Коллектив авторов - Глобализация и девиантность
Вышесказанное исключает в принципе любой разговор о глобализации как «объективно» преобладающем векторе развития. Преобладает он лишь постольку, поскольку значительные массы научной и вненаучной общественности предпочитают рассматривать его как преобладающий по отношению к альтернативным, зачастую противоположным тенденциям. В некоторых случаях, возможно, приводится более или менее глубокое обоснование данных эпистемологических предпочтений. Автору данной работы, однако же, при достаточно обширном знакомстве с глобализационным дискурсом, досадным образом попадались на глаза лишь весьма поверхностные обоснования. То, что лежащие на поверхности факты развития воздушного сообщения и Интернета, глобальных рынков и транснациональных корпораций означают или ведут к изменению человека, общества и культуры, глубинных, базовых структур действия и мышления, отношений власти и собственности, подлежит доказательству. Таковое, как правило, не предлагается – по всей видимости, уж слишком авторы утомлены перечислением внешних и самоочевидных (впрочем, самоочевидных и без грандиозных усилий ав торов) признаков так называемой глобализации. Эти перечисления весьма напоминают декламационные практики овец в оруэлловском «Скотном дворе», направленные на самоубеждение в том, что вещи обстоят соответственно декламируемым лозунгам. Напрашивается ещё одна литературная параллель: вспомним диалог персонажей Михаила Булгакова на арене московского цирка:
– …скажи мне, любезный Фагот, – осведомился Воланд…, ведь петербургское народонаселение значительно изменилось?…
– Точно так, мессир, – негромко ответил Фагот-Коровьев.
– Ты прав. Горожане сильно изменились, внешне, я говорю, как и сам город, впрочем. О костюмах нечего и говорить, но появились эти… как их… компьютеры, Интернет…
– World Wide Web, – почтительно подсказал Фагот.
Физиономия Глобальского, приютившегося сбоку сцены, начала выражать недоумение. Воспользовавшись паузой, он заговорил:
– Иностранный артист выражает свое восхищение Санкт-Петербургом, ставшим европейским городом и включённым в процесс глобализации, а также и петербуржцами, – тут Глобальский дважды улыбнулся, сперва партнёру, а потом галерее.
Воланд, Фагот и кот повернули головы в сторону Глобальского.
– Разве я выразил восхищение? – спросил маг у Фагота.
– Никак нет, мессир, вы никакого восхищения не выражали, – ответил тот.
– Так что же говорит этот человек?
– А он попросту соврал! – звучно сообщил клетчатый помощник и, обратясь к Глобальскому, прибавил: – Поздравляю вас, гражданин соврамши!
С галереи прыснуло смешком, а Глобальский вздрогнул и выпучил глаза.
– Но меня, конечно, не столько интересуют Microsoft, Intel и прочая…
– Hard-and-soft-ware-дребедень! – подсказал клетчатый.
– Совершенно верно, благодарю, сколько гораздо более важный вопрос: изменились ли эти граждане и общество внутренне?
– Да, это важнейший вопрос, сударь.
– Ну что же….они – люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота (или же виртуально-электронные). Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… сделки с недвижимостью только испортили их…
(Михаил А. Булгаков [1988]: Мастер и Маргарита. – Минск: Мастацкая литература: 388–392; все …пропуски, изменения-курсив и выделения сделаны В. Г.).
Иногда аргументом в пользу понятия глобализации как одной из ключевых аналитических категорий изучения социальной реальности на данном этапе выступает парадигмально-эпохальное открытие факта взаимопереплетения национально-экономических систем. Открытие это даёт повод по-новому рассматривать мировое сообщество. Оно предстаёт не как совокупность национальных «контейнеров», пусть и взаимодействующих между собой, а как живая система взаимосвязей, существующая вне национальных границ, проведённых «поверх» этих взаимосвязей и лишь опосредованно влияющих на них[68]. Тем самым предлагается модель, уже задолго до того гораздо глубже разработанная и обоснованная в работах Луманна или представителей школы «различных вариантов капитализма» без излишнего фанфаронства, трубно провозглашающего наступление новой эпохи[69]. Хобсбаум выделяет свершившийся факт формирования глобальной экономики как единого целого в качестве одного из трёх важнейших различий между состоянием мира в 1914 и 1991 гг. Возникает вопрос, почему же он на этом основании не обозначает текущий или наступающий этап как эпоху глобализации? И почему преобладающая масса коллег поступает противоположным образом? Ведь основываясь на двух других различиях, выделяемых историком, можно говорить об эпохе «деевропеизации» или же «дезинте грации прежних моделей социальных отношений, нарушения связи между поколениями, между прошлым и настоящим»[70]? Может быть, коллеги уделяют столько внимания одному из аспектов, чтобы не видеть за ним других, более проблемных и тревожных?
