Надежда Чернецкая - Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал
— И вы стали жить с отчимом?
— Нет, после окончания школы я попросила у него часть состояния покойной матери и отправилась в Европу. Конечно, я могла бы учиться в одном из наших знаменитых британских университетов, но тогда мне хотелось оказаться подальше от дома, не чувствовать себя ни к чему привязанной, и поэтому я предпочла учиться на континенте. Потом я несколько месяцев путешествовала по Европе, нашла в Италии могилу матери и по-настоящему попрощалась с ней.
— Если ничто больше тогда не удерживало вас в Великобритании, почему вы не остались в Европе, мисс Лайджест? Не могу поверить, что не поступало достойных предложений о замужестве.
Она, видимо, не почувствовала себя польщенной этими словами и испытующе посмотрела на меня:
— Достойные предложения были в достаточном количестве, но ни одно из них меня не заинтересовало настолько, чтобы я решилась изменить свою жизнь. Что касается Великобритании, то я тоже поначалу думала, что ничто меня здесь не держит, но со временем поняла, что ошибаюсь: мне захотелось семейного тепла, а отчим продолжал писать письма и просил вернуться домой, кроме того, я получила выдающееся по английским меркам литературоведческое и филологическое образование, и здесь оно имело уйму путей применения в отличие от Европы, где подобных специалистов даже тогда было гораздо больше. Да и вообще, я уже принадлежала к известному английскому роду Лайджестов и понимала, что с этим именем на родине можно продвинуться дальше и заниматься тем, что интересно. Ходите, мистер Холмс, а то я съем вашу ладью!
— Спасибо за предупреждение!
Минут десять мы играли молча.
— Отчим принял вас с радостью, когда вы вернулись? — спросил я, наконец.
— Да. Он, должно быть, чувствовал приближение старости и поэтому был рад постоянно иметь мое общество, а мне было нетрудно находиться рядом с ним. Правда, вскоре по возвращении я познакомилась с Гриффитом Флоем, и он не давал мне скучать, заметно оживляя обстановку своими деяниями. Отчим же поощрял все мои занятия и возражал лишь против долгих отлучек.
— Вы уезжали куда-то?
— Ну, временами приходилось порядком поездить по стране, чтобы получить желанный экземпляр… Полиграфия быстро стала самой сильной моей страстью. В чем дело, мистер Холмс?
Неожиданная мысль заставила меня выпрямиться. С самого начала, в тот самый момент, когда на Бейкер-стрит доставили телеграмму мисс Лайджест и когда я спросил Уотсона о том, почему эта леди считает, что ее имя должно говорить мне о ее деле, я каким-то отдаленным чувством понимал, что слышал ее имя раньше и что сам произносил его… Разумеется! Элен Дж. Лайджест — автор монографии «Британская полиграфия», которая давно стояла у меня на полке, и к которой я несколько раз обращался за справками в своих расследованиях! Подумать только, теперь эта женщина сидит передо мной и не просто сидит, а является моей клиенткой!
— Боже мой, мисс Лайджест! — сказал я, смеясь. — Как я мог не вспомнить вас сразу? Я читал ваш труд, и он даже украшает мою библиотеку, но ни ваша телеграмма, ни визитная карточка, ни даже слова Грейс Милдред о том, что вы пишете научные статьи, не освежили мою память. Только теперь я вспомнил, где видел ваше имя раньше!
— Ну, вот видите! — улыбнулась она. — Озарение за озарение.
— Если бы моя память не играла со мной в такие игры, и если бы я прочел статью о вашем аресте на неделю раньше, я бы, наверное, сам, не медля ни минуты, предложил вам свою помощь. Во всяком случае, теперь передо мной стоит вдвойне важная задача: я не просто должен освободить женщину от несправедливого обвинения, но и спасти для Англии выдающегося ученого!
Она рассмеялась.
— Выходит, вам понравилась моя работа, мистер Холмс?
— О, да! Я нашел в ней множество нового и полезного. И, кроме того, мне чрезвычайно импонировал ваш стиль.
— Вы даже не представляете себе, как приятно это слышать! — мисс Лайджест в очередной раз убрала с поля мою фигуру и поставила на ее место свою черную.
— Будьте добры, еще коньяку, мистер Холмс!
Я тоже сделал ход, уменьшив количество ее фигур на доске, и потянулся к графину:
— Знаете, мисс Лайджест, — сказал я, — теперь я, пожалуй, возьмусь за изучение вашей коллекции с умноженным интересом: будет чрезвычайно любопытно воочию увидеть то, о чем я читал. Однако я надеюсь, что вы простите мне мое невежество в некоторых вопросах.
— Я думаю, вы клевещете на себя, мистер Холмс.
