П. Сергеич - Уголовная защита
Лучшая защита – это защита законом. Она не всегда ведет к полному оправданию, но ее преимущество заключается в том, что, если защитник нашел юридически верное положение, оно обязательно для судей.
21 июля 1903 года Лариса Комарова пришла в ренсковый погреб запасного ефрейтора Михаила Васильева, помещающийся в доме № 7 по 12-й линии Васильевского Острова, и потребовала от Васильева по имевшейся у нее долговой расписке этого последнего уплаты 100 рублей денег, которые Васильев не доплатил ей за купленный у нее винный погреб. Взяв от Комаровой свою расписку как бы для обозрения ее, Васильев на глазах Комаровой разорвал ее на мелкие куски и предложил Комаровой удалиться, так как теперь все расчеты между ними покончены. На суде подсудимый признал приведенные выше факты. Прокурор отказался от судебного следствия. Защитник потребовал допроса одной Комаровой. Она показала, что Васильев уплатил ей долг и что она простила его. Защитник указал присяжным, что расписка была уничтожена подсудимым не из желания уклониться от уплаты, и просил их отвергнуть корыстную цель. Присяжные так и сделали, и так как уничтожение документа без корыстной цели (1622 и прим. к 1625 ст. ул.) преследуется не иначе, как по жалобе потерпевшего, а Комарова простила Васильева, то суд освободил его от наказания.
Двадцатилетний приказчик крупного торгового дома растратил за несколько месяцев более 5000 рублей. Он признал себя виновным и обязался возместить убытки своих хозяев. Защитник доказывал легкомыслие и громил преступный соблазн, в который богатые люди ввели «молодого мальчика». Председатель сказал по этому поводу: «Лучше, вероятно, было бы оставить такого мальчика без работы – бросить его на улицу! А ему дали хороший заработок: сначала пятнадцать, потом двадцать и наконец пятьдесят рублей». При деле находилась копия доверенности, выданной подсудимому уполномоченным торгового дома; он имел право заключать всякого рода сделки и получать по ним деньги без ограничения суммы. Отчего не сказал защитник, что самый закон – ст. 38 уст. торг. – воспрещает выдачу доверенностей несовершеннолетним приказчикам и разрешает давать им в распоряжение товар не более как на тридцать рублей? Нарушение этого правила хозяином не освобождает виновного приказчика от уголовной ответственности (реш. 1875 г. № 116), но это обстоятельство не могло бы не иметь известного значения для присяжных. Не надо было говорить о соблазне, а следовало сказать о допущенной ошибке и просить их в деянии подсудимого также признать ошибку, хотя и преступную и достойную наказания, но в меньшей мере.
По особым правилам улож. о нак. о поджоге деяние виновного признается покушением, когда пожар был потушен в самом начале. На основании 3 п. 1610 ст. покушение наказывается как оконченный поджог, если виновный скрылся или, «оставаясь на месте, ничем не доказал раскаяния в своем поступке». На основании ст. 1606 – 1609 это наказание колеблется между арестом, исправит отдел. и каторгой от 4 до 20 лет или без срока. В противоположность этому жестокому правилу 1 п. 1610 ст. предоставляет суду право ограничить наказание тюрьмою на 4 – 8 месяцев без ограничения прав, если пожар потушен самим «раскаявшимся» виновным или призванными им на помощь людьми. Это, конечно, бывает очень редко, и защитник может доказывать это только при исключительно благоприятных обстоятельствах. Но 2 п. 1610 ст. представляет возможность без труда спасти подсудимого от каторги. В этой части статьи предусмотрены случаи, когда пожар потушен не по известию поджигателя и не им призванными людьми; таким образом, 2 п. 1610 ст. отличается от 3 п. 1610 отсутствием отрицательного признака: «ничем не доказал раскаяние»; наказание по 2 п. – арест. отд. от 3 до 31/2 лет; выбор между 2 п. и 3 п. предстоит суду всякий раз, когда поджигатель застигнут на месте; ясно, что защитник должен объяснить присяжным эту опасную для подсудимого дилемму: каторга или исправительное наказание зависит от того, усмотрел ли околоточный надзиратель или десятский в поведении виновного «доказательство раскаяния».
Не вынуждайте судей изобличать вас в юридической безграмотности.
Подсудимый украл у хозяина три вексельных листа с подписью, вписал в двух из них текст и предъявил их к протесту. Он был предан суду по ст. 1157 и 1160 ст. ул. о нак. и на суде признал себя виновным. Защитник просил об оправдании, объясняя присяжным, что это было похищение документов, ничего не стоящих, и что заполнение текста подписанного вексельного листа не может быть подлогом.
