Леонид Свердлов - Ай да сукин сын!
Обзор книги Леонид Свердлов - Ай да сукин сын!
Леонид Свердлов
Ай да сукин сын!
Нет для советского разведчика более сложной задачи, чем понять, что от него хочет Центр. Штандартенфюрер СС фон Штирлиц сидел у своего приемника и по «Манифесту коммунистической партии» расшифровывал очередное задание из Центра. Книгу ему достал старый пособник коммунистов пастор Шлаг, так что на этот раз Штирлиц дешево отделался. Когда Центр зашифровал свое послание по женскому календарю за 1934 год, изданному в Воронеже, пришлось поставить на уши всю германскую разведку. К поискам календаря Штирлиц привлек ее лучшие силы, объясняя свой интерес тем, что в календаре опубликован какой-то уникальный рецепт яичницы на белом вине. Некоторые верили и помогали в поисках, при этом засветились трое лучших агентов Айсмана (с тех пор одноглазый Айсман возненавидел Штирлица лютой ненавистью); чтобы расплатиться с нужными людьми пришлось продать часть мебели; не обошлось и без кровопролития из-за осложнений с гестапо. В конце концов, календарь достал Шелленберг в обмен на четыре блока сигарет «Кэмэл». После всего этого никакие задания Штирлиц выполнять, естественно, уже не мог, да это и не требовалось: в шифровке было обычное поздравление с 7 ноября.
На этот раз его ожидания не были так обмануты: более серьезного задания он уже давно не получал. Центр требовал, чтобы Штирлиц выяснил, кто из крупных руководителей рейха ищет контактов с Западом, и по возможности сорвал эти переговоры.
Штирлиц еще раз внимательно перечитал задание.
«Кем они считают меня? — подумал он. — Гением или всемогущим?»
Чтобы ответить на этот вопрос, он долго и внимательно рассматривал в зеркало свое жесткое, моложавое лицо, затем отвернулся к стене и тихо, чтобы этого не услышали посторонние уши, сказал: «Что делать: они правы».
* * *А между тем шеф службы имперской безопасности СД Эрнст Кальтенбруннер посмотрел на шефа гестапо обергруппенфюрера СС Мюллера и сказал с сильным венским акцентом:
— Я не хочу будить в вас злобную химеру подозрительности по отношению к товарищам по партии и по совместной борьбе, но меня удивляет, что за последнее время, когда на фронте мы терпим поражение за поражением, в вашем ведомстве не разоблачен ни один русский шпион?
— Я уже думал над этим, — ответил Мюллер, — но не смог найти подходящей кандидатуры.
— Значит, я должен доложить фюреру, что у нас нет ни одного русского шпиона, а все провалы только потому, что он — дурак?
— Отчего же, — поспешно возразил Мюллер, — у меня уже есть кое-какие подозрения.
«Штрц» — в диктофоне у Мюллера порвалась пленка.
— Что вы сказали?
— Ничего, — ответил Мюллер, судорожно нащупывая за пазухой диктофон.
— Да нет же, я ясно слышал, как вы что-то сказали о Штирлице.
— Ну да! — быстро нашелся Мюллер. — Я сказал, что он как раз и есть русский шпион.
— Штирлиц? Ну, вы и сказанули! Впрочем, ладно, пусть будет Штирлиц. Но учтите: мне нужны не домыслы, а доказательства, которым поверил бы фюрер. — Кальтенбруннер открыл ящик стола и вынул оттуда толстую пачку бумаг.
— Вам придется сегодня как следует поработать, — сказал он. — Это доносы ваших сотрудников друг на друга. Разберитесь и доложите мне.
* * *Шелленберг увидел Штирлица в приемной рейхсфюрера. Именно к рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру Штирлиц решил обратиться за помощью, надеясь, что тот, узнав, о переговорах, которые ведет кто-то из его соратников, немедленно захочет подложить свинью своему товарищу по партии, как это было принято у руководителей рейха. Встреча с трепачом и сплетником Шелленбергом в планы Штирлица не входила, но ее было уже не избежать.
— Тысячу лет вас не видел, Штирлиц! Как дела? Представляете: эти скоты из гестапо подслушивают мои разговоры! Мерзавцы окаянные!
— Вам, наверное, показалось.
— Ничего не показалось: я сам подслушал их разговор об этом. Негодяи, мясники, и нечего их защищать!
— Я их и не защищаю, я к Гиммлеру пришел, — начал было Штирлиц, надеясь, что это заставит Шелленберга от него отвязаться, но тот разошелся еще больше:
— Да нужны вы ему как фюреру гарем! Впрочем, сменим тему, а то я уже коснулся медицинской тайны государственного значения, о которой я поклялся молчать как Китайская стена. Сами знаете, как у нас с этим строго.
