Геннадий Красухин - Круглый год с литературой. Квартал второй
Действенное начало было в такой степени свойственно Сейфуллиной, что в 1942 году, не приспособленная к трудностям походной жизни, она по своей инициативе поехала на фронт, на передовые позиции, и, вероятно, не остановилась бы ни перед каким выражением силы своего духа. В доме отдыха на Оке она по своей же инициативе вынудила летчика взять её в полет на открытом самолёте, и он проделал вместе с ней не одну мёртвую петлю, которая закружила бы любого, но Сейфуллина вышла из самолёта гордая и счастливая, что выдержала испытание…
Она была принципиальна до строгости, и люди, пошедшие на сделку с совестью, Сейфуллину боялись. Её слово могло быть острым и беспощадным, и тогда оставалось только дивиться, какой могучий дух заключён в этой слабой и долгие годы болевшей женщине».
Я уже цитировал её автобиографию. Вот как она её заканчивает:
«Я не представляю себе существовать на «ничьей земле». Так верю и так поступаю. Вот мой партбилет.
Я не хочу прийти к концу моей жизни Иваном, не помнящим родства. Мое внутреннее «я» – всё, чем я прожила свою жизнь, – связано с коммунистической партией. Все мои выступления были по прямому адресу: партии коммунистов. Я никогда не думала «в кулак», потихоньку, про себя. Никогда не обращалась за разрешением моих сомнений в чужую или «около проходящую» среду. Я шла только к руководству нашей партии.
Перед лицом моей человеческой и писательской совести я не могу вспомнить ни одного поступка или выступления (не было случая в моей общественной, а, следовательно, и в политической жизни), когда бы я оказалась вне восприятия мира.
Каждый человек, ощутив на своих плечах лишний десяток лет, хочет самоопределения. У одного такое желание возникает раньше, у другого позже. У меня поздно – к шестидесяти годам.
Не хочу умереть беспартийной при той или иной катастрофе – даже не имея партийного билета, хочу знать: я коммунистка!»
Что можно сказать о таком завещании? Трудно представить, что Сейфуллина здесь лукавит. Да и зачем ей лукавить? Что же, «руководству нашей партии», которое писательница считает нравственным ареопагом, прощена казнь Правдухина, самого близкого ей человека?
Скорее всего, когда пишет это, она не думает о Правдухине. То есть заставляет себя не думать о нём. Нас уже убедил Лидин, какой могучий дух был заключён в этой женщине.
25 апреля 1954 года она скончалась (родилась 3 апреля 1889-го). Не разочаровавшись в идеалах, в которые свято верила. Трудно представить, что она продолжала бы в них верить, если б прожила хотя бы ещё три года.
26 АПРЕЛЯ
Первый сборник стихов Владимира Григорьевича Бенедиктова, который так непритязательно и назывался «Стихотворения Бенедиктова» вышел в 1835 году и был распродан почти мгновенно. Потребовалось новое издание. Оно вышло в 1838 году большим по тому времени тиражом в 1000 экземпляров. И снова издатели не просчитались.
«Он был в моде, – свидетельствует Яков Полонский, – учителя гимназий в классах читали стихи его ученикам своим, девицы их переписывали, приезжие из Петербурга модные франты хвастались, что им удалось заучить наизусть только что написанные и ещё не напечатанные стихи Бенедиктова, а наряду с этим заметно охлаждение к Пушкину. «Бориса Годунова» и «Капитанскую дочку» почти не читают».
В моде, да. Фет будет вспоминать, как ему удалось купить книжку Бенедиктова и целый вечер они с Аполлоном Григорьевым «с упоением завывали при её чтении».
«И я не хуже других упивался этими стихотворениями, – писал И.С. Тургенев, – знал многие наизусть». Тургенев же много лет спустя рассказывал Л. Толстому, как он «плакал, обнявшись с Грановским, над книжкою стихов Бенедиктова и пришёл в ужасное негодование, услышав о дерзости Белинского, поднявшего на них руку…».
«Появление стихотворений Бенедиктова произвело страшный гвалт и шум не только в литературном, но и в чиновничьем мире. И литераторы и чиновники петербургские были в экстазе от Бенедиктова. О статьях Полевого и Белинского они отзывались с негодованием и были очень довольны статьёю профессора Шевырёва, провозгласившего Бенедиктова поэтом мысли. Жуковский, говорят, до того был поражён и восхищён книжечкою Бенедиктова, что несколько дней сряду не расставался с нею, и, гуляя по Царскосельскому саду, оглашал воздух бенедиктовскими звуками», – это из «Литературных воспоминаний» Ивана Панаева.
