Владимир Ходанович - Екатерингоф. От императорской резиденции до рабочей окраины
Башня
Ширина четырехугольной с четырьмя окнами башни составляла чуть более 6 метров.
Бельведер башни начинался на высоте 14,2 м от основания здания, на него вела лестница в 66 ступеней с тремя площадками. Бельведер имел дверь и три окна (все – «на 19 стекол») с летними переплетами, фигурный карниз «с вензелями и в виде арочек».
Над бельведером – «верхняя обходная площадка», с резными перилами, «досчатыми гостическими украшениями». Пол площадки был покрыт свинцовыми листами.
Верх башни (в виде купола) покрыт кровельным железом. Венчала строение «точеная из дерева ваза с цветами». На 1826 г. «резная шишка» была позолочена.
Крыша
Карниз крыши резной. На 1826 г. крыша покрашена зеленой масляной краской. На крышу выведено 4 дымовые трубы. Они были оштукатурены, покрыты листовым железом и покрашены масляной краской.
Первоначально крыша имела 12 водосточным труб, позднее их число уменьшилось до 10, «с воронками». Крепились трубы железными крючками. Под воронками труб положены двухаршинные лещадные плиты.
В заключение описания Фермы – краткое добавление о том, что еще было в здании на июль 1869 г.
В кухне с оштукатуренными и побеленными потолками стояли изразцовая «духовая печь» и очаг с плитой. Людские разделялись одной капитальной стеной и двумя «филенчатыми переборками». В девичьей стены оклеены обоями, потолок беленый. В парадных комнатах стены, потолки и карнизы – оштукатурены, полы паркетные, дубовые, как и плинтуса.
Ферма имела «особый сад». Общая площадь участка, занимаемого Фермой в 1870 г., равнялась 0,66 га.
Один из эпизодов на Ферме, имевший место летом 1825 г. Из «Записок» С.Н. Глинки[211]: «Дача Никитина была подле Екатерингофа, и мы под вечер отправились туда. Едва сделали мы несколько шагов по саду, граф Милорадович бросился ко мне с распростертыми руками и, обнимая меня, кричал по-французски:
– Вы забыли! Забыли меня! <…>
– Видели ли вы бессмертный памятник императора Александра Благословенного на Петергофской дороге, который он устроил после наводнения?
Я отвечал отрицательно.
– О, поезжайте! – воскликнул граф, – поезжайте! Я пришлю к вам мою коляску! C’est un monument vers le ciel; vous voirez le triomphe de Ihumanité! Боже мой! Я каждый день по несколько раз езжу восхищаться заботами о человечестве великой души императора Александра.
После наводнения 1824-го покойный государь приказал по Петергофской дороге при постройке там возвысить две пострадавшие деревни, чтобы впредь вода не причиняла им никакого разорения.
Спешу туда в коляске графа. Спрашиваю кучера:
– Давно ли был тут граф Милорадович?
Слышу ответ:
– Никогда.
Это поразило меня, и я, отпустив коляску графа, не поехал к нему».
Два пояснения к тексту, прежде чем продолжить.
Так как знание графом М.А. Милорадовичем разговорного французского языка было, по оценке современников, в буквальном смысле анекдотическим, то даю один из вариантов перевода, учитывая, что граф говорил, восклицая, о «бессмертном памятнике»: «Се – монумент небесам; вы увидите триумф человечества!».
О пострадавших деревнях С.Н. Глинка написал отдельно, в 1825 г.: «В обоих сих деревнях сделаны насыпи наровне с возвышением воды бывшаго наводнения; на сих прочных насыпях строются новые красивые и хозяйственные домы на каменном основании, или на столбах в три аршин и более <…> Деревня Емельяновка отстраивается рядами по улице. Некоторые из домов одноетажные на осьми сажениях с мезонином… Там строятся также и двухэтажные домы на четырех саженях»[212].
Далее С.Н. Глинка пишет: «Узнав, что он [М.А. Милорадович – В. Х.] в Екатерингофе, иду в канцелярию, беру подорожную, еду в Екатерингоф. Застаю графа на крыльце у большой залы. <…>
Приказав заготовить завтрак, граф пригласил меня с собой на балкон, обращенный к заливу. Он сел на правую сторону к заливу, а я на левую. Не знаю, для чего, указывая рукою на Стрельну, мелькавшую вдали, он сказал:
– Voyez vous ce chateau? Там все по моему плану и мною сделано.
Что такое он устроил или смастерил, я не озаботился узнать <…> За столом мы ели, пили <…>
Я заговорил о лаврах его, пожатых им на полях Италии <…> Лицо графа прояснилось. Наконец он сказал:
– Опишите Екатерингоф <…>
– На это, – отвечал я, – согласен. <…> Но о ваших обольщениях стыжусь и подумать. Скажу только вам, что я так не люблю впутываться в чужие дела, что даже не любопытствую узнать, что значат ваши слова, когда, указывая на Стрельну, вы сказали: „Cest moi, qui a fait tout ce plan“.
