Ибрагим Фаргиев - Уголовно-правовые и криминологические основы учения о потерпевшем
Особое место среди признаков состава занимает «согласие потерпевшего». В преступлениях, предусмотренных ст. 116, 119, 154 УК РСФСР, согласие лица, которому причинен вред, является конститутивным признаком состава, при его отсутствии – налицо иное преступление (например, не производство аборта, а умышленное причинение тяжкого телесного повреждения).
3. Признаки, характеризующие состояние потерпевшего в момент совершения преступления (беспомощное состояние, опасное для жизни состояние, болезненное состояние – ст. 117, 127–129, п. «ж» ст. 102, п. «ж» ст. 268 УК).
4. Признаки, характеризующие взаимоотношения между потерпевшим и виновным – родственные взаимоотношения (ст. 122, 123 УК), отношения служебной, материальной или иной зависимости (ст. 107, 108 УК), различного рода служебные взаимоотношения (ст. 240, 243 УК). В большинстве случаев наличие указанных взаимоотношений, с одной стороны, порождает определенные обязанности на стороне виновного, а с другой – создает определенную зависимость потерпевшего от виновного.
5. Признаки, характеризующие вред, причиненный потерпевшему. Физический вред – смерть (ст. 102–107 УК), телесные повреждения (ст. 108–110, 112 и т. д.). Имущественный (материальный) вред (ст. 89, 90, 144, 145 и т. д.). Моральный вред (ст. 129, 130 УК). Вред, причиненный потерпевшему, является преступным последствием и относится к объективной стороне преступления.
Таким образом, изучение норм уголовного законодательства в их историческом развитии показывает, что указанные нормы являлись мощным источником возникновения и развития теории о потерпевшем от преступления в современной уголовно-правой науке.
2.2. Судебно-следственная практика
На формирование уголовно-правовой теории о потерпевшем от преступления оказала влияние судебная практика, запечатленная на протяжении веков в различных хрониках, судебных отчетах, речах знаменитых судебных ораторов, мемуарах; она служит мощным источником формирования различных концепций этой теории.
Один из первых примеров отражения в судебной практике противоправного поведения потерпевшего, способствовавшего совершению преступления, можно обнаружить в Древней Греции по делу афинского гражданина Эвфилета (IV в. до н. э.). Эвфилет узнал от служанки о неверности своей жены. Застигнутый в покоях жены любовник Эратосфен бросился к семейному очагу, чтобы, ухватившись за него, быть (по обычаю) в безопасности, но Эвфилет сбил потерпевшего с ног. В присутствии свидетелей Эратосфен был связан и сознался в вине. Он просил взять выкуп. Но разгневанный муж, уповая на закон, оправдывающий его, хладнокровно убил Эратосфена. Суд признал Эвфилета невиновным[65].
Истории уголовного права известны судебные прецеденты, когда лица, пострадавшие от движения неодушевленных предметов и поведения животных, признавались потерпевшими от преступления. Судили животных, камни и металлические орудия (ножи, топоры, мотыги, мечи), которые причинили смерть или вред здоровью без доказанного участия человека. «Если камень, или дерево, или железо, или что-нибудь подобное убьет при своем падении, или если не будут знать, кто нанес удар, а будут знать и иметь налицо самый предмет, причинивший убийство, тут начинается дело об этих предметах»[66]. Причем процессы такого рода проходили не только в древности, но и в Средние века[67].
В отечественной истории уголовного права Древней Руси хотя и редко, но все же встречаются примеры из судебной практики, в которых отражены данные о личности, поведении потерпевшего, его взаимоотношениях с виновным и т. п.
В Лаврентьевской летописи так описывается суд Боярской думы над женщиной – женой князя Владимира, совершившей покушение на жизнь потерпевшего близкого родственника, т. е. мужа. Владимир «созвал бояр и поведал им; они же сказали: не лишай ее жизни ради дитяти сего, но возстанови отчину ее и дай с сыном своим»[68].
Следы происхождения «Русской Правды», как утверждают исследователи[69], легко усмотреть «из простой регистрации судебных решений»[70], в силу чего ее источником «надо считать судебные решения… по большей части обобщенные в юридические нормы»[71].
