М. Волошина - Дни и ночи Невервинтера
Она смотрела на него странным пристально-изучающим взглядом, который когда-то заставил его увидеть в ней нечто большее, чем юную авантюристку, случайно оказавшуюся причастной к истории с Серебряным Мечом. Он часто задавал себе вопрос, как так вышло, что вокруг нее собралось столько разных существ. И если его, человека долга, можно понять, то что держит рядом с ней того же Бишопа? Или Нишку, которой, кажется, вообще ни до чего нет дела, кроме возможности что-нибудь где-нибудь стянуть. Касавир вздохнул. Что он может ей объяснить? Что каждый раз, когда она уходит куда-то с Бишопом, он не находит себе места? Что, пока он ждет ее в таверне, лишь железная выдержка не позволяет ему взорваться, слушая пьяные разглагольствования Дункана, песни Гробнара, и ругань Келгара, Нишки и Кары? Что он выходит на улицы города, чтобы хоть как-то отвлечься, но здесь его настигают воспоминания, от которых хочется бежать? Что, когда Дункан сказал ему, что Эйлин с Бишопом ушли на пару дней в Лоннсвальд, он почувствовал, что не в силах больше терпеть эту пытку? Нет, ничего этого он ей не скажет. Да и это была бы лишь часть правды.
— Эйлин, ты знаешь мое отношение к Бишопу. Он не вызывает у меня доверия. Я… просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Бишоп — опытный охотник, а ты…
Эйлин нахмурилась.
— Ну-ну, договаривай.
Касавир вздохнул.
— Я не хотел тебя обидеть, поверь… я знаю, что ты можешь защитить себя.
— И все-таки, ты сказал то, что сказал. В чем дело, почему ты так смотришь на меня?
Касавир смущенно отвел взгляд.
— У тебя на лбу и на подбородке…
— Что? О, боже! — Эйлин принялась судорожно оттирать грязь с лица. Потом посмотрела на свои руки, одежду и засмеялась. На богиню охоты в таком виде она явно не тянула.
Махнув рукой, она села у костра и жестом пригласила Касавира присоединиться.
— Знаешь, я, может быть, не бог весть какая охотница. Но я ведь дочь охотника. Меня с детства это все интересовало, но любые мои попытки уговорить Дэйгуна научить меня чему-то заканчивались тем, что я просто таскала шкуры на продажу. — Эйлин помолчала и внимательно посмотрела на Касавира. — И все-таки, что произошло между тобой и Бишопом, почему ты пришел сюда? Я понимаю, что ты волновался обо мне, но чувствую, что ты чего-то не договариваешь. Это ведь не первый раз, когда мы с Бишопом надолго уходим. Что заставило тебя следить за нами на этот раз? Ты в самом деле сомневаешься в моей способности защитить свою честь? И что это за странные намеки Бишопа?
Упоминание об этом вывело его из равновесия.
— Послушай Эйлин, если ты хочешь поговорить со мной о моих действиях, давай поговорим об этом! Если же мы собираемся обсуждать мерзости, которые говорит Бишоп, лучше нам закончить этот разговор прямо сейчас! Если желаешь, обсуждай это с ним!
Касавир осекся. Эйлин посмотрела на него с удивлением. «Ну, надо же, есть на свете вещи, которые могут задеть этого надменного красавца за живое!»
— Прости, Эйлин, — упрямо произнес паладин, — но мне действительно нечего добавить к тому, что я уже сказал.
— Нечего? Но я же вижу, что что-то не так. Почему ты не доверяешь мне и отказываешься со мной говорить, но при этом считаешь возможным следить за мной?
— Я не следил за тобой, — ответил Касавир, начиная раздражаться, — и я не предполагал, что ты станешь слушать разговор, который…
— Который что? Может, ты скажешь, что он меня не касается? Скажи прямо — ты ревнуешь меня к Бишопу?
Паладин вздрогнул и посмотрел в лицо Эйлин. На нем не было и тени насмешки или пустого любопытства. «М-да, куда-то не туда разговор зашел, — подумал он, — хотя… не так уж она не права.» Он согнул одну ногу, поставив ее на землю, сорвал травинку и стал молча крутить ее в руке, опершись локтем о колено. Его молчание заставило Эйлин покраснеть, решив, что она по горячности сморозила глупость. Она уже собиралась извиниться, когда он, глядя в сторону, произнес:
— Раз уж ты об этом спрашиваешь… Я не ревную тебя, но… испытываю естественное волнение, зная, как Бишоп смотрит на тебя и что думает. Ты — наш лидер, и от тебя зависит, может быть, судьба всего отряда. Мне почему-то показалось, что ты не склонна разделять его страсть к пьяным приставаниям и сомнительным комплиментам. Да ты и не горела желанием брать его в команду. Ты можешь сказать, что это не мое дело, но от этого ни я, ни ты не станем больше доверять ему. И я не изменю своего поведения. Если тебе угодно называть это ревностью, — он пожал плечами, — называй.
Она смутилась еще больше и не сразу нашлась, что ответить.
