Когда я вгляделся в твои черты (СИ) - "Victoria M Vinya"
― Ай! Ты чего?! Вздурела совсем?
― Какой же ты осёл! Неужели цель всей твоей жизни ― бесить меня? Почему вечно лезешь на рожон, когда тебя не просят? Ты хоть понимаешь, что ни капельки не помогаешь, а оказываешь медвежью услугу? Меня из-за твоих выходок только ещё больше задирают, а тебя за дурака держат. Научись владеть собой.
― Если бы я не вмешивался, ты бы и дальше позволяла собой помыкать! ― огрызнулся Эрен, перестав контролировать свой язык. ― Никто не имеет права унижать тебя, ты должна бороться!
― Да никому я ничего не должна, тупица! Уж в особенности тебе. ― Микаса сжала руки в кулаки, смяв тетрадь. ― Знаешь, многие тебя уже Дон Кихотом³{?}[«Дон Кихо́т» — роман-пародия на рыцарские романы испанского писателя Мигеля де Сервантеса Сааведра (I-й том 1605 г., II-й том 1615 г.). Обедневший дворянин, сойдя с ума от круглосуточного чтения рыцарских романов и отсутствия свежего воздуха, возжелал стать странствующим рыцарем. Дон Кихот наивен и великодушен, пребывает в убеждении, что рыцари жили исключительно для помощи слабым и обездоленным, и мечтает повторить подвиги литературных героев, но попадает в нелепые приключения.] обзывают. Не становись посмешищем из-за своего слепого желания быть рыцарем в сверкающих доспехах, когда на деле бесполезен.
Микаса порывисто махнула рукой и повалила с невысокого постамента гипсовый бюст, который тотчас разлетелся на куски. Из кабинета вышла испуганная учительница литературы, поправляя очки:
― Что за шум? А! Что вы сделали с бедным Джеком Лондоном⁴{?}[Американский писатель и журналист, военный корреспондент, общественный деятель, социалист (12 января 1876 г. – 22 ноября 1916 г.). Наиболее известен как автор приключенческих рассказов и романов.]? ― ужаснулась она, глядя на поверженный бюст писателя.
― Да он сам грохнулся. Вот ни с того ни с сего, представляете? — безыскусно и сердечно соврал Эрен.
— Он лжёт, — перехватила инициативу Микаса. — Мы с ним повздорили и опрокинули Джека Лондона.
«Откуда такая безжалостность? Я тебя прикрыл, а ты меня за это подставила!»
Он вообразил себя увядшим цветком магнолии, втоптанным в осеннюю слякоть, затерявшимся в желтоватой траве, усеянной прозрачными каплями дождя.
Для того, чтобы избрать меру наказания, учительница литературы обоих отвела к классному руководителю, по совместительству учителю истории и мировой культуры, Эрвину Смиту.
— Йегер, значит? Опять, — со сдержанным недовольством констатировал он. — Вы у нас завсегдатай в любой заварушке. Но от вас, Аккерман, не ожидал.
— Да это же чистой воды случайность! — Эрен не оставлял попыток сгладить ситуацию.
— Нет, это из-за нашей безответственности, — вновь вмешалась Микаса.
«Зачем ты нас обоих топишь? Сумасшедшая… Совсем тебя не понимаю».
— Что ж, — задумчиво изрёк Эрвин, приложив большой и указательный пальцы к подбородку, — заставить вас подбирать осколки я не могу, поскольку это травмоопасно. Но вы должны научиться уважать чужой труд и бережно относиться к имуществу школы… Останетесь вместе прибираться в литературном классе: протрите доску и подметите пол. После можете идти домой.
«Как будто нам этого в волонтёрском центре мало», — с досадой подумал Эрен.
Учительница литературы с заметной неловкостью отвела учеников в свой класс, вручила по швабре и вышла по делам — не собиралась стоять у них над душой, заставляя чувствовать себя излишне виноватыми. Наказание виделось ей вполне исчерпывающим. Микаса с невозмутимым спокойствием взялась за работу, Эрен же действовал резко и размашисто, вкладывал в каждое движение обиду и разочарование.
«Все, кого я знал, вновь заполняют мою жизнь. Семья, наставники, друзья — нас будто связывает незримая ниточка прошлой жизни. Ко мне вернулись все, кроме неё. Но что до боли смешно — мы с Микасой поменялись ролями, в то время как другие продолжают играть прежние».
Эрен раздражённо отпихнул подошвой клочок бумаги в пыльную кучу и заметил на губах Микасы усмешку. Это разозлило его ещё сильнее, и он чуть не пыхтел от злости, нервно покусывая нижнюю губу.
И вдруг она засмеялась. Так светло, так самозабвенно нежно. Этот смех больше не спрашивал разрешения, не искал оправданий. Глядя Эрену прямо в глаза, она состроила гримасу, пародирующую его надутую физиономию. Через классную комнату пролетел широкий ослепительный луч и ударился о стену. Эрен в изумлении смотрел на Микасу — родную и в то же время незнакомую: она отвернулась к окну и продолжила тихо посмеиваться, обняв обеими руками себя за плечи — вся охваченная сиянием, словно была соткана из солнечного света и невыразимой печали влюблённого мальчишки.
Комментарий к 2. Магнолии в залитом солнцем саду
Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3886
Группа автора: https://vk.com/public24123540
========== 3. В тот вечер, наполненный счастьем ==========
По опустевшим и рано стемневшим улицам листва неслась наперегонки с Эреном, спешащим на уроки танцев.
Жан смеялся над ним до коликов: «Все нормальные секции разобрали, Йегер? Осталась только девчачья фигня?» Правдой это было лишь отчасти. Эрену действительно пришлось выбрать кружок танцев от безысходности, но «чисто мужские» уроки техники и работа по дереву были ему неинтересны, научные секции попросту скучны, а рисование и скульптура выходили скверно. Вдобавок выяснилось, что на кружок ходит Микаса, и это зажгло в нём огонёк хоть какой-то заинтересованности. Поначалу он переживал и злился из-за скептических усмешек друзей, но в итоге нашёл в танцах лекарство от скуки и глоток новизны.
Стоило Эрену взглянуть в лицо преподавателя на первом занятии, как его голову начали переполнять всё новые яркие воспоминания о былом.
Объездившая полмира, прожившая четыре года в Америке Ханджи Зоэ решила вернуться на родину после развода с мужем-аргентинцем и открыла в Сигансине школу джазовых танцев для взрослых. Спустя некоторое время давняя мечта делиться опытом с детьми взяла верх, и долгие годы пылящийся на полке диплом педагогического вуза пришёлся кстати. Зажигательная и эксцентричная, она стала любимицей своих учеников, а также их добрым другом и наставником.
Эрен чувствовал, как в груди разливается тепло от звука её голоса, от этой знакомой будоражащей кровь энергетики, и плохо слушал почти получасовой рассказ о жизни в штатах и краткую историю преподаваемого ею направления. Ханджи не выбирала что-то одно («это же так скучно!») и разучивала со своими подопечными целый комплекс элементов различных ответвлений свинга¹{?}[Группа танцев под музыку джаза, развившихся в поздние 1920—1940-е, и в том числе современные произошедшие от них стили.]: от линди-хопа и джиттербага до джайва и сванго²{?}[Комбинация аргентинского танго и свинга.]. Она не ставила перед собой цели сделать из них будущих профессионалов, ей хотелось, чтобы танцы стали для детей отдыхом души и тела, полем для импровизации, способом раскрепоститься. Команды для конкурсных выступлений Ханджи формировала на платных занятиях в собственной школе.
Разочарование постигло Эрена довольно скоро: он ходил на уроки дважды в неделю, но в совершенно разные с Микасой дни. Они пересеклись лишь три раза и только потому, что у Аккерман заболел репетитор по английскому, и она решила посвятить свободные часы другому полезному делу. Мечта Эрена хоть немного подержаться за руки с любимым человеком разбилась о собственную неуклюжесть: он был худшим танцором в классе и потому провёл все занятия в паре с преподавательницей, в то время как Микаса, одна из лучших в группе, задорно кружилась с симпатичным пареньком, что был старше её на два года. Здесь она не была изгоем, не терпела насмешки одноклассников и ругань матери с отчимом. Напротив, успехи делали её желанной подругой для других ребят, и в итоге она сблизилась с Сашей Блаус, которая нередко напрашивалась пройтись немного вместе после танцев.
После занятия, на котором Эрен в последний раз пересёкся с Микасой, Саше удалось собрать почти всю группу, чтобы пообщаться: это был вечер пятницы, и никто не спешил разбредаться по домам, несмотря на темень. Середина ноября отдавала последнее тепло давно увядшего лета, баламутила в лужах песок с опавшими листьями. Эрен ловил ртом осеннюю свежесть, пытаясь запечатлеть в памяти радостные лица, свой восторг и чувство безмятежности ― размытые образы счастливого детства. Оборачиваясь к Микасе, он с трепетом замечал, что её глаза были устремлены прямо на него, и внутри зрачков волшебно сиял отражённый свет уличных фонарей.
