Когда я вгляделся в твои черты (СИ) - "Victoria M Vinya"

― Чего жопу там паришь? Давай к нам! ― прокричал ей Армин.

― Я попозже. Пока хочу полежать на солнышке.

― Да кто ж в шмотках на солнышке лежит?

― Купальник дома забыла. Дура я, короче: собралась плавать, а самое главное не взяла.

― Так купайся в обычном белье.

― Через него просвечивать будет, если намочить. Ещё и в мокром потом домой идти.

― Вот ты себе проблем насочиняла, ей богу! ― Армин хлопнул себя по лбу ладонью.

― Тебе легко говорить: у тебя сисек нет!

― Послушай, давай мы просто отвернёмся, а ты зайдёшь в воду без всего, ― предложил Эрен. ― Мы не будем пялиться, честно-честно! Отплывём подальше.

― Да неудобно это всё. Забей! Я лучше пока костёр разведу.

Эрен огорчился, что она отказалась от веселья, но решил, что завтра непременно что-нибудь придумает для неё.

Микаса насобирала бетонных кусков вдоль старого ограждения, где когда-то было частное владение: оно давно было заброшено, и местные подростки пробили в окружавшей его стене несколько дыр. Сложив из камней небольшой круг, она развела в нём костёр, после нарвала с кустов веток и очистила их от коры, чтобы немного позже пожарить на огне сосиски. Когда ей надоело торчать на берегу, Микаса зашла по щиколотки в озеро, чтобы посмотреть, как Эрен и Армин скидывают в воде друг друга с плеч и устраивают представления с различными трюками, чтобы впечатлить её.

Как следует набесившись, друзья сели вокруг костра.

― Знаете, ― заговорила Микаса, ― раньше я не обращала внимания, а сейчас вы там кричали чуть не до хрипоты, и было так отчётливо слышно, как у вас голоса начали ломаться. Через пару годков глядишь ― забасите, как настоящие мужики!

― Да ну, по-моему, ты слышала только Эрена: я до сих пор пищу как девочка, это так бесит! ― Армин вытянул ноги на покрывале, усеянном песком, и подставил лицо потускневшим солнечным лучам.

― Ты зря переживаешь: люди так по-разному взрослеют. Особенно умом. Чего уж о теле говорить!

― А я вот ловлю себя на том, что по мере взросления мне в голову приходят всякие противоречивые вещи, ― серьёзно и откровенно вставил Эрен. ― Как бы объяснить… Я вроде слишком мелкий для этих мыслей, но в то же время в них всё очень отчётливо. Хотя и как будто не со мной…

― Я сейчас вообще ни хрена не понял, если честно, ― со смешком проговорил Армин.

― А о чём эти мысли? ― спросила Микаса.

― Много о чём. В основном о гранях одного и того же: о тяжёлом и легкомысленном, о душе и теле, о прошлом и будущем.

― Ты вот словно хочешь быть открытым, но тебе что-то мешает. По итогу говоришь всё и не говоришь ничего. И я это не в первый раз чувствую! В доме мадам Ренессанс ты часто так изъясняешься. Дико раздражает. ― Микаса сердито крутила концы ленточек соломенной шляпы и хмурилась.

― Прости.

― Да за что? Глупость какая-то!.. ― Микаса подтянула колени к груди и склонила голову набок. ― Мадам Ренессанс, там, наверное, скучает. Она мне призналась, что наша с тобой компания ей приятнее всего.

В этот момент Армин исподтишка метнул взгляд на Эрена и заговорщически улыбнулся ему, чуть заметно кивнув в сторону Аккерман.

― Угу, мне тоже, ― ответил Эрен. ― Грустно думать, что однажды её не станет.

― Не начинай только! ― капризно оборвала она, но сквозь нерв в её голосе был ясно слышен страх смерти.

― Да это всё равно случится лет… через двести пятьдесят?.. ― Эрен засмеялся, желая прогнать её угрюмость и тревогу. ― Зато когда повзрослею и разбогатею, обязательно выкуплю дом госпожи Шпигель!

― Мечтай больше! Это я его выкуплю, когда разбогатею! ― Микаса рассмеялась ему в ответ.

― Ну, это мы ещё посмотрим.

― Готова поспорить! ― Микаса деловито обхватила пальцы Эрена с такой силой, что у него округлились глаза от боли. ― Армин, разбей нас!

Арлерт с азартом выполнил её просьбу. После позвал Эрена пойти ещё поплавать. Мальчишки резво бросились обратно в воду: дурачились, плыли наперегонки к другому берегу, перекрикивались и прыгали с моста в глубину.

