Iris Black - Отрезок пути
С этим я спорить никак не могу. Людей уважать надо. Во всяком случае, до тех пор, пока они не причинили тебе зло. Или твоим близким. Или просто кому-то, кто слабее. Но Гарри ведь не такой…
– Оставим это, – предлагает Райк, махнув рукой. – Может, выпьешь вина?
Я киваю. Кто же от хорошего вина отказывается? Райк достает из массивного шкафа пыльную бутылку, с видимым усилием откупоривает ее и наливает в бокал насыщенно красный напиток. Бокал один.
– Мне нельзя, – поясняет он в ответ на мой вопросительный взгляд. – Аллергия, представь себе. И это в моей-то семейке, где отсутствие алкоголизма считается чем-то непристойным!
Меня разбирает смех. Надеюсь, он все-таки шутит. Хотя разве его поймешь?
Вино почему-то пахнет черешней, немного ванилью и какими-то ягодами. Лучше бы он им вместо своих духов поливался. Я, кажется, такого пока не пил. Я осторожно делаю глоток. Точно не пил. Это вино сладкое, а Северус предпочитает более терпкие напитки.
– А ты давно знаком с Северусом? – спрашиваю я, наблюдая, как он доливает себе кофе.
– Почти десять лет.
– Хм… а с Луной?
– С Луной чуть меньше, – на его губах появляется нежная улыбка. – Ты ведь знаешь о ее болезни?
– Да, Северус рассказывал. Легилименция…
– Если бы дело было только в легилименции! – перебивает Райк, досадливо поморщившись. – Об этом я бы и сам рано или поздно догадался. Проблемы начались, когда она пришла в себя.
– И что же произошло? – осторожно интересуюсь я.
– Апатия. Никакой реакции на раздражители. Полное равнодушие к происходящему. Она даже не разговаривала, только выполняла команды. Сядь. Встань. Ешь. Спи, – он тяжело вздыхает и прикрывает глаза рукой. – Ты даже не представляешь, Невилл, как это страшно, когда девятилетняя малышка в ответ на слово: «Спи» вытягивается на кровати и засыпает. Причем, моментально. Но если ей этого не сказать, так и просидит всю ночь. В одной позе.
– Жутко, должно быть, – признаю я, поежившись.
– Несколько месяцев с ней бился. Думал, что ничего не выйдет, – в его голосе появляются печальные болезненные нотки. – Знаешь, Невилл, любая неудача целителя – это не просто досадная ошибка и пятно на репутации. Это рана на сердце, которая никогда не заживает. И чувство вины, которое никогда не проходит.
Мне становится совсем неуютно, потому что я не знаю, что ему на это сказать. Я знаю, что такое смерть, но целители, наверное, воспринимают ее как-то иначе.
– Ты ведь не был в этом виноват, – неуверенно говорю я.
Несколько секунд он смотрит на меня, подняв брови, и, наконец, произносит:
– Ты, конечно, подумал об эпидемии. Нет, я сейчас не об этом. Хотя отчасти, наверное, и об этом тоже… Разумеется, моей вины не было. Некоторые события просто должны произойти, и никто не может этому помешать. Но с этим не так-то просто смириться, когда твоя жизнь до этого была почти безоблачной. Два года я прятался не столько от людей, сколько от самого себя, а потом решил, что хватит. Пора возвращаться, – Райк отставляет чашку в сторону и переводит взгляд на окно, за которым начинают сгущаться тучи. – Но я ничуть не поумнел и ничему не научился. Я вбил себе в голову, что должен изменить мир. Не «хочу», не «могу», не «попытаюсь», а именно «должен». Чувствуешь разницу?
Я медленно киваю. Чувствую. Вот только не очень понимаю. Но этого от меня, кажется, и не требуется.
– Когда мы познакомились, я был в большой заднице, – внезапно заявляет он. – Мне угрожали очень серьезные, очень опасные и очень влиятельные люди. И попал я в эту задницу из-за собственного тщеславия, не более. В результате они начали угрожать и Северусу, потому что им изначально нужен был зельевар. Нам обоим пришлось скрываться, пока не появилась возможность – точнее, пока он не нашел способ – получить официальную защиту вашего Министерства. Мою семью пришлось спрятать, а я еще долго не мог покинуть Англию, причем, за мной постоянно ходили по пятам авроры, – Райк невесело усмехается, залпом допивает остывший кофе и брезгливо кривит губы. – Тогда-то я и работал в Сент-Мунго и занимался с Луной. Сложные случаи всегда были по моей части.
– По крайней мере, ты сумел ее вылечить.
– Она сама себя вылечила, – он криво усмехается. – Да и меня заодно. Удивительная девочка.
– Это точно! – с чувством говорю я.
– Она много писала обо всех вас. Особенно о тебе и Джинни. Я боялся, что она не сумеет найти друзей, но, к счастью, ей это удалось.
– Честно говоря, я раньше думал, что она немного не в себе, – смущенно признаюсь я. – Пока Северус не рассказал мне, в чем здесь дело.
