Антон Асосков - Правовые формы участия юридических лиц в международном коммерческом обороте
В Великобритании данный критерий получил применение в известном деле «Continental Tyre & Rubber Co. v. Daimler Co.», которое рассматривалось в 1915 г. В ходе рассмотрения дела выяснилось, что из 25 тыс. акций, составлявших акционерный капитал компании «Даймлер», только одна принадлежала британскому подданному, а остальные находились в собственности германских акционеров. Несмотря на то что компания была инкорпорирована в Англии с соблюдением формальной процедуры регистрации, суд признал данное юридическое лицо «вражеским», т.е. принадлежащим Германии. Критерий контроля активно использовался законодателями и в период Второй мировой войны[52]. Критерий контроля используется в дипломатической практике США и некоторых других государств при заключении двусторонних договоров о поощрении и защите капиталовложений. С определенными оговорками этот критерий применяется также в Вашингтонской конвенции 1965 г. о порядке разрешения инвестиционных споров между государствами и иностранными лицами. Договор 1994 г. к Энергетической хартии, участниками которого являются РФ и другие государства СНГ, предусмотрел возможность для отказа в преимуществах в отношении юридических лиц, если такие юридические лица принадлежат к гражданам или подданным третьего государства или контролируются ими (ст. 17)[53].
Зачастую используется критерий контроля и в праве развивающихся государств, которые стремятся сохранить некоторые преимущества и привилегии только для юридических лиц, находящихся под контролем местных жителей. Так, в соответствии со ст. 22 Ордонанса Мадагаскара 1962 г. «Относительно общих положений внутреннего права и международного частного права» «юридические лица, чье местопребывание находится на Мадагаскаре, пользуются всеми правами, признаваемыми за малагасийцами и совместимыми с их природой и их целью. Тем не менее, если ведение их дел каким бы то ни было образом передано под контроль иностранцев или органов, которые сами зависят от иностранцев, они пользуются не иначе как только правами, признаваемыми за иностранцами…»[54]
Однако, несмотря на свои очевидные достоинства, этот критерий не получил большого распространения вследствие собственных недостатков и неудобств в практическом применении. Так, непонятно, каким образом его использовать в отношении юридических лиц с многонациональным составом участников. Кроме того, практически нереально уследить за изменениями состава участников компаний, выпускающих акции на предъявителя, а также компаний, чьи акции допущены к обращению на биржах.
В литературе в разное время предлагались и другие возможные критерии определения личного статута и национальности юридического лица, в частности место, где происходила подписка на акции компании, место заключения договора об учреждении юридического лица и др. Однако все эти критерии в дальнейшем не получили признания и практического применения[55].
Не получил признания в данной области и принцип автономии воли участников юридического лица, который отстаивался в работах таких авторов, как П. Арминьон и Ж. Мазо. М.И. Брун следующим образом объясняет причины, по которым принцип автономии воли не применяется при определении личного статута и национальности юридического лица: «…говоря конкретно, это имело бы последствие, что если во Франции учреждается общество для функционирования в Мексике, то учредители были бы автономны в том, чтобы объявить в самом уставе, есть ли общество французское или мексиканское. Но это значило бы, если позволено так выразиться, делать счет без хозяина. Забывают, что сперва надо бы спросить французского законодателя, согласен ли он, чтобы общество, имеющее на его территории свое правление, было мексиканским, и спросить мексиканского, согласен ли он, чтобы общество, имеющее на его территории только центр эксплуатации, было мексиканским… Воