М. Волошина - Дни и ночи Невервинтера
Вошла Кара, гордо вскинув голову и демонстрируя всем свою великолепную осанку. Молча кивнув всем, она подошла к камину и уставилась на огонь. Что-то новое появилось в ее глазах и манере держать себя. Ба! На ее корсете по-прежнему торчали останки розы, подаренной Сэндом. Келгар хотел было что-то вякнуть, но Эйлин пригрозила ему ложкой.
— Добрый день, Карочка, — ласково сказала она, — ты как раз вовремя. А где…
Вопрос о Сэнде так и крутился на языке, но Эйлин сочла более благоразумным заткнуться и ждать развития событий.
Сэнд явился через некоторое время. Никаких непотребных одежд на нем не было, а печать иронии и интеллекта вновь вернулась на его осененное разумной мыслью лицо.
— Доброго всем здравия, — бодро проговорил он, — Келгар, не открывай напрасно рот, используй свои жевательные мышцы по их прямому назначению. Мм… Дункан, ты решил нас побаловать? С чего такая щедрость? Впрочем, все мы иногда способны на безумные поступки.
С этими словами он подошел к Каре, которая так и стояла у камина, скрестив руки на груди. Взгляд его упал на розу или то, что от нее осталось. Сэнд поморщился и подошел к горшку с любимой фуксией Дункана. Прежде чем тот успел что-то сказать, он сорвал один из цветков. Затем вытащил поникший бутон из корсета и бросил его в огонь, заменив на свежий. Подав Каре руку, он сказал:
— Позволь проводить тебя к столу. Отдадим должное гостеприимству моего старого доброго друга.
Эйлин не выдержала и язвительно произнесла:
— Воспользуйся этой возможностью Сэнд, а то в следующий раз он тебе яду в жаркое насыплет.
Дункан хлопотал вокруг своей фуксии, ругаясь на чем свет стоит и кидая злобные взгляды на Сэнда. Но все были заняты едой и оживленным разговором и его проблем никто не разделял. В конце концов, и он успокоился.
Эйлин с интересом смотрела на Сэнда и Кару, сидевших друг напротив друга и время от времени принимавших участие в общем разговоре. Они не вели себя, как люди, ставшие близкими, но что-то между ними произошло этой ночью. «Ну, вот и славненько, может они будут меньше собачиться, — с удовлетворение подумала Эйлин, — а Сэнд вспомнит, что он все-таки мужчина, и отстанет от Касавира. Да, кстати, пора уже позаботиться об этом добровольном затворнике, а то еще ноги, чего доброго, протянет». Послав поваренка к Касавиру и убедившись, что тот вернулся с пустым подносом, Эйлин успокоилась.
Кто не порадовал разнообразием, так это похмельный Бишоп. Он был в своем репертуаре, то есть, когда ему самому было паршиво, старался, чтобы степень его отвращения жизнью прочувствовало наибольшее количество людей. Его разговор за столом состоял, главным образом, из междометий, ругательств и отдельных приличных слов типа «девка», «да пошел ты», «бестолочь» и «придурок». Самой связной произнесенной им фразой была вежливая просьба: «заткнись, чертов карлик, или я тебе твою лютню на голову надену». В конце концов, по многочисленным просьбам трудящихся, Дункан предложил Бишопу проследовать в отдельный зал, где он сможет спокойно вкушать свой целительный эль, и никто не будет травить его тонкую душу своими недостойными разговорами.
Когда все было съедено, выпито и похвалено, стали обсуждать планы на оставшийся день. Выяснилось, что ни у кого особых дел в городе нет, кроме Гробнара, которому, в связи с творческим взлетом, потребовался запас струн для лютни и пара тачек писчей бумаги. Но, по глазам присутствующих было видно, что возвращаться домой сегодня им не хочется.
— Поедем завтра, — решила Эйлин, — за двое суток крепость без нас не рухнет. Кто соскучился по крику Катрионы, звону оружия и запаху солдатской похлебки — тот может ехать сейчас. Нет желающих? Бишоп?
— Я сам решу, когда мне ехать, «капитан». Прибереги свои приказы для этой челяди во главе с паладином.
Эйлин кивнула, вставая из-за стола.
— Прекрасно, я рада, что в нашей славной команде нет разногласий. Ну что, Гробнар, устроим состязание бардов, как в старые, добрые времена? Ты, кажется, хотел отыграться за прошлый раз. Поем по одному куплету, и чтоб не повторяться. Ставка обычная — обет молчания на час. Идет? Бишоп, ты куда?
— Ну, вот, такой страстный болельщик ушел, — с сожалением в голосе произнесла Эйлин, когда дверь таверны с треском захлопнулась за разозленным Бишопом.
После состязания Гробнар, первый раз в жизни выигравший у слегка рассеянной Эйлин, решил на радостях осчастливить всех, кто за него не болел, спев им еще несколько песен из своего репертуара. Эйлин, связанная обетом молчания, ничего не могла с этим поделать. Впрочем, до тяжких телесных повреждений не дошло. Как ни странно, на сторону Гробнара встал довольный, лоснящийся от еды Келгар, сказав, что ему лично все равно, лишь бы было не скучно, он даже готов подыграть Гробнару на ложках.