Близился вечер. Воздух остывал и становился тяжелее. Эрен выбрался на берег и заметил, что костёр почти потух, а Микасы нигде рядом не было: «Ушла, наверное, погулять вокруг озёра», ― решил он. Как следует обтёрся полотенцем, оделся и отправился поискать её. Погрузившись в себя, он не заметил, как долго шёл по тропе, любуясь охваченными золотом деревьями, бойким танцем мошкары среди листвы. На бетонной стене по правую руку виднелись проплешины мха, увитые серебристой паутинкой. Всё вокруг было наполнено красотой, блаженством. «Я запомню этот миг навсегда», ― подумалось Эрену под приятную щекотку в носу, предшествующую слезам безмятежного счастья.

Впереди, у воды, что-то засветлело. Эрен узнал очертания шляпки Микасы и ускорил шаг. Но, как только Аккерман лихо сбросила головной убор на траву, а следом и шёлковый комбинезон вместе с бельём, он резко остановился, впившись ногтями в сочные стебли дягиля. В горле застрял ком не выкрикнутого имени. Эрен стыдливо опустил глаза, а в ушах вместе с участившимся сердцем раздавалось канонадой «мы не будем пялиться, честно-честно!». Он оглядывал испачканные травой и глиной кроссовки, а душа провалилась в обморок, мысли вырвались из тесной головы и унеслись к берегу, затерялись в складках брошенной одежды. Переломив дрожащими пальцами стебель, Эрен медленно поднял голову и посмотрел на Микасу, зашедшую по колено в воду: она с невинным смешком вытянула указательный палец, пытаясь дотронуться до перламутрового крыла шустрой стрекозы. Затем несколько раз зачерпнула в ладони воды и плеснула на себя. По белой коже струился вечерний ласковый свет, отражённый от озёрной глади, и Эрен не мог оторвать взгляда от левого мокрого бедра Микасы, от упругой маленькой груди в россыпи блестящих капель. Всё это невозможный длинный сон, упоительный мираж, невесть почему бесстыдно происходящий наяву. Эрен не фантазировал о сексе с Микасой: ему было сложно вообразить, как это происходило бы на самом деле. О наигранных картинках из порно и вовсе не хотелось думать. Но он со всей ясностью представлял, как она припадает обнажённым мокрым телом к нему, сжимает в кулачке волосы на его затылке. Микаса пахнет горькой озёрной водой и песком. Сквозь вымокшую ткань рубашки он чувствует её отвердевшие крохотные соски, хрупкие изгибы. Уставшее солнце пригревает их двоих. Микаса ёрзает бархатной щекой по его щеке…

Больше, чем нежность. Выше. Прекрасней.

Происходящее — огромная ответственность, а они неразумные дети, едва познавшие «взрослые порывы». Он просто не имеет права ей навредить, сделать что-то лишнее, грубое.

Только объятие. Ничего больше. Большего пока и не нужно.

Эрену сделалось гадко и стыдно за то, как он упивался уязвимостью Микасы, за свои неприкаянные грёзы. Ноги онемели и подкосились, голова шла кругом, в глазах зарябило. Хватаясь за попадавшиеся под руки ветви и стебли, он кое-как сбежал и выбрался обратно к берегу, где сидел Армин и кидал в воду камешки.

— Где тебя носило? — возмутился Арлерт. — И где Микаса?

Эрен ему не отвечал. Словно заколдованный, несколькими рывками сбросил одежду и зашёл в озеро. Он погружался ко дну, поднимался к поверхности, лихорадочно сплёвывал мутную воду, жадно глотал воздух и вновь надолго скрывался под взбаламученной гладью. Только бы вытравить из головы наваждение, припечённое зноем. Вытравить чувство вины. Как этого много для одного жалкого человеческого сердца! До чего хорошо! До чего стыдно! Безумно! Разве было когда-нибудь так славно в прежней жизни? Так свободно и легко. Ему хотелось выколоть себе глаза, но в то же время из последних сил доплыть до того берега и броситься в робкие объятия дорогой Микасы.

«Я больше не чудовище. Всего лишь глупый мальчишка. Глупый… Поплатившийся за свою грубость и заносчивость».

Тёплая пульсирующая тяжесть внизу живота отступила, мышцы конечностей расслабились, и Эрен, рухнув на спину, умиротворённо покачивался в спокойных волнах, созерцая гряду золотисто-багровых облаков.