Алексей Петров - Остаться у бедуинов навсегда!
Обзор книги Алексей Петров - Остаться у бедуинов навсегда!
Алексей Петров
Остаться у бедуинов навсегда!
Главная забота русского туриста в Египте — запастись питьевой водой. Приходится постоянно думать об этом. Из крана пить нельзя: можно подцепить какую–нибудь инфекцию. В русскоязычных инструкциях не советуют даже зубы чистить с помощью воды из крана: а вдруг ненароком глотнёшь… В барах всегда можно взять бутылочку–другую бесплатно. Вода здесь так и называется — «Аква». Мы стесняемся, всякий раз берём под одной бутылочке, но этого явно не хватает, надо бы сразу штук десять, чтобы поставить в холодильник. Наконец вырабатываем такую тактику: я беру пару бутылочек в одном баре, дочка — в другом, жена — в третьем. Ради этого жена и дочка прочно и быстро усваивают выражение «Give me please two bottles of water». В школе, небось, им пришлось бы запоминать это месяца три… Великое дело — практика.
Зачем нам столько воды? После обеда собираемся в поход в пустыню Сахару. Подсчитали: перед этим вояжем у нас всего 4 бутылочки. Маловато. Пустыня ведь всё–таки… Надо бы запастись. Поэтому подбегаем к бару несколько раз. Бармены, конечно, всё понимают. Ухмыляются. Вскоре в нашем холодильнике штук двенадцать бутылочек «Аквы».
Со своей лоджии наблюдаю такую сцену: один из работников отеля подходит к бармену на пляже, что–то шепчет ему и воровато оглядывается. Бармен суёт ему бутылку воды, которую тот немедленно прячет под рубашку. Нам–то вода достаётся бесплатно, а за сотрудниками отеля, очевидно, кто–то наблюдает, чтобы они не таскали воду из бара.
***В Сахару едем на крытых «тойотах» — пикапах. Сначала мы огорчились: думали ведь, что поедем на открытых джипах, — а потом поняли, что это даже к лучшему. В пустыне мы подняли такое облако песка и пыли, что пришлось надевать очки, чтобы защитить глаза.
Нас, желающих прогуляться по Сахаре, набирается 25 человек. Сначала нас привозят на некий перевалочный пункт, что–то вроде бензозаправочной станции с торговой лавкой. Это уже окраина города. Прилегающая к Хургаде пустыня завалена мусором. Валяются пустые пивные банки, картонные коробки, отработавшие своё автомобильные покрышки. Песок кажется серым. Я забегаю в туалет. Боже мой! Сортир где–нибудь на задворках сельского клуба кажется гораздо комфортнее.
В лавке можно купить чипсы, воду, кальян. Мы покупаем себе клетчатые платки на голову. Клетка мелкая, белое с чёрным. Платки сделаны из тонкой лёгкой ткани и, повязанные особым способом на голове, хорошо защищают от солнца и песка. Такой головной убор носил Ясир Арафат, поэтому эту штуковину наш проводник Махмуд называет «арафаткой». Стоит такой платок 25 фунтов (около 120 рублей). Мы покупаем три арафатки.
— А как это повязывать? — спрашивают жена и дочь.
И тут же объявляются четверо или пятеро желающих показать, как это делается. Из служебной комнаты выходят несколько арабов и негр. Первым делом подбегают к моей четырнадцатилетней дочери. Один египтянин вдумчиво и неторопливо, с видом маститого скульптора или опытного зубного врача, завязывает на голове у Риты арафатку, а другой помогает, поддерживает двумя руками платок на голове у дочери (а точнее саму голову). Египтяне совершенно серьёзно отдаются этому своему занятию и, кажется, даже и не думают никуда спешить. А я, давясь со смеху, снимаю это «жанровую сценку» на видеокамеру. Солидная порция мужского внимания достаётся и моей жене. А когда доходит очередь до меня, мне помогает один только чернокожий парень. Повязывает арафатку он грубо, узлы затягивает сильно, и моя голова трясётся при каждом его энергичном движении. На вид он — совершенно бандит, каких показывают в голливудских боевиках, но приглядеться внимательнее — так очень мил: молчалив, суров, деловит. От души благодарю его и иду к нашей «тойоте». На моей голове теперь пёстрая тряпка, а сзади спускается на затылок странных хвост на манер косицы. Ну чучело, ей–богу… Но от солнца и впрямь защищает, да и голове не жарко — не так, как в кепке.
***Наш проводник Махмуд объявляет, что с нами едет киносъёмщик с камерой, будет снимать весь наш поход, а потом плёнку продаст тем из нас, кто захочет это купить. За кассету с копией фильма просит 500 фунтов. Я оглядываюсь: видеокамера есть только у меня и ещё у одной женщины. Значит, найдутся желающие купить кассету за такие деньги.