Перечислять поклонников Бенедиктова можно долго. Скажу только, что вся эта горячая волна увлечения его поэзией схлынула после появления статьи Белинского в «Телескопе» (1835): здесь память Панаева подвела.
Как раз удивительно, что пошедший против если не всех, то многих, Белинский сумел доказать, что стихи Бенедиктова – это поэзия не мысли, а пошлости. Подержавшийся ещё несколько лет интерес к стихам Бенедиктова упал. Любители поэзии приходили в себя как после глубоко обморока.
К чести Бенедиктова, он был человеком добродушным, незлым, обожал Пушкина и любил вспоминать, что, встретив Александра Сергеевича, которому послал книгу, услышал, что у него, Бенедиктова «удивительные» рифмы и что хорошо бенедиктовское сравнение неба с опрокинутой чашей.
Надо сказать, что Пушкин разглядел действительно великолепное четверостишие Бенедиктова:
Снова ясно, вся блистая,
Знаменуя вешний пир,
Чаша неба голубая
Опрокинута на мир.
Но в 1842 году Белинский как бы закрепит свой успех, заявляя: «О достоинстве и значении поэзии Бенедиктова спор уже кончен; самые почитатели его согласятся, что он то же самое в стихах, что Марлинский в прозе».
Однако на патриотической волне событий Крымской войны появляются новые стихи Бенедиктова. В 1856 году он выпускает трёхтомник. В следующем году «Новые стихотворения». Некоторые из них так поразили плывшего на пароходе из ссылки Тараса Шевченко, что тот, возвратясь в Петербург, захотел навестить Бенедиктова, о чём записал в своём дневнике.
Но и эти стихи были дезавуированы пародией Козьмы Пруткова, статьями революционно-демократических критиков. Так что Бенедиктов почти прекратил писать стихи. Занялся переводами, где, на мой взгляд, добился большого искусства. Но публика это не оценила.
Скончался Владимир Григорьевич 26 апреля 1873 года (родился 17 ноября 1807-го).
Ему не повезло. Когда-то Станислав Рассадин назвал свою статью о нём «Неудачник Бенедиктов». Да. От громокипящей славы к холодному забвению – такой путь удачным не назовёшь.
Но забыт Бенедиктов незаслуженно. Вот как он писал:
Плаватель по морю бурному носится,
Где бы маяк проблеснул?
У моря жадного дна не допросится,
Берег – давно потонул.
Там его берег, где ты зажигаешься,
Горний маяк для очес!
Там его дно, где ты в небо впиваешься,
Сребряный якорь небес!
А его переводы, как я уже сказал, вообще подчас выглядят шедеврами. Перевёл он многих поэтов. Мицкевича, по-моему, блистательно. Шекспира – превосходно. Хотя по скромности даже снимал с сонетов, которые переводил, шекспировские номера. И всё же прославленный шекспировский 66-й, который переводили многие, переведён Бенедиктовым лучше многих:
Я жизнью утомлён, и смерть – моя мечта.
Что вижу я кругом? Насмешками покрыта,
Проголодалась честь, в изгнанье правота,
Корысть – прославлена, неправда – знаменита.
Где добродетели святая красота?
Пошла в распутный дом: ей нет иного сбыта!..
А сила где была последняя – и та
Среди слепой грозы параличом разбита.
Искусство сметено со сцены помелом:
Безумье кафедрой владеет. Праздник адский!
Добро ограблено разбойническим злом;
На истину давно надет колпак дурацкий.
Хотел бы умереть; но друга моего
Мне в этом мире жаль оставить одного.
Двоюродная сестра писателя Григория Петровича Данилевского (родился 26 апреля 1829 года), Ефросинья Осиповна Данилевская, приходилась бабушкой поэту Маяковскому.
Григорий Петрович учился в Московском дворянском институте (1841–1846), затем на юридическом отделении Санкт-Петербургского университета. По ошибке вместо однофамильца был привлечён по делу Петрашевского и просидел в Петропавловской крепости в одиночной камере. В 1850-м окончил университет.
В 1850–1857 служил в Министерстве народного просвещения и не раз получал командировки в архивы южных монастырей. 1856 году был одним из чиновников, посланным великим князем Константином Николаевичем для изучения различных окраин России.