— Ничуть.
— Многие знают о ваших разносторонних знаниях и интересах. Вам шах.
Я разрешил ситуацию на доске.
— Я стараюсь отовсюду брать то, что может пригодиться в моем деле, и не забивать голову лишней информацией. То же относится и к вашей книге: она понравилась мне, потому что оказалась полезной в вопросах полиграфической экспертизы. Если же вы вздумаете экзаменовать меня по вопросам полиграфии вообще, боюсь, я вас разочарую.
Мисс Лайджест сделала глоток, а остатки коньяку вылила в чайную чашку и залила чаем.
— Мне казалось, профессия сыщика требует самых что ни на есть обширных знаний, — заметила она.
— Убежден, что именно разносторонних, а не обширных!
— Но ведь, кроме вашей профессии, вы занимаетесь чем-нибудь? Что-то ведь должно вызывать ваш, так сказать, чистый интерес? Вам снова шах.
— Многое, что кажется мне интересным, так или иначе относится к сыску и криминалистике… Но вы правы, есть вещи, которые привлекательны сами по себе. Например, музыка.
— Значит, музыка, — закивала она, улыбаясь, но не отрываясь от доски.
— Да, музыка. И литература! Но в этой области я еще более привередлив. Однако в любом случае мне будет интересно услышать ваше мнение по некоторым вопросам.
Я смотрел на нее, ожидая ответа. Мисс Лайджест подняла голову и посмотрела на меня. Ее глаза не скрывали торжества:
— Шах и мат, мистер Холмс!
Скажу честно, я был поражен: я играл в шахматы немного, но никому и никогда не удавалось вот так обыграть меня! Даже мой брат одержал надо мной лишь несколько побед и всегда признавал мои способности к этой традиционно мужской игре. И вот теперь меня обыграла женщина! Конечно, я не придавал особого значения игре и больше был занят беседой с мисс Лайджест, но ведь и она все время говорила со мной, так что моему проигрышу решительно не было оправдания. Передо мной лежал побежденный белый король — доказательство непростительных упущений — и я не мог найти нужных слов.
— Вы, я вижу, не считаете меня достойным соперником, мистер Холмс! — сказала мисс Лайджест, снова расставляя шахматы. — Давайте-ка еще раз, и, прошу вас, играйте в полную силу!
Мы начали новую партию, и я выбросил из головы все посторонние мысли. Моему восхищению этой женщиной не было предела, и оно затмевало даже чувство задетого самолюбия. Теперь я просто целиком отдался игре.
Новая партия была куда более продолжительной, и, лишь окончив ее, мы заметили, что наступила глубокая ночь. На этот раз победа осталась за мной, и, прощаясь, мы с мисс Лайджест пожали друг другу руки в знак наступившего равенства сторон.
8
На следующее утро я спустился к завтраку, когда Уотсон уже сидел в столовой со свежей газетой.
— Доброе утро, Холмс, — сказал он, глядя на меня поверх газетных страниц.
— Надеюсь, вы хорошо спали?
— Да, спасибо. А как ваш медицинский опыт, Уотсон? Вы, кажется, пополняли его вчера.
— Представьте, случайно услышал от горничной об уникальном с точки зрения медицины случае здесь неподалеку и решил воспользоваться представившейся возможностью изучить его. Правда, вопреки обыкновению, пришлось платить деньги за осмотр, а не получать их.
— И каковы успехи?
— Удивительно! Вернувшись, я хотел поделиться с вами результатами, но дворецкий заявил, что вы уединились с мисс Лайджест в ее кабинете и затеяли партию в шахматы. Я решил вам не мешать. Кто вышел победителем?
— Не спрашивайте, Уотсон. Я до сих пор не могу прийти в себя: мы разыграли две партии и остались на равных.
— Вы, конечно, шутите, Холмс! Я, как вы помните, тоже пытался играть с вами и с уверенностью могу сказать, что не знаю вам равных.
— Зато я знаю. Ну, ничего! Это был хороший урок за мою излишнюю самонадеянность. Нужно будет сказать за него спасибо мисс Лайджест. А, кстати, где она? По-моему, мисс Лайджест в отличие от нас с вами, Уотсон, обычно не опаздывает к столу.
— Мисс Лайджест уехала куда-то. Дворецкий сказал, что она рано позавтракала и покинула Грегори-Пейдж еще до того, как мы встали. Так что садитесь, Холмс, по-моему, нас ждет аппетитный бекон!..
Мой путь лежал в направлении полицейского участка, и я преодолел его не больше, чем за полчаса. Лестрейда я застал в его кабинете за чтением каких-то бумаг.
— Доброе утро, Лестрейд, — сказал я, входя в помещение.