— Ну, раз тайна, то действительно лучше не говорить, — сказал Штирлиц и отвернулся, успев заметить, какое разочарование изобразилось на лице Шелленберга.
— Слышали последнюю новость? — спросил он, повернув Штирлица лицом к себе. — В РСХА объявился русский шпион.
— Чего это вам такое взбрело? — насторожился Штирлиц.
— Нет, это совершенно точно: мне это по секрету сказал сам Кальтенбруннер, он совершенно взбеленился после того, как пропал фау.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (ФАУ)Фау искали несколько дней, опросили всех, кто мог хоть что-нибудь знать о его местонахождении. Заходили и к Штирлицу, но тот сделал вид, что ничего не понимает в реактивных снарядах, даже спросил, какой этот фау из себя. Расспрашивавший офицер гестапо осмотрелся и ответил, что вешалка в кабинете Штирлица была бы точь в точь похожа на исчезнувший фау, если с нее снять фуражку.
Когда гестаповцы ушли, Штирлиц вздохнул с облегчением: он был на грани провала: если бы не фуражка, которую он незадолго до этого повесил на фау, никому бы не пришло в голову, что это — вешалка.
На следующий день он переслал фау в Центр с дипломатической почтой через Турцию и был уверен, что про него скоро все забудут.
— И из-за такого пустяка Кальтенбруннер вообразил, что у нас работает русский шпион?
— Дело, конечно, не в этом. О настоящей причине Кальтенбруннер предпочитает не говорить, но все и так знают, что на днях из его сейфа кто-то спер две бутылки его любимого коньяка, а на такое свинство способен только один человек. Понятно, о ком я говорю?
— Нет, — поспешно ответил Штирлиц, — кто же это?
— Русский шпион, — ответил Шелленберг, выдержав многозначительную паузу.
«Коньяк-то — дрянь, — подумал Штирлиц. — Как бы сменить тему? Анекдот ему рассказать, что ли?»
— Хотите анекдот?
— Про фюрера? — оживился Шелленберг.
— Разве я похож на врага нации? — слицемерил Штирлиц. Он не мог припомнить ни одного анекдота, но он не был бы советским разведчиком, если не сумел бы сам сочинить анекдот:
— Приходит к Борману жена Геббельса… — начал он.
— Кстати, — перебил его Шелленберг, — знаете, за что я приказал расстрелять своего шестого за этот год секретаря?
— Опять из-за какой-нибудь тайны?
— Ну да! Он каким-то непостижимым образом узнал от меня одну тайну, только не спрашивайте какую.
— Да я и не спрашиваю.
— И правильно, ведь я должен убрать каждого, кто случайно от меня узнает о переговорах, которые мы с Гиммлером собираемся вести в Берне с американцами.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (ШЕЛЛЕНБЕРГ)Если бы он убирал всех, кому выбалтывал служебные тайны, то вскоре в РСХА остался бы в живых разве что ночной сторож, глухой как тетерев.
— Вы отличный собеседник, Штирлиц, — сказал Шелленберг, когда за окном стемнело, и настала пора уходить, — всегда дослушиваете до конца. Жаль расставаться. А хотите на прощание анекдот, я его совсем недавно слышал? Приходит к Борману жена Геббельса… Черт, как же там дальше? Забыл.
Шелленберг удивительно ловко умел выдавать мысли подчиненных за свои собственные, при этом даже не краснея, но вот допридумывать чужие анекдоты он не умел.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (ГИММЛЕР)«Его погубит любопытство,» — сказал однажды о Гиммлере Рем, но раньше любопытство Гиммлера погубило самого Рема: однажды рейхсфюрер повесил на двери своего кабинета фотографию Рема в весьма интимной обстановке с надписью «Не проходите мимо!»
Впрочем, сюжет фотографии был настолько интересен, что мимо и так никто не проходил. Когда Рем узнал об этом, Гиммлеру пришлось на несколько дней уйти в подполье, так как шеф штурмовиков был страшен в гневе и чтобы его пророчество не сбылось, пришлось его прикончить. После этого Гиммлер стал осторожней: свою коллекцию компроматов он больше не показывал никому, кроме Шелленберга.
Однажды, после очередного совещания в ставке, фюрер велел Гиммлеру задержаться. «Что за грязные слухи распространяет этот ваш Шелленберг о выдающихся деятелях партии?»
Гиммлер привык понимать его с полуслова. Через час на столе у фюрера оказались с любовью собранные рейхсфюрером СС досье на Бормана, Геббельса и Геринга, в которых было документально подтверждено все то, о чем простодушный Шелленберг болтал на каждом углу. В тот день Гиммлер допоздна засиделся у фюрера, взахлеб рассказывая о своей коллекции. После этого ни Борман, ни Геббельс, ни Геринг с ним не здоровались, а Шелленбергу на следующий день устроили темную в министерстве пропаганды, что, впрочем, его ничему не научило.