— Я… понимаю твои мотивы. Мне это, и правда, не приходило в голову. — Эйлин робко дотронулась до его плеча, — спасибо за откровенность. И за заботу.
Волнение в ее голосе заставило его напрячься. Нет, это не совсем то, на что он рассчитывал. Внезапно возникшая шальная мысль тут же уступила место трезвому размышлению: «Она молодая девушка с богатым воображением». Но ее искренние слова и прикосновение заставили что-то в его душе пошевелиться. Он посмотрел на нее. Непослушные короткие рыжие пряди, еще месяц назад бывшие длинными локонами. Она почему-то решила, что с ее образом жизни шикарная прическа ей ни к чему. Нежная улыбка, светлая кожа, высокие скулы, розовые веснушчатые щеки, на которых так легко выступает румянец, светлый пушок на тонкой шее, изящные запястья, чуть миндалевидные зелено-карие глаза, смотрящие на него из-под длинной челки. Наверное, у нее в роду были эльфы. Касавир усмехнулся про себя. Давно он не обращал внимания на детали женской внешности. Калак-Ча, спаситель мира, яркий лидер, легендарный лейтенант городской стражи? Все так. Но еще — талантливый бард, способный своей песней не только вдохновить на бой и придать сил, но и заставить улыбнуться, загрустить, помечтать или расслабиться. Добрый, отзывчивый, легкий в общении человек. И просто милая девушка, с которой иногда хочется почувствовать себя лет на пятнадцать моложе. Касавир улыбнулся ей глазами, протянул согнутый мизинец и сказал:
— Ну, тогда давай мириться.
От этого теплого взгляда и тихого, низкого голоса у Эйлин поползли приятные мурашки по телу, а щеки вдруг стали горячими. Она поняла, что краснеет. Она и не предполагала, что Касавир может быть… таким. Он сидел, повернувшись к ней вполоборота, и опирался рукой о землю в нескольких дюймах от того места, где она сидела. Когда они сцепились мизинцами, она вдруг почувствовала неловкость, как будто между ними происходило что-то очень личное. С Бишопом у нее никогда такого не было, хотя он иногда позволял себе куда большие вольности.
* * *Возникшую тишину нарушил незаметно подошедший Бишоп. В одной руке он нес связку куропаток и рябчиков, а в другой — двух зайцев. Увидев их, он лишь хмыкнул и бросил добычу у ног Эйлин.
— Считай, что сегодня ты заработала себе ужин. Эти зайцы попали в твои ловушки.
Он отошел к протекавшему неподалеку ручью, чтобы напиться. Вернувшись, бросил Касавиру:
— Часа через три начнет темнеть. Если хочешь попасть в город до ночи, лучше идти сейчас. Или… если желаешь остаться, черт с тобой, сегодня я добрый. Твое дежурство у костра с полуночи до двух.
— Я слушаю приказы лейтенанта, а не твои, — хмуро бросил Касавир.
— А может, ты вообще считаешь Лоннсвальд своим лесом? — сказал Бишоп язвительно. — Не забывай о том, что я сказал тебе — это моя территория.
— Не заводись, Бишоп, — промолвила Эйлин, а затем обернулась к Касавиру. — На охоте действуют свои правила, и ты должен им подчиняться, хочешь ты того или нет. Бишоп прав, он здесь главный, а не я.
— Хорошо, я готов подчиняться, — угрюмо проговорил паладин, чеканя слова.
Скоро тушки зайцев были освежеваны и разделаны, тройка самых крупных куропаток ощипана и выпотрошена. Оказалось, что Касавир отлично умеет готовить под костром дичь, фаршированную диким виноградом, обложенную шпиком и завернутую в кленовые листья, недостатка которых в Лоннсвальде, разумеется, не было.[1] Через полтора часа компанию ждал отличный ужин из нежного заячьего мяса на вертеле и запеченных куропаток, достойных королевского стола.
Бишоп пришел в хорошее настроение.
— Да, ничего из того, что подают во Фляге, не сравнится с этим. Под такую изысканную еду хочется наполнить кубок лучшим вином из замкового подвала, послушать хорошую музыку, обнять красотку. — Бишоп подмигнул Касавиру. — А, паладин? Ну-ну, не дуйся. Попроси лучше лейтенанта сыграть нам что-нибудь.
Эйлин не пришлось долго уговаривать. Касавир полулежал на спальном мешке и смотрел, как она играла. Ее пальцы быстро перебирали струны лютни, в глазах отражались блики огня. Или они сами так блестели? У Касавира вдруг появилось чувство нереальности происходящего. Где-то за пределами этого леса уже практически идет война, страдают и гибнут люди, наместники делят власть, лорды и правители заключают сделки. А он лежит здесь, сытый и приятно усталый, вдыхает запах сумеречного леса, смотрит на прекрасную девушку в тусклом свете костра, слушает нежные переливы лютни. Даже присутствие Бишопа его уже не раздражает. Почему это блаженство не может длиться вечно? Впрочем, лучше не задавать себе такие вопросы.
