Геннадий Красухин - Круглый год с литературой. Квартал второй
8 МАЯ
Наши публицисты-юристы в «Литературной газете» не любили его, своего коллегу, за книгу о Крыленко. Выпустил её Аркадий Иосифович Ваксберг в 1974 году в смешной серии издательства «Молодая гвардия», которая называлась «Пионер – значит первый» (в журналистских кругах серию именовали «малой ЖЗЛ»). Но тираж у этой серии был совсем немалый.
Конечно, Ваксберг вряд ли восхищался Крыленко, достойным предшественником Вышинского, который многому у него научился: и обязательному требованию смертной казни для «бешеных псов» – врагов советской власти, и режиссуре процесса-спектакля. Но в 1974-м Ваксберг ещё не был тем Ваксбергом, каким он стал, опубликовав в «Литературке» статьи «Баня» или «Ширма», за которыми охотились как за самой дефицитной публицистикой.
Помню, я написал в нашу стенгазету по случаю какого-то юбилея «Литературки» такое четверостишие:
Исчез с земли последний бюрократ,
Последний вор прозрел, тюрьму покинув,
Последний гад стал всем не гад, а брат, —
Вот что такое Ваксберг и Рубинов.
И все со мною были согласны: бюрократы и ворьё жутко боялись Ваксберга и Рубинова. Когда они выезжали в командировки, их на всякий случай боялось любое местное партийное начальство.
Так что, когда Ваксберг стал настоящим Ваксбергом, он книг о Крыленко не писал. Писал о Вышинском, но уже как о холодном сталинском палаче. О Горьком, показывая, как того заманили в сталинскую ловушку, которая в один прекрасный день захлопнулась для Буревестника. Писал о Лиле Брик, музе Маяковского и очень сложном человеке. Писал о том, как решали для себя еврейский вопрос Ленин, Сталин и Солженицын.
А кроме того, на мой взгляд, по сценарию Ваксберга и Альбины Шульгиной был снят очень удачный фильм «Средь бела дня» (1982) – о разрешённых пределах самообороны, о том, как может оценить советский суд издевательство над людьми.
В фильме полный хеппи энд. Но советские зрители, привыкшие к бытовому хамству, к тому, что милиция не станет бросаться тебя защищать, понимали, что чаще всего судебный процесс, каким он показан в фильме, оканчивается далеко не так счастливо. Да и режиссёрско-сценарные решения многих сцен фильма были таковы, что ничто этот положительный конец не предвещало.
Умер Аркадий 8 мая 2011 года (родился 11 ноября 1927-го). Он оставил двухтомник воспоминаний «Моя жизнь в жизни». Советую прочесть.
* * *Вместе с другими гостями, приехавшими на именины Татьяны, явился, как пишет автор «Евгения Онегина», «мой брат двоюродный Буянов, / В пуху, в картузе с козырьком / (Как вам, конечно, он знаком)», а в сноске напоминает о «знакомстве»:
Буянов, мой сосед.
…
Пришёл ко мне вчера, с небритыми усами,
Растрёпанный, в пуху, в картузе с козырьком…
(Опасный сосед)
«Опасный сосед» – поэма Василия Львовича Пушкина, дяди Александра Сергеевича. Племянник потому и называет героя поэмы Буянова своим двоюродным братом, что Буянов – детище Василия Львовича, родившегося 8 мая 1766 года. Но обратите внимание на пропуск в цитате. Обозначая его точками, автор «Онегина» не сомневается, что знакомый с Буяновым читатель легко восстановит скрытые строчки Василия Львовича. Итак:
Буянов, мой сосед,
Имение своё проживший в восемь лет
С цыганками, с б…ми, в трактирах с плясунами,
Пришёл ко мне вчера с небритыми усами,
Растрёпанный, в пуху, в картузе с козырьком…
Понятно, что отзыв В.В. Набокова, комментатора «Евгения Онегина» об «Опасном соседе»: «Эта нескромная поэма – скорее галантная во французском смысле слова, нежели скабрезная (хотя в ней полно отечественных хулиганских словечек)», – мог появиться только в XX веке. А в 1811 году, когда была написана сатирическая поэма о посещении героя публичного дома и о драке в борделе, нечего было и думать о её публикации. Да и абсценная лексика не добавляла ей возможности проникнуть в печать. Впрочем, Василий Львович печатать её и не стремился. Тогдашнее просвещённое общество и без того знало его поэму, широко ходившую в списках и снискавшую его автору заслуженное признание.