Киносъёмщик начинает работу немедленно. Наши три машины мчатся по пустыне к ближайшей горной гряде, и из кабины одной из «тойот» высовывается видеооператор, да не по пояс, а весь, целиком (и чем только держится он там, в кабине?) и снимает наш автомобиль, который чуть отстал от лидера. Парень явно бравирует своей удалью, да и шофёры тоже: на ходу, на большой скорости почти прижимают «тойоты» боками друг к другу, между автомобилями теперь не больше метра. Самое время затянуть песенку «Криденс»: «Better run through the jungle, don't look back to see». Хоть это и не марш–бросок через джунгли, но, по–моему, очень подходит. Но из магнитолы водителя доносится визгливое «Нас не догонят! Нас не догонят!» О Аллах! Даже египтяне в пустыне Сахаре слушают русский дуэт «Тату».
Наконец и дочь замечает высунувшегося из кабины «тойоты» парня, который, свесившись с подножки и повернувшись лицом к нам, чуть отставших от него, держится за корпус автомобиля, кажется, только с помощью пальцев одной ноги.
— Боже мой! Кто это?
— Шофёр, — отвечаю ей.
Махмуд сидит в кабине и переводит на арабский наши хохмы водителю.
Мы останавливаемся посреди пустыни. Грунт здесь основательно утрамбован шинами автомобилей. Никаких тебе барханов и зыбучих песков, никаких варанов и ядовитых змей. Перед нами километрах в двух — горная цепь, за ней — вторая, потом третья.
— Если присмотреться, — говорит Махмуд, — то вторая цепь — это иллюзия. Ничего там нет.
— То есть как?!
— Мираж.
— В самом деле?
— В пустыне это обычное дело.
Демонстрация миража в пустыне входит в программу нашей поездки.
— Странно, — удивляется кто–то из нас, — а выглядят совсем как настоящие.
— Если лечь на землю и посмотреть на эти горы, — говорит Махмуд, — то второго ряда вы уже не увидите.
Я забрасываю видеокамеру за спину и укладываюсь на прогретый африканским солнцем грунт. Долго таращусь на горы. Вроде бы ничего не изменилось. Вон вторая цепь, вон третья. Но кто–то из туристов уже кричит:
— Да, да! Если наклонить голову вот так и сощуриться, то там, за горной цепью, уже ничего нет, одно только небо.
И всё–таки удивительно: пустыня, оказывается, вовсе не такая, какой мы её себе представляем. Во–первых, не так уж и жарко. Во–вторых, ноги не проваливаются по щиколотку в сыпучий песок. Для меня полная неожиданность, что в Сахаре есть горы. Это, конечно, не Кавказ. Но уже и не холмики. Горы самые настоящие, скалистые, угрюмые, безжизненные, кое–где совсем неприступные. Да вот только низкие, с плоскими площадками наверху — горное плато…
Мы рассаживаемся в автомобили и едем дальше. Вскоре останавливаемся в ущелье, выходим, взбираемся на одну из вершинок. Перед нами мёртвый и суровый ландшафт, тихий и загадочный. Преобладают грязно–жёлтые и тёмно–серые тона. Нигде ни кустика, ни деревца. Песчаный грунт ущелья исчерчен колёсами автомобилей. Солнце ярко освещает каменистые склоны, отчего тени в углублениях горных стен кажутся чересчур уж резкими. Пока мы оглядываемся по сторонам и наблюдаем на десятки километров вокруг великую пустыню, Махмуд рассказывает нам о Египте. Он хорошо и бойко говорит по–русски, но акцент в его речи очень заметен, да и с падежами и прочими грамматическими премудростями у него иногда не всё в порядке. Он специально изучил русский язык, чтобы получить эту хорошо оплачиваемую работу. Теперь Махмуд заканчивает английский колледж. Мысль его уносится далеко на северо–восток, на Синайский полуостров, в какие–то религиозно–мифические дебри. Наш проводник легко уходит в пафос. Он очень любит свою страну.
***Через полчаса мы доезжаем до посёлка бедуинов. В широком ущелье, окружённом со всех сторон горной цепью, рядком стоят странные кубические хижины, сделанные из сухих стеблей и веток каких–то растений. Передней стенки у этих домиков нет — то ли это сделано специально для нас, туристов, чтобы мы увидели, как у них в доме всё устроено, то ли так должно быть на самом деле. А в домиках нет ничего: ни мебели, ни окон, ни дверей, ни очага. Это скорее даже не дома, а шалаши. Прямо на земле — «на полу» — расстелены циновки и коврики. Пожалуйста, заходи, садись, будь гостем. Мы догадываемся, что перед нами бутафорский посёлок для туристов. Перед хижинами бродят мужчины в длинных тогах, женщины, закутанные от затылков до пяток, дети, собаки. Чуть в сторонке отдыхает стадо верблюдов.
