М. Волошина - Дни и ночи Невервинтера
Ожоги на шее были незначительны, на кожу попала лишь пара капель, не проникнув глубоко. Он просто заживил их руками.
— Ну, вот, думаю, рубцы будут не очень заметны, — сказал Касавир, проверяя, надежно ли сидит повязка.
Когда он помог ей надеть доспех, она благодарно пожала его руку.
— Спасибо, Касавир, я и не знала, что ты такой отличный лекарь.
— Это моя работа, — с усмешкой ответил он, — и поверь, есть только один человек, который делает ее лучше меня — отец Иварр. Так что, обращайся, если что. Кстати, когда ты дралась — это было зрелище! Ты лучший боец на двух мечах из всех, что я видел.
Эйлин улыбнулась. Ну вот, она и дождалась комплимента от Касавира.
— Спасибо. Ты тоже был неплох.
— Я хочу обыскать тело, — заявила Эйлин, когда они направились к выходу.
Касавир поморщился. Мародерство было ему отвратительно.
— Неужели без этого нельзя?
— Кто знает, у него может быть что-то важное из того, что принадлежит этому дому.
— Хорошо, — согласился он, подумав, — ты права.
У некроманта оказалось лишь несколько золотых, которые Эйлин быстро сунула в карман, пока Касавир не видел, и какой-то амулет, видимо очень старый. Она поднялась, рассматривая его. Увидев амулет в руках колебавшейся девушки, Касавир быстро подошел к ней.
— Позволь, я взгляну.
Металл амулета местами позеленел, но его лиловый камень был чистым и блестящим.
— Я помню этот амулет. Мне его подарила матушка, когда я был ребенком. Если не ошибаюсь, он дарует мудрость. Я потерял его, когда играл с ним.
Он вздохнул и задумчиво произнес:
— Может быть, его-то мне и не хватало в пору моей беспутной юности. Ты не возражаешь, если я заберу его?
— Можно было и не спрашивать, Касавир.
— Спасибо. Пойдем дальше?
— Показывай дорогу.
* * *Убив по дороге еще несколько заплутавших жертв некроманта, они, наконец, добрались до чердака. Там было очень пыльно, душно и тесно от расставленных по углам и сваленных в кучу вещей. Касавир стал рыться в каком-то хламе в углу, а Эйлин с интересом рассматривала старые вещи, покрытые толстым слоем пыли. Какие-то ящики, шляпные коробки, подсвечники, посуда, старые доспехи, пара ржавых копий и щитов. Среди всего этого она увидела что-то похожее на картину, укутанную холстом. Осторожно откинув холст, Эйлин чихнула от поднятой пыли. Под холстом и в самом деле оказалась картина — портрет красивой женщины лет тридцати. В ее облике было что-то знакомое. Черты лица ее были не вполне правильны и даже тяжеловаты, но исполнены благородства. Прямой нос, тонкие брови вразлет, шикарные черные волосы, уложенные в высокую прическу. Но главное — глаза. Они были пронзительно-голубыми, чистыми и прозрачными, как северные озера. Взгляд ее был немного печален. Эйлин украдкой посмотрела на Касавира. Да, он определенно похож на мать. «Он был ее единственным, наверняка, обожаемым ребенком, — думала девушка, глядя на портрет. — Должно быть, он тяжело переживал ее смерть. Двенадцать лет. Сложный возраст. Не искал ли он смолоду утешения в объятиях всех этих женщин? И не оттого ли совершил столько ошибок? Легко судить человека, не зная, что ему пришлось вынести. Один на один с суровым отцом. Я это хорошо понимаю».
Касавир подозвал ее к себе. Она поспешно накрыла картину и подошла к нему.
— Вот он. Цел и невредим.
Это был небольшой, искусно сделанный, но очень старый сундучок. Позолота на углах потускнела, а лак потрескался.
— Странно, он не выглядит крепким. Зачем нужно было его запирать, если его легко сломать?
— Не все так просто, — не без гордости ответил Касавир, — этот сундучок только сверху деревянный, а внутри — настоящий сейф. Отличная работа отличного мастера.
— Ты будешь его открывать или просто заберешь?
Касавир немного помедлил с ответом и, решившись, произнес:
— Я открою его. Я хочу, чтобы ты сама увидела то, за чем мы сюда пришли.
Эти слова взволновали Эйлин. Нечасто ей приходилось видеть родовые бумаги знатных фамилий.
— И как ты его откроешь? — поинтересовалась Эйлин. — У него ведь нет замка.
— Дай мне, пожалуйста, нож. Смотри.
Касавир приподнял ножом верхнюю часть крышки. Там оказался небольшой, вытисненный в металле крышки герб в форме кленового листа.
— Это магическая ловушка, — объяснил Касавир, — реагирует на прикосновение любого, кроме того, кто запечатал ее.
Он вытер руку платком и прикоснулся к печати. Она засветилась голубоватым светом, раздался щелчок, и крышка открылась.