По существу, с ней, с поэмой «Опасный сосед» остался Василий Львович Пушкин в литературе. Ничего равноценного ей он больше не сочинил.
Умер 1 сентября 1830 года.
9 МАЯ
Булат Шалвович Окуджава (родился 9 мая 1924 года) был всё-таки, по-моему, основателем жанра «авторской песни». То есть, и у Вертинского, и у Лещенко, и у Козина были собственные стихи, к которым они подбирали прекрасную музыку. Но они писали музыку и к чужим стихам, которые легко вписывались в их музыкальный контекст. Окуджава музыку к чужим стихам не подбирал. Потому-то он и говорил, что его песни – и не песни вовсе, а те же стихи, которые он своеобразно исполняет.
Почему его так поначалу невзлюбила советская пропаганда? Ведь пел он о человеческом долге оставаться человеком, о любви, которая в любом случае облагораживает человека, о жизни, которая «короткая такая» и потому не стоит её поганить: исправиться может не хватить времени.
Но советская пропаганда под человеческим долгом понимала долг гражданина перед государством, под любовью – любовь прежде всего к вождям, к вождю, под жизнью – что она должна быть полностью подчинена твоему начальству, которое знает, как тебе себя вести в жизни и требует, чтобы ты неукоснительно соблюдал установленные им правила.
В этом смысле первыми же песнями Булат схватился с государственной машиной. И в конечном счёте её победил!
Победил! Не смогли заставить его замолчать:
Каждый пишет, как он слышит,
Каждый слышит, как он дышит,
Как он дышит, так и пишет,
Не стараясь угодить…
Так природа захотела,
Почему – не наше дело,
Для чего – не нам судить.
Вот – набор истин, с которыми Окуджава выходил в открытый бой с государством. Бой, который государство проиграло. И похоже, что навсегда. Окуджава умер 12 июня 1997 года. Но песни его пережили. И будут жить долго. Вечно.
10 МАЯ
Выдающийся учёный современности Сергей Георгиевич Бочаров (родился 10 мая 1929 года) отказался защищать докторскую степень. А выбрать его в академики, минуя доктора, никто не хочет.
Нежелание Бочарова стать доктором восходит к обещанию, которое они с Кожиновым дали друг другу: умереть в той же учёной степени, что и М.М. Бахтин. По-моему, обоих стоит уважать за это.
Но, конечно, разница между Кожиновым и Бочаровым огромная. Кожинов, если по правде, и не досягает по своим работам настоящей докторской степени. У Бочарова каждая книга – готовая докторская.
Вообще-то это понятно. Кожинов был публицистом. Бочаров им не был.
Да и сами возьмите работы Бочарова по Толстому. И сравните с ними любую работу Кожинова. Почувствуйте разницу. Почувствовали. Вот тот-то и оно.
Бочаров помимо чудесной книги о романе Толстого «Война и мир», написал очень хорошую: «Поэтика Пушкина». А как подходит Бочаров к такому сложнейшему явлению в литературе, как проза Платонова? А его работа о Константине Леонтьеве?
Помню, когда наш способный пушкинист Валентин Непомнящий совсем уже было опустился на колени перед изображением Пушкина и уже поднимал руку для крещения, именно Бочаров одной остроумной статьёй в 1994 году в «Новом мире», показал карикатурность такого чтения. Он назвал статью непритязательно: «О чтении Пушкина». Но за непритязательностью скрывается очень глубокая мысль: ТАКИМ чтением Пушкина ничего не добьёшься. Если, конечно, ты занимаешься наукой, а не эссеистикой.
* * *Когда я пришёл в «Литгазету», в её редколлегию входила Юлия Владимировна Друнина (родилась 10 мая 1924 года). На заседания редколлегии она приходила редко. Но выступала по делу.
Было нечто обаятельное в этой славной и милой женщине. Она любила стихи. Откликалась на мою просьбу сходить к Чаковскому, чтобы пробить какую-нибудь неплохую подборку.
Позже, когда Друнина не была уже в редколлегии, она приходила в газету с мужем – киносценаристом Алексеем Каплером. Вместе они смотрелись очень изящно.
Они познакомились, когда замужняя Юлия Владимировна поступила на Сценарные курсы при союзе кинематографистов СССР. Поступила на курсы Друнина в 1956-м, а развелась с первым мужем – поэтом Николаем Старшиновым в 1960-м. И вышла за Каплера.
Вообще до этого она писала почти исключительно о войне, на которой она побывала, которая её обожгла, о которой она пронзительно сказала:
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу – во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Но после своего замужества она писала о любви, больше всего писала о любви:
