Кирилл Берендеев - Осада (СИ)
– Мои соболезнования, Артем, – глухо сказал он. Я медленно кивнул в ответ и только затем взглянул на Дениса Андреевича. Лицо его было серым, как застиранная сорочка, плохо выбритым, волосы взъерошены на затылке упрямой завитушкой, глаза запали и потемнели, виски казались желтыми. Денис Андреевич прикрыл окна плотными занавесями, хотя в этот час солнце еще не проникло внутрь. – Садитесь.
Я присел, как-то не соображая, что занял как раз президентское место, впрочем, он тоже не обратил на это внимания, сев напротив – все было почти как в прошлый раз, когда вся эта история только начиналась, и мир еще жил своими законами, не подозревая, что случится с ним за истекшие почти два месяца, что от него останется за это время.
Некоторое время мы молчали, Денис Андреевич машинально поправлял ворот рубашки, галстук он не надел, впрочем, я тоже.
– Мои соболезнования, Артем, – тихо повторил он. Я медленно кивнул в ответ. – Терпите, ничего не поделаешь, стисните зубы на несколько месяцев и миритесь. С собой, с мамой, с миром. Тяжело, но ничего другого не придумано. По себе знаю… – он не смог выдавить последние слова, комом застрявшие в горле.
– Спасибо, Денис Андреевич…
Мы снова замолчали. На сей раз надолго.
– Вы уже занялись входящими? – наконец, спросил он. Я кивнул. – У меня вчера была неприятная беседа с Виктором Васильевичем по поводу молодежных формирований «Московской Руси», учрежденной Кириллом. Большая часть занимается разборками с национальными диаспорами, те в ответ натравливают милицию …. В воскресенье кольцо вокруг Москвы стало непрошибаемым, сдали Солнцево и Куркино. Не представляю, как из всего этого выкарабкаемся, – он помолчал. И как-то абстрактно добавил: – Чем они все думают, когда друг на друга с ножами? Будто мертвых нет и не будет.
– Все надеются на «пятое кольцо», – заметил я, невольно втягиваясь в разговор. Денис Андреевич сумел растормошить меня, голова заработала. – Я смотрел подборку за сегодня, прорывов не было.
– Зато вчера случилось несколько. Спальные районы, по сообщению Яковлева, тихий ужас. Он там побывал сегодня утром. После чего предложил усилить укрепление красной внутренней зоны, а на время с десяти вечера до шести утра просто перекрывать Садовое кольцо.
– Это практически единственный нормальный объезд центра, не считая Третьего транспортного кольца, конечно.
– В красную зону, это еще покойный мэр предлагал, мы перебросим в самое ближайшее время весь чиновничий аппарат. Далеко ехать не надо, и надежная охрана. Артем, вы-то как раз попадаете, ведь недалеко живете. А Юрий Семенович, к примеру, мотается по Кутузовскому каждый день. Город и так задыхается, мы не можем еще нагнетать обстановку.
Я думал, он скажет другое. Почему-то показалось, вспомнит из-за чего ушел в добровольное заточение на неделю, а президент, всякий раз, когда казалось, сама тема выводит его на Владивосток, либо замолкал, либо переводил на что-то другое, вроде бы насущное, но не того свойства, что ли.
– Когда начнется великое переселение аппарата?
– Напрасно вы ерничаете, Артем… – он вздохнул, решив, что со мной сегодня говорить надо аккуратней. – Завтра утром перевезем весь Серебряный бор вплоть до Карамышевской набережной, Сосновку и ряд других поселков на западе. Послезавтра начнется выезд с Осенней улицы, Рублевского и Минского шоссе, с Лосиного острова, с Мосфильмовской улицы и Университетского проспекта. К пятнице планируем закончить. Ведь в центре почти все гостиницы пустуют.
– Как будто заранее предусмотрели. Да мощный будет drang nach osten, – Денис Андреевич поморщился, но промолчал. – Первое время вам автомобилисты спасибо скажут преогромное. А потом бензин кончится. Вот тогда, – покусывая губы добавил я, – перегораживайте Садовое хоть КПП, хоть просто границу тяните.
– Артем… – медленно произнес ошарашенный президент.
– Извините. Сорвалось…
– Вам бояться нечего, вы же внутри красной зоны все равно, – неожиданно мне вспомнилась госпожа Паупер, она говорила тоже самое, так давно, казалось, вечность прошла с того нашего разговора. Еще и Милена была жива и прекрасна в своих безумствах и сама Юлия Марковна руководила олимпийской стройкой в Сочи. А теперь ни Сочи, ни ее, ни Милены. Никого. Лишь мы жмемся в кабинете, два последних человека на земле, ожидающих, что в любой момент двустворчатые двери распахнутся, внутрь вломится толпа жаждущих причастить бесконечной смертью, и нам останется, вжавшись в дубовые панели за креслом, ожидать неминуемого.