В сундучке оказалось несколько богато расписанных, тисненых золотом бумаг, на которых было что-то написано непонятным Эйлин старинным шрифтом. Золотые гербы, шелковые знаки, печати из красного сургуча. Ей было странно смотреть на все это. И тем более странно было сознавать, что все это принадлежит Касавиру, у которого денег и на ночлег в таверне едва хватало, пока она не взяла его к себе в отряд.
Ее внимание привлек большой свиток, стянутый шелковой веревкой с золотом.
— Можно?
— Да, смотри, — ответил Касавир, немного подумав.
Эйлин развернула свиток. Это оказалось генеалогическое дерево. Имена и фамилии мужчин и женщин, даты, запутанные линии, крестики. И последнее имя, на самом верху древа. Ильмар Лоннсборг. Рядом — Марбл Гренваль. Крестик.
— Что это значит? — спросила Эйлин.
— Бесплодная ветвь, — глухо ответил Касавир, — древний могучий клен больше не даст побегов.
— Ильмар. Красивое имя, — промолвила Эйлин.
— Ильмара Лоннсборга больше нет! — Резко ответил Касавир. — Он не выполнил свой долг перед семьей и оказался недостоин носить это имя.
— Может быть, тот Ильмар и не был достоин. А нынешний?
Касавир раздраженно тряхнул головой.
— Эйлин, это все не имеет смысла. Нам лучше поскорее уйти отсюда и забыть об этом.
Она удержала его за локоть и резко произнесла:
— Нет, постой!
Он с удивлением посмотрел на нее. Она быстро заговорила, повышая голос:
— Если бы это не имело смысла, ты вообще не пришел бы сюда. Если бы Ильмар совсем не интересовал тебя, ты не стал бы копаться в прошлом и показывать все это мне. Послушай хоть раз маленькую глупую Эйлин! Когда ты рассказывал мне все эти истории из жизни твоих предков, я, безродный приемыш из Западной Гавани, стала понимать, что это значит — иметь корни. И будь они у меня, я ни за что не отказалась бы от своего имени и от своей семьи. Ты знаешь, что ты — Лоннсборг, и всегда будешь им. Иначе, что заставило тебя прийти сюда, чтобы уберечь свое, пусть и разоренное, родовое гнездо от чужаков?
Касавир смотрел на нее и поражался горячности, с которой она отстаивала то, что должно было быть важным для него. Он не ожидал такого от этой умной, смелой и отчаянной, но немного легкомысленной девушки, какой он ее представлял. Он взял из ее рук свиток, развернул его и долго молчал, глядя на извилистые ветви и каллиграфические надписи. Наконец, он произнес:
— Я принял решение.
Он сложил все бумаги и свитки назад в сундучок, закрыл крышку и, встав на одно колено, протянул его Эйлин.
— Дотронься, пожалуйста, до печати.
Глаза Эйлин расширились, она замотала головой и отступила на шаг.
— Но… я не могу. Это не мое, я не имею права.
— Сделай, пожалуйста, то, что я прошу, и я тебе все объясню, — спокойно ответил Касавир.
Он смотрел на нее снизу вверх бездонными глазами-озерами, и она чувствовала, что не может противиться его взгляду. Сказав себе для очистки совести, что паладин, должно быть, сошел с ума, и лучше ему не перечить, она, как завороженная, протянула руку и дотронулась до гербовой печати. Голубое свечение, щелчок — и сундучок закрылся.
— Что происходит, Касавир? — спросила она.
Встав с колен, паладин положил руку ей на плечо и серьезно посмотрел на нее.
— Эйлин, я хочу, чтобы ты кое-что обещала мне. Если я погибну в бою, а другой смерти, по видимому, боги для меня не предусмотрели, я хочу, чтобы ты сделала все для того, чтобы меня похоронили под моим родовым именем.
Эйлин некоторое время молчала, обдумывая его просьбу.
— Я обещаю тебе это, — ответила она и улыбнулась, — но что если смерть будет по-прежнему брезговать тобой?
Взгляд Касавира смягчился, а в голосе появились бархатные нотки, заставившие девушку смутиться. Он пожал плечами и просто сказал:
— Что бы ни случилось со мной, буду ли я мертв или жив, этот сундук теперь сможешь открыть только ты.
В утреннем тумане раздавался мерный цокот копыт. Они ехали шагом и молчали. Говорить не хотелось. Эйлин посмотрела на притороченный к ее седлу сундучок, завернутый от посторонних глаз в кусок холста. Затем перевела взгляд на Касавира. Он покачивался в седле, расслабившись, откинув голову и прикрыв глаза. «О чем может думать и что может чувствовать человек, только что отдавший все, что связано с его семьей и его прошлым, в руки безродной девчонки, которую знает пару месяцев? — думала Эйлин. — Не похоже, чтобы его что-то волновало. А как же я? Не успела я смириться с этим осколком серебряного меча в груди, как я уже несу ответственность за судьбу таких документов. Что такое на меня нашло, что я согласилась на эту авантюру? И что он имел в виду, когда сказал, что при его жизни сундук смогу открыть только я?»