Подсудимая обвинялась по 2 ч. 224 ст. ул. Суд предложил вопрос присяжным в следующих выражениях: виновна ли крестьянка Марфа Дмитриева в том, что тайно похитила из незапертой часовни медную лампаду, освященную употреблением при богослужении? Присяжные ответили: да виновна, но лампада не была освящена. Прокурор дал заключение о применении 226 ст., защитник не возражал. Если бы он был внимателен к своим обязанностям, он заявил бы суду, что подсудимая может быть наказана только по 229 ст., потому что в вопросе суда был пропущен существенный признак святотатства – принадлежность похищенного предмета к церковному имуществу; другими словами, вместо четырех лет тюрьмы с ограничением в правах она подлежала не более как шестимесячному заключению. Если бы суд не заметил своей ошибки, она, вероятно, не была бы исправлена и в кассационном порядке за отсутствием протеста и жалобы, и Дмитриева просидела бы лишних три года в тюрьме.
Чтобы судить о том, как часты и разнообразны бывают ошибки неопытных людей, предлагаю читателю остановиться на следующем случае. Пьяная старуха Олимпиада Козлова подожгла из мести нежилой сарай своей соседки. Постройка сгорела, сгорело сложенное в сарае сено и другое имущество, всего на 600 рублей; страховое вознаграждение было выдано в сумме 25 рублей. В обвинительном акте было намеренно опущено указание на близость подожженной постройки к жилым избам селения, и Козлова была предана суду по 1 ч. 1609 ст. ул. Защитник спросил потерпевшую, на каком расстоянии от обитаемых строений находился сожженный сарай; свидетельница ответила: в трех саженях, а то и трех не будет. Тот же вопрос был задан со стороны защиты и следующей свидетельнице. И это перед уездными присяжными! Две ошибки. Старуха была сильно избита после пожара. Защитник ходатайствовал об оглашении полицейского акта освидетельствования подсудимой, не подлежавшего прочтению, и не настоял на оглашении сообщения больницы о том, что она была на излечении от побоев в течение двух недель, которое могло быть оглашено. Еще две ошибки. В своей речи защитник пытался доказать, что преступление может быть подведено под 1614 ст. ул., т.е. поджог хлеба или сена на корню или в необитаемом строении, а не самого строения; и, решившись на такую натяжку, забыл просить о дополнительном вопросе. Еще две ошибки. Итого шесть (засед. С.-Петерб. окр. суда в Ямбурге 25 Сент. 1908 г.). Сущность защиты часто лежит в стороне от события преступления, в случайных обстоятельствах, лишь косвенно к нему относящихся. И часто случается, что защитник не умеет заметить этого. В 1903 году кр. Сорохтин, Лебедев и Поляков были задержаны на краже конской сбруи со двора кр. Чиркова на Ст. Петергофском проспекте. Дело поступило к мировому судье, который присудил всех трех к тюремному заключению – первого на полгода, второго и третьего на год. Сорохтин и Лебедев подчинились приговору, но Поляков обжаловал его. В 1904 г. мировой съезд, разбирая дело по его жалобе, усмотрел, что во время кражи был разобран забор, окружавший обитаемые строения, и отменил приговор мирового судьи не только по отношению к Полякову, но и относительно Сорохтина и Лебедева. Дело было передано судебному следователю. Между тем мировой судья уже обратил свой приговор к исполнению, Сорохтин был посажен под стражу, чтобы отбывать наказание, и просидел в тюрьме четыре месяца. Потянулось предварительное следствие. Закончив его, судебный следователь освободил Сорохтина под надзор полиции. Дело поступило в окружной суд с обвинительным актом по 1647 ст. ул., но тут Поляков и Лебедев скрылись. Пошли безуспешные розыски; шло и время, и, наконец, к самому концу 1909 г., т.е. спустя шесть лет после кражи, Сорохтин предстал перед присяжными для нового суда, один. На вопрос председателя он признал себя виновным в краже и прибавил, что состоит на службе на железной дороге и уже сидел в тюрьме за свое соучастие в краже. Потом он пробормотал несколько несвязных слов, которые председатель полувопросительно перевел словами: вы просите, чтобы присяжные отнеслись к вам с возможною снисходительностью? Товарищ прокурора ограничился несколькими мягкими фразами. Попытайтесь, читатель, угадать, что сказал защитник подсудимого – не помощник, а присяжный поверенный. Он встал и еле слышным голосом прошептал: «Ввиду чистосердечного сознания подсудимого я прошу отнестись к нему со снисхождением». Присяжные были очень строгие. Они признали Сорохтина виновным, отвергнув взлом.