Судебный процесс строился на принципе состязательности: между потерпевшим и обвиняемым устанавливались особые формы досудебных отношений. Это так называемое «гонение следа», отыскание потерпевшим виновного. При этом в качестве уголовного наказания потерпевшему предоставлялось право мести, о чем имеется указание непосредственно в ст. 1 «Древнейшей Правды» («Суд Ярослава»): «Убьет муж мужа, то мстить брату брата, или сыновни отца, любо отцю сына, или брату чаду, любо сестрину сынови…» Так, в рассказе летописца от 1071 г. о суде воеводы Яна, который, осудив на Белоозере волхвов за убийство многих женщин, выдал убийц родственникам потерпевших, «сказа им: мстите своих»[72].
В нормативных и правоприменительных документах XV в. также находим информацию, имеющую значение для развития уголовно-правовой теории о потерпевшем от преступления. Так, в губной Белоозерской грамоте 1539 г. описываются жалобы потерпевших от разбойных нападений, и она начинается ссылкой на челобитья: «Били естя нам челом о том, что у вас в тех ваших волостях многие села и деревни разбойники разбивают, и животы ваши грабят, и села и деревни жгут, и на дорогах многих людей грабят и разбивают и убивают многих людей до смерти…»[73]
Несомненное влияние на становление учения о потерпевшем оказала богатая судебная практика российских судов XVIII–XIX вв., запечатленная в решениях Кассационного департамента Правительствующего Сената по уголовным делам. В отдельных решениях Правительствующего Сената даются разъяснения по правильному применению в судебной практике норм уголовного закона, в которых отражены признаки, характеризующие личность потерпевшего, его поведение (правомерное, неправомерное, согласие потерпевшего), состояние потерпевшего, его взаимоотношения с виновным, вред, причиненный потерпевшему.
Анализируя взаимоотношения между виновным и потерпевшим, а также вред, причиненный последнему, по делу в отношении рядового Столярека, Кассационный департамент в решении от 19 февраля 1896 г. указал, что для признания содеянного преступлением против военной службы, которое подсудно военному суду, не имеет значения, является потерпевший, которому нанесена рана или иное повреждение здоровья, военнослужащим либо иным лицом[74]. По делу бывшего учетчика Изюмского мещанского общества Решетнякова в решении от 30 января 1889 г. Кассационный департамент подчеркнул, что суду необходимо тщательно выяснить способ воздействия на волю потерпевшего при вымогательстве взятки. Противоправные действия виновного должны выражаться в «воздействии на волю вымогаемого, которое, по своему характеру и сопровождающим его обстоятельствам, могло принудить вымогаемого к выдаче имущества из опасения страха за свое личное или имущественное благосостояние»[75].
Исследователь уголовного права XIX в. А. фон Резон, анализируя кассационную практику за 1872–1873 гг. по вопросам уголовного права, отмечает, что в судебной практике часто допускаются ошибки по делам, уголовное преследование по которым осуществляется не иначе как «по жалобе потерпевшего или лица, имевшего от него законное на то уполномочие»[76]. Кроме того, ученый на основе судебных решений показывает, что в правоприменительной деятельности получают неоднозначную оценку вопросы оскорбления потерпевшего «чиновника при исполнении им служебных обязанностей»[77], убийства новорожденного ребенка, а также случаи «произвольного оставления кого-либо в опасном месте»[78].
Аналогичные примеры учета обстоятельств, относящихся к характеристике потерпевшего от преступления, наблюдаются в судебной практике XIX в. и в других государствах.
Например, в обобщении правоприменительной деятельности судов Франции по рассмотрению уголовных дел за 1857 год особое внимание обращается на два вида преступлений, в которых уголовно-правовое значение имеет возраст потерпевшего и его состояние. Это те преступления, «при совершении которых употреблены во зло слабость и невинность жертв преступления, а именно: детоубийство и посягательство на честь несовершеннолетних»[79]. Характер отдельных деяний, совершенных против малолетних и несовершеннолетних потерпевших, иллюстрирует следующий пример из судебной практики: «Цель преступления странна, неслыханна и почти невероятна, именно предумышленное убийство малолетнего ребенка человеком, который слышал, что, поставив ночью свечу в череп умерщвленного ребенка, можно сделаться невидимым и совершать тогда всякого рода воровство безнаказанно»[80].