Сами собой начались танцы. Сэнд галантно пригласил Кару, правда, шокировать общественность они на сей раз не стали. Дункан оторвался от емкости с некой экспериментальной жидкостью, родившейся в результате делового сотрудничества с Сэндом, и принялся отплясывать с Эйлин. Ну, а Шандре и Элани пришлось танцевать друг с другом. Похоже, они уже вполне смирились со своей судьбой, и даже находили в этом нечто пикантное. Может быть, в этом отчасти была заслуга эля, выпитого ими на брудершафт. Эйлин, не смотря на свой обет молчания, не забыла о Касавире, и опять знаками послала к нему поваренка: она не могла допустить, чтобы столь ценный член команды пропустил свой полдник.
Импровизированная вечеринка удалась на славу. После танцев поиграли в фанты — любимое развлечение Сэнда. Никто не умел лучше него придумывать каверзные задания, причем ему самому они никогда не доставались. Когда Келгару пришлось в пятый раз прыгать, откусывая без помощи рук яблоко, подвешенное на высоте роста Сэнда, он сказал, что игра — дрянь, а Сэнду надо засунуть это яблоко в соответствующее его мерзкой натуре место.
За фантами пошли «Ассоциации», «Пей до дна» и феерическое шоу Кары, которого любимая фуксия Дункана так и не пережила. И вот, когда утомленные безудержным весельем друзья уже готовы были играть в любимую игру Гробнара «А у меня в штанишках…», в зале таверны появился печально-сосредоточенный Касавир. Он был одет по-дорожному. Все повернулись к нему, а Элани невпопад икнула в наступившей тишине.
Эйлин заботливо поинтересовалась:
— Как ты, Касавир?
— Хорошо, — ответил Касавир, глядя себе под ноги, — а ты?
— Как видишь. Куда ты собрался так поздно?
— В крепости есть дела. Иварр… просил меня кое-что привезти ему из города. И мне нужно доставить это как можно скорее, — доложил Касавир, продолжая буравить взглядом носки своих сапог.
— Я понимаю. Значит, до завтра это не подождет.
— Нет, не подождет, — твердо ответил Касавир.
Эйлин вздохнула и произнесла:
— Хорошо. Береги себя.
— Доброй ночи, Эйлин, — произнес Касавир, подняв глаза и снова опустив их, — и вам всем доброй ночи.
И он быстро покинул таверну.
Голос подала Шандра:
— Что-то наш Касавир сегодня общителен как никогда.
— Да, что-то он сегодня… ик… на себя не похож, — поддакнула ей Элани.
«Вот вороны, — подумала Эйлин, — мало им сонного порошка». Она досадливо передернула плечами. «Ну, подумаешь, поцеловались на вечеринке. Что ж теперь, друг за другом по пятам ходить?»
Дункан подошел к Эйлин и, дыша ей в лицо невообразимым ароматом экспериментального продукта подпольной лаборатории, сказал:
— Э-ээ, а Касавир-то…
— Дункан!
— Ты, племяшка, с ним…
— Дункан!
— Вообще-то, я только хотел…
— Дункан, отстань! — грубо отшила его Эйлин. — Иди вон, Гробнару пива налей, а то он до крана не достает.
— Я вам щас отвинчу, бездельники! — заорал Дункан, обернувшись.
Оказалось, что Келгар под шумок подсадил к себе на плечи Гробнара, чтобы достать до заветной бочки, из которой он никогда никому не наливал. Услышав его вопль, они упали, запутались ногами, и стали барахтаться, награждаемые проклятиями Дункана и всеобщим смехом.
Насмеявшись вдоволь, Эйлин почувствовала, как она сегодня устала. И правда, этот вечер получился теплым, веселым и суматошным, каких давно уже не было в ее жизни. Келгар и Гробнар вдруг куда-то засобирались (впрочем, понятно, куда), Элани, Шандра и Дункан тихо соображали на троих, доедая оставшиеся от обеда каштаны в винной карамели, и вели какой-то щекотливый разговор. Сэнд и Кара сидели у камина. Один из них начинал фразу, а другой старался ее как можно остроумнее продолжить. Бишоп пока не приходил. «Мало ему, что ли, вчерашнего? Надо будет дверь на ночь запереть, а то еще перепутает ненароком». Пожелав всем спокойной ночи, Эйлин пошла к себе. Она зажгла светильник и начала раздеваться, машинально бросая одежду на кресло. Ей снова стало грустно. Она вспомнила поцелуй Касавира и его теплые руки, обнимавшие ее. От этих воспоминаний у нее по спине поползли приятные мурашки, а где-то в животе защекотало. А ведь этому непробиваемому святому воину тоже было приятно — она это чувствовала. Она прекрасно помнила, как он закрывал глаза, когда целовал ее, как настойчивы были его губы, а руки уверенно скользили по ее телу. Как он мог? После всего, что было, даже не подойти к ней, не сказать ни словечка. Она в сердцах повернулась и замерла, увидев то, что было красноречивее всяких слов. На столике, у ее кровати лежала алая роза — первый подарок любви в ее жизни.