– Как я погляжу, кроме тебя, с ним никому из студентов не удалось поладить, – замечает Райк.
– Вообще-то сначала я его до ужаса боялся…
– Об этом Луна тоже писала, – он смеется. – Я от хохота весь пергамент слезами залил. Северус в платье Августы – хотелось бы на это посмотреть!
– Ты знаешь мою бабушку? – удивленно спрашиваю я.
– Не близко, только через Северуса. Уж ты не обижайся, но, увидев ее впервые, я искренне тебе посочувствовал и порадовался, что она не моя бабушка.
– Думаю, с твоим мнением согласились бы многие, – мне тоже становится смешно.
– Во всяком случае, неудивительно, что ты нашел общий язык с Северусом – с таким-то опытом, – резюмирует Райк.
Несколько минут мы просто молчим, думая каждый о своем. Вино в бокале заканчивается, и Райк снова его наполняет.
– А на суд ты придешь? – спрашиваю я, отпив маленький глоток.
– Нет. Я никому настолько не доверяю, чтобы оставить его здесь одного. Но Кингсли вчера записал мои показания.
– Твои-то зачем?
– Ну, я ведь друг, – он пожимает плечами. – А на суде все важно. Полагаю, Визенгамоту нужны не только конкретные факты, но и психологический портрет обвиняемого. Ты, конечно, пойдешь?
– Еще бы я не пошел! Я ведь один из главных свидетелей.
– Наверняка сейчас думаешь, что говорить?
Я обреченно киваю.
– Не переживай, – Райк ободряюще хлопает меня по плечу. – Просто отвечай на вопросы, и все будет в порядке. Они не посмеют его посадить.
Я улыбаюсь, но на душе все равно неспокойно. Мне сложно представить, чтобы его и вправду могли упрятать в Азкабан, но…
Всегда есть какое-то «но». Конечно, Кингсли известно, что Северус не слуга Волдеморта. Но ведь Визенгамот – это полсотни людей, которые даже его не знают! Возможно, их родственники или друзья пострадали от рук Пожирателей смерти. Возможно, они – поклонники Дамблдора, и за его смерть уже готовы разорвать Северуса на части. Я не знаю этого. А еще я не знаю, о чем они будут меня спрашивать. И боюсь не выдержать, если они вдруг начнут восхвалять этого чертового манипулятора. Но если я скажу о нем хоть одно плохое слово, то и моим словам веры не будет. Но сумею ли я сдержаться?
Обо всем этом я и думаю целыми днями. Думаю, потягивая вино в кабинете Райка. Думаю в палате родителей, куда добираюсь через камин (по коридорам ходить небезопасно – журналисты то и дело пробираются в больницу, выдавая себя за пациентов и их родственников). Думаю, лежа в кровати и пытаясь уснуть. Думаю во время работы в школе. Думаю за едой. Думаю, читая письма за завтраком.
Письма – это отдельная история. Каждое утро Большой зал оккупируют совы, сбрасывая письма чуть ли не нам в тарелки. Гарри приходит столько корреспонденции, что из-за этой груды торчит только его макушка. Конечно, прочитать все это он физически не в состоянии. А я вот читаю. Но мне и приходит их намного меньше. Как и всем остальным ребятам из АД. Примерно столько же, сколько приходит Рону и Гермионе. Ну, может, чуть больше.
Читать их забавно. За все это время мне признались в любви двадцать три девушки и – что особенно пугает – одна сорокалетняя женщина. Избави Мерлин встретиться с ней ночью в Лютном переулке!
Смешные они, эти девчонки. Одно дело выразить уважение, и совсем другое – предлагать «себя всю». Ну, какая разница, кто кому отрубил голову? Дело ведь совсем не в этом. Ну, ничего, повзрослеют и поймут, что так себе спутников жизни не выбирают. А сорокалетней женщине, пожалуй, уже ничем не поможешь. Разве что с Райком проконсультироваться – раз уж сложные случаи по его части.
Глава 67. Психологический аспект
День суда наступает слишком быстро. Я сижу за столом в Большом зале и пытаюсь заставить себя съесть хотя бы кусочек тоста. Прожевать получается, а вот проглотить – уже нет. Кофе кажется каким-то безвкусным.
А что, если они специально начнут меня путать? Задавать провокационные вопросы? Или вдруг всплывет что-то такое, о чем я не знаю? Я удивлюсь, а они сразу придут к выводу, что я был не так уж осведомлен. Что тогда?
Гарри с лицом цвета молодой Мандрагоры сидит неподалеку от меня, нервно барабанит пальцами по столу, вполуха слушает наставления Гермионы и кивает невпопад. Да, явно не я один нервничаю. Только теперь мне уже не понять, что творится у него в голове. Да и, положа руку на сердце, как-то не хочется. В конце концов, это его дело, о чем он там думает. Меня сейчас собственные мысли больше занимают. И суд, на который нам вот-вот предстоит отправиться.