– Вообще-то есть еще и обслуга. Народ, так сказать. Он выходит на улицу, покупает еду, товары, может и подхватить и занести. А поскольку ключи от всех дверей у народа, даже мертвый вспомнит, как попасть в любую дверь, пока выключен свет и все в своих постелях.
Странно, я произнес это, даже не почувствовав того, что сказал, а вот Денис Андреевич явственно вздрогнул всем телом. Пробормотал что-то под нос об усилении ответственности и безопасности, про то, что «правильную тему подняли, Артем, спасибо, про народ-то мы как-то не подумали» и немедля позвонил Пашкову, сообщив о «рацпредложении Торопца». Разговор длился недолго, вместе со мной президент вышел из кабинета, отправляясь на встречу с премьером. Мне остро захотелось спросить, как же так получилось, что мы вот так запросто потеряли все и почти всех там, в хорошо охраняемых поселках. У президента не решился, не стал беспокоить и премьера. За вопросом отправился к Нефедову. Он сыскался нескоро, он утром делал доклад на заседании узкого состава, а потом словно испарился, вроде и был в здании правительства, но никто его не видел. Наконец, я обнаружил директора ФСБ в комнате отдыха министра иностранных дел, должность, ставшая никчемной неделю назад, но занимаемая до вчерашней ночи, когда и сам министр, как и моя мама…
Я осторожно поскребся в приоткрытую дверь и попросил разрешения войти и поговорить. Нефедов долго смотрел на меня, но затем кивнул.
– Палата с ума сходит, – зачем-то начал он. – Думцы устроили в своем здании косметический ремонт: замену люстр, дверей, ковровых дорожек, еще чего-то по мелочи. А сегодня же сами побоялись приходить, кому-то якобы привиделся мертвец, меняющий таблички на дверях. Потребовали от меня прошерстить здание…. Действительно, хоть бы там мертвец и появился, все проку больше, – и перебивая себя, спросил: – Так о чем вы?
Я объяснил. Нефедов указательным пальцем почесал переносицу, задумчиво оглядел комнату, небольшую метров пятнадцать, диван, два кресла, журнальный столик, шкаф с книгами, домашний кинотеатр с аккуратно разложенными дисками, большею частью релаксационными видами. Наконец, ответил:
– Вы хотите и там побывать, на месте? – внутренне содрогнувшись, понимая, что увижу в этом случае, я кивнул. Не одному, главное быть там не одному. Тогда куда легче. Владислав Георгиевич будто прочел мои мысли, хотя почему будто бы, кажется, они достаточно ясно читались на лице, потому ответил просто: – Лучше будет, если мы с вами туда поедем. Я просто покажу, вы всегда можете повернуть обратно.
– Да некуда поворачивать, – мне ясно представилась картина вчерашнего собственного сидения у телефона, пустой квартиры, она и прежде была пустой, но я не замечал этого, покуда не оказался выжран изнутри поразившим в самое сердце известием. С сердца и началось пожирание, а потом… потом я ничего и не чувствовал, нечем оказалось ощутить сковавшую члены боль бесконечной потери, последней из возможных и самой сильной из мыслимых. – Некуда.
Он кивнул в ответ. Сжал мне плечо.
– Кто еще там остался? – хрипло спросил я, пытаясь отогнать мучительные видения, нежданно ворвавшиеся в мозг.
– Многие. ФСО взбунтовалась… ладно, теперь все равно, – и совершенно неожиданно, хотя и понятно, почему, продолжил: – Родители Марии Александровны так же обратились. Атака оказалась одновременной на оба города. Что подтверждало мою теорию, помните, я говорил… да что проку, – резко парировал он себе.
– А что Мария Александровна, она как?
– Пока не в курсе, я не посмел сказать. Связь с Питером прервана, надеюсь временно. Мы все на что-то надеемся, теперь только это и осталось, – и в ответ на мой немой вопрос, резко встряхнувшись, ответил: – С ней ничего не случилось. Она выехала в Москву за несколько дней до происшедшего. Можете обвинить меня, я уговорил.
– Вы не могли знать, – безвольно ответил я, скорее, себе, нежели ему.
– Подозревал, если хотите.
– А сейчас…
– Сейчас она с ним. С позавчера, – Я кивнул: так вот почему Денис Андреевич покинул свое заточение и стремительно вернулся в дела, к окружению, словно утопающий, схватился за последнюю соломинку, и вырвался из плена вод. Вцепился, пытаясь не отпустить снова, такую маленькую, казалось, совсем беспомощную. Но державшую его все прежние годы. И только после смерти дочери, чудовищного удара для обоих, винящих в нем каждый свою половину, соломинка стала выскальзывать из рук. Последний раз, как я понимал, едва не ушла совсем, но все же вернулась. Возможно, не совсем ради него самого…
