургскую жизнь в полной нищете: «Ровно три года я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным. Не раз доходило до того, что я отправлялся в один ресторан… где дозволялось читать газеты, хотя бы ничего не спросил себе. Возьмешь, бывало, для вида газету, а сам пододвинешь себе тарелку с хлебом и ешь». Николай Алексеевич человеком был непростым: угрюмым, с тяжелыми приступами хандры, грубым, любящим деньги и чувственные наслаждения. Странно соединял он в себе талант дельца, искреннее народолюбие и щедрость. Он не останавливался перед карточной игрой на грани шулерства и, как считали Тургенев и Герцен, украл огромные деньги, доверенные ему Николаем Огаревым. Герцен после этой истории отзывался о Некрасове не иначе как «мошенник, мерзавец и вор». Он начал жизнь нищим и, в конце концов, стал миллионером.