Многие из пишущих о глобализации не затрудняют себя рефлексией оснований решения в пользу данного понятия. Дело ясное, и понятие можно брать как данность. Эссенциалистски понимаемыми данностями такого же порядка являются национальные идентичности, половая предрасположенность к выполнению строго заданных гендерных производственных и воспроизводственных функций, демократичность общественно-политического устройства Соединённых Штатов, взаимосвязь рыночной экономики с демократическим политическим устройством, приверженность христианской религиозной культуры идеям прав человека, предрасположенность исламской религиозной культуры к насилию и т. д. Поскольку склонности к употреблению и злоупотреблению понятием глобализации не даётся собственного обоснования, постольку оно требует внешнего объяснения. Можно предложить несколько вариантов такового – помимо различных догадок, предлагаемых выше, правдоподобной представляется модель «снежного кома», подчёркивающая внутреннюю динамику развития концепции. После того, как дискурс глобализации набрал определённые обороты, и удельный вес его в коммуникации достиг определённой критической массы, он воспроизводит самоё себя. Мы начинаем говорить о глобализации, потому что это принято, модно, потому что все кругом о ней говорят. Потому что это легко воспринимается на слух, не требуя дополнительной расшифровки понятий и тезисов, что облегчает задачу написания заявок на гранты, научных отчётов и работ. В этом смысле триумфальное шествие понятия глобализации по планете объясняется не его состоятельностью с точки зрения собственно научных критериев, а скорее тем, что оно отвечает критериям вненаучной коммуникации, являясь «раскрученным брендом».
Почему же бренд раскрутили? Перефразируя поэта, можно сказать: если бренд раскручивают, значит, это кому-то нужно… Кто может быть особенно заинтересован в том, чтобы действительность воспринималась и осмыслялась через призму понятия глобализации? Один из ответов предлагает французская журналистка Вивиан Форрестер. Заражение научных, политических и прочих дискурсов идеологемой глобализации на руку ультралиберальным кругам, процветающим и преуспевающим в условиях «нового капитализма» за счёт обострения социальных проблем, затрагивающих интересы значительных масс населения планеты: «Одним из главных козырей, важнейшим оружием в этом грабительском походе явилось введение в оборот извращенческого понятия “глобализации”, якобы определяющего состояние мира, в действительности же затемняющего его. Будучи расплывчатой этикеткой, лишённой как связи с действительностью, так и точного смысла, понятие включает в себя экономику и политику, общество и культуру, вытесняя их из поля зрения и помещая себя на их место с целью воспрепятствовать любым попыткам предметного анализа этой амальгамы»[71].
Понятием глобализации навязывается представление о взаимосвязанности двух процессов. С одной стороны, это очевидный прогресс в развитии науки и техники, производительности труда, межнациональной и планетарной коммуникации. С другой стороны, это не столь доступное для непосредственного наблюдения установление ультралиберального режима экономического и политико-идеологического господства, исключения и подавления[72]. Глобализация – понятие, ничего не выражающее как раз в смысловой плоскости второго аспекта, т. е. слепое в отношении анализа отношений господства, исключения и подавления. В силу этого, покрытие им данного аспекта позволяет решить ряд идеологических задач. Первая из них – затруднить вычленение из многообразных взаимосвя зей, процессов и отношений технического, информационного, экономического, культурного и прочего характера именно тех, которые должны стать мишенью критического анализа и внесения практических коррективов, диктуемых интересами большинства, подвергаемого подавлению и исключению. Вторая – затруднить восприятие этих отношений в качестве таковых, т. е. навести тень на плетень и воспрепятствовать тому, чтобы вещи были названы своими именами. Третья – исходя из представлений о каузальных взаимосвязях между техническим прогрессом и установлением ультралиберального режима представить тех, кто выступает против последнего, как ретроградов и луддитов, отрицающих объективные закономерности развития, самоочевидные факты и отвергающих достижения научно-технического прогресса[73]. Научная позиция по отношению к понятию глобализации предполагает его разложение и рекомбинацию, основные процедуры научного процесса согласно Луманну[74]. А также превращение в предмет идеологиокритики (Ideologiekritik: нем.).
