Анджей Ясинский - Толлеус, искусник из Кордоса
Старик нахмурился: — Что-то я не заметил хозяев… — буркнул он.
— Ну конечно они дикие! То есть ничьи! Их не делали чародеи для своих нужд, они сами появились! Из яиц вылупились! — искусник потешался от души, и продолжал бы еще долго, если бы не прозвучал новый аргумент:
— Они сами лезли ко мне! Я лишь защищал неприкосновенность своего жилья!
Пожевав губами, старик согласно кивнул, принимая аргумент: — Вот только, согласись, обидно. Допустим, ты хотел заглянуть в замочную скважину к постояльцу, проверить, не портит ли он твое имущество. А он тебя из-за двери спицей в глаз!
Толлеус кивнул. Действительно, обидно. И, похоже, чародеи тоже обиделись. И это не сулило ничего хорошего.
Для проверки своей гипотезы, искусник снова высунулся из шатра. Конструкты своей активностью тут же дали понять, что мысль была верная. Они летели целенаправленно. Было лишь не ясно, что же будет, случись им добраться до старика. Вопрос не праздный, но проверять не хотелось. Безвылазно сидеть в шатре неопределенное время тоже не было никакого желания. Пожав плечами, искусник привычно заключил себя в защитную сферу и уверенно вышел на улицу. Защитный кокон — очень хорошее плетение, позволяющее своему хозяину счастливо избежать всяких ненужных встреч со вражеским оружием, стихиями и агрессивными плетениями. Одно плохо — он потребляет ману, иначе все искусники вообще никогда не снимали бы свою защиту. Сейчас требовалось определить, сколько маны достаточно, чтобы защититься от «гусениц». Толлеус сразу поставил самый мощный вариант, чтобы потихоньку убавлять ману, подбирая таким образом дозу. Вот конструкты добрались до защитного кокона…
Старик взвизгнул не хуже девицы, которую ущипнули за филей, и повалился в шатер. А что делать: не до изящества, когда фиолетовые сгустки непонятно чего уверенно проникают к тебе в непробиваемый защитный кокон.
На минуту сняв шлем и вытерев обильно выступившую на лбу испарину, Толлеус сел. Надо было придумать что-нибудь другое. Впрочем, за идеями далеко ходить не пришлось, вариант напрашивался сам собой. Искусник за считанные минуты встроил уже привычное «поле конструктов» (так старик назвал свое комбинированное плетение) в жилет. Теперь он мог активировать его в любой момент даже без посоха.
В четвертый раз Толлеус осторожно высунулся из шатра, прикрывшись самодельной защитой. «Гусеницы» не заставили себя ждать, но внутрь кокона не полезли, летая вокруг невидимой границы. Диаметр поля был явно великоват. Старик стал осторожно уменьшать его, пока не остановился на трех метрах. Еще сильнее ужимать поле он не рискнул — совсем неприятно, когда практически по лицу у тебя ползает нечто.
«Ну что ж, пока сойдет. А теперь пора узреть настоящих големов!» — с этой мыслью он занялся поисками помощника.
* * *Оболиус долго таращился на вереницу чародейских «гусениц», дергая кадыком и не слушая своего господина.
— Что это? Это ваше? — наконец спросил он.
Старик брезгливо посмотрел на своих преследователей, которые к этому моменту уже догнали его и снова окружили: — Чародейские, — коротко процедил он и добавил: — Плохие подарки.
Полюбовавшись на новоприобретения господина, помощник, наконец, занялся сборами. В этот раз охранники не пустили искусника с черного хода. Очевидно, после выходки с Пауком, организаторы дали всем четкий наказ. На удачу Толлеусу удалось купить билет с рук, пускай за это пришлось заплатить тройную цену. Расстроенный Оболиус полез на дерево, чтобы хоть издали увидеть турнир. Телега с Пауком стояла тут же: рыжий пройдоха навряд ли осмелится теперь далеко отойти от нее.
Старик в сопровождении своих «гусениц», провожаемый пристальными взглядами чародеев, полез на трибуну. Все билеты были распроданы, но вокруг искусника образовалось свободное место. В такой изоляции были свои плюсы — видно было хорошо, да и сесть можно было с комфортом.
Все големы отборочного турнира, заявленные в автономном забеге, выступали в один день. Их насчитывалось всего одиннадцать штук. Уже на трибуне из случайно подслушанного разговора Толлеус узнал, что в финал попадут все, кто добежит до финиша, а не только победитель. Это было странно.
Против ожидания эти големы были очень похожи на всех, виденных искусником ранее. Признаться, старик ожидал увидеть если не точные копии людей, то что-то очень похожее. А тут все те же камни и бревна. Правда, деталей побольше, а размеры их поменьше. И только.