С прежней торопливостью я спешил в Москву <…>».
Переводы с французского: «Вы видите этот замок?». «Это я [кто] начертал этот план»
С.Н. Глинка выполнил обещание, но: «В слабых чертах изображаю мои воспоминания»[213]. Поместил он их в самом конце своего «Московского альманаха для прекрасного пола», подробнее рассказав о дворце Петра I и встрече близ него с князем А.А. Шаховским.
Не единожды бывал в Екатерингофе, в том числе и на Ферме, А.С. Грибоедов[214].
Ферма неоднократно ремонтировалась.
Возьмем, для примера, некоторые работы, которые, по мнению Департамента искусственных дел I Округа путей сообщения, надлежало осуществить к 1 мая и Троицыну дню 1847 г.[215].
Перекладка печей и дымовых труб, ремонт некоторых дверей, замков, задвижек, окон, всех шести балконов, части крыши, окраска стен и потолков, ремонт оконных и дверных косяков. Отремонтированные двери дважды покрасить белой краской. Трещины на стенах, потолках и лестницах замазать алебастром. «Перемазать во всей ферме в летних и зимних переплетах и светлых дверях стекла замазкою». «Разобрать и переделать в особом ретирадном месте» при Ферме пол «с балками и стульчаком». Украшения на фасадах бельведера, «фонаря» и около карнизов «вычинить и перекрасить». Поставить к «англинскому очагу» новую чугунную плиту (шириной более метра) «о шесть конфорках», а также новую «пирожную печь». На балконе чугунные «узорчатые» перила окрасить «под бронзу», крышу и «покрышки» над лепными украшениями – «масленою краскою свинцоваго цвета».
Желающие взять на себя работы предварительно знакомились с «Кондициями». Победившие на торгах (если они объявлялись) вместе с договорами подписывали и «Кондиции».
Так как ремонтные работы проводились не только на Ферме, но и на других строениях, остановимся на «Кондициях» чуть более подробно. Документ интересен сам по себе (в сравнении с сегодняшними реалиями нового строительства).
«Кондиции» (на 1847 г.) представляли собой типовой 8-страничный, отпечатанный в типографии документ, состоявший из восьми статей[216]. Текст семи из них был неизменным. Вписывалось же от руки: на первой странице под словом «Кондиции» – «В искусственном отношении» и кратко перечислялись работы, место, сроки и др.; в статью первую «Предмет подряда» и частично в статью четвертую «Сроки производства работ и поставки».
Интересны формулировки «неизменных» статей.
Вторая статья называлась «Описание подряжаемых работ» («Все работы произвести и потребности для них употребить согласно со всем с проэктом и сметою одобренным…»).
Самая большая по объему статья – третья, на три страницы, – «Качество подряжаемых работ». В ней, в частности, прописывалось: «Потребные для работ мастеровые и рабочие люди, должны быть здороваго и сильнаго сложения и совершенно знающие свои ремесла; а равно и лошади, если к работе потребуются, должны быть хорошия, способные везти тяжесть до 30-ти пудов».
Далее то, что относилось к использованию на конкретных работах, оставлялось, иное вычеркивалось от руки.
«Камень бутовой на фундаменты должен быть достаточно тверд для поддержания тяжестей, неломкий, неразсыпающийся от удара молотком и хорошо вяжущийся с известью; <…> плита прокладная, карнизная, спусковая и лещадная должна быть удобна к обработке, не очень мягка, без жил, трещин и раковин <…> Кирпич признается добротным тот, который: во-первых, имеет указанную меру в сырце, длиною в 6, шириною в 3, а толщиною в 1 1/2 вершка, – фигуру правильную, углы прямые и не обломанные, поверхность ровную, иногда блестящую, не покоробленную, не растрескавшуюся и не испорченную дождем или какою либо сыростию <…> и в-третьих, который звонит при ударении твердым телом. <…> Для бута или фундамента песок может быть употреблен крупный, но без хряща; для кладки кирпича средний, а для штукатурки и особенно внутренней, песок мелкий <…> Масло конопляное или льняное, назначаемое для крашения, должно сварить <…>». И т. д.
Больше всего «доставалось» бревнам, употребляемым «в состав строения». Они должны были быть прямые, «мало суковатые», «прямослойные», с небольшой разницей в диаметрах комля и вершины, без «табачных» сучьев и червоточин, «плотные в сердцевинах, без дряблости и щелей в поперечных разрубах» и сухие.