Затрубил рог, возвещая о начале турнира. Чародейские творения начали борьбу. Толлеус сначала нахмурился, потом засмеялся. Он ожидал, что великие големщики, сумевшие научить свои детища самостоятельности, легко научат их бегать. А эти не то, что не бежали: они даже не шли! Нестройной толпой големы побрели, покачиваясь, по дорожке. Ну точь-в-точь убогие из приюта! Чародеи, сидевшие вокруг старика, стали хмуриться и переглядываться, а он все никак не мог остановиться. Хромые «спортсмены» добрались до первого поворота и встали, раздумывая, куда им двигаться дальше. Наконец, самые умные нашли дорогу. Но один повернул недостаточно, тяжело затопав к краю дороги, пока не уперся в забор, где снова надолго встал. Это вызвало у искусника новый приступ хохота: аж слезы выступили. Зрители за спиной старика зашептались. Два лидера зацепились друг за друга и повалились в пыль, следующий «бегун» даже не попытался остановиться, увеличив собой барахтающуюся кучу. Остальные как по команде встали, дивясь на новое препятствие. Ну точно как бараны, еще бы головы набок наклонили! Толлеус больше не мог смотреть — он сполз с лавки. Много, очень много лет он так не смеялся, враз забыл обо всех проблемах. Аж в груди заболело, а жилет защелкал, готовясь вернуть показатели своего подопечного в норму.
Надо сказать, большинство големов дошло до финиша. Выбыли из турнира всего трое. Один, встав на повороте, больше не двинулся с места. Второй, пару раз упершись в забор, побрел в обратную сторону. А третьего дисквалифицировали судьи: выяснилось, что голем не сам искал дорогу, а лишь точно следовал за другим участником.
К концу «забега» искусник больше не мог смеяться. Он сидел, красный, и только пыхтел. Круг отчуждения вокруг него увеличился вдвое. Оробосцы обиделись надругательству над их гордостью со стороны старого искусника.
Неожиданно фиолетовые «гусеницы» ринулись в атаку. Более не обращая внимания на пугающий защитный купол, они устремились к искуснику. Разделяющие их метр-полтора давались чародейским конструктам нелегко, но они настойчиво, по сантиметру словно вгрызались в защиту, стремясь достать человека внутри.
Хрюкнув и икнув одновременно, Толлеус враз забыл о веселье. Были бы у него волосы, они бы сейчас встали дыбом. А так лишь холодный пот выступил. Бежать смысла не было — до шатра было слишком далеко.
На трибуне царила недобрая тишина, поэтому чей-то смешок прозвучал неприлично громко. Старику некогда было смотреть по сторонам, выискивая веселунчика. Его взгляд был прикован к отвратительной фиолетовой гусенице, наполненной маной так, что вот-вот лопнет. «С таким запасом она может наворотить дел!» — билась в голове единственная мысль.
Зацепившись за нее, подсознание нашло решение. Сам не понимая, что делает, спокойно и рассудительно, как учитель на уроке, искусник принялся за дело. В мгновение ока он сформировал и направил шесть плетений манонасоса прямо в завязших в поле конструктов. Зарывшись в защиту, они сами поймали себя и теперь не могли увернуться. Мана хлынула настоящим потоком. Даже более мощным, чем от живого человека. «Гусеницы» стали таять буквально на глазах. Однако они не сдались, с завидным упорством стремясь к Толлеусу. Расстояние до них пугающе быстро сокращалось. Нервы старика не выдержали, и он «закрыл глаза истинного зрения», чтобы не видеть их больше.
Конструкты и плетения тут же исчезли из вида, полностью уступив место трибуне с чародеями. Толлеус видел их и до этого, но как бы через марлю. Теперь же он отчетливо рассмотрел повернутые к нему каменные лица, округлившиеся буквой «о» рты, сжавшиеся кулаки. А еще глаза — разные глаза разных людей: холодно-спокойные, налитые злобой, нейтрально-созерцательные, удивленные. Секунду лишь ветер жил в этом месте. А потом среди чародеев прошла волна движения: кто-то кашлянул, другой наклонился к товарищу и что-то зашептал тому в ухо, третий просто отвернулся, четвертый сжал губы и моргнул, пятый шумно вздохнул. Старик ощутил, что пристальное внимание к его персоне исчезло. Очевидно, невидимый обычным зрением поединок завершился. Вопрос только, как. Сам искусник ничего не ощутил. Осторожно осмотревшись вокруг, он не заметил «гусениц». Вообще в истинном зрении не было видно ничего, кроме защитной сферы, все также стерегущей покой своего хозяина. Успели ли манонасосы досуха выкачать ману? Хотелось в это верить. По крайней мере, самочувствие не изменилось. И это было добрым знаком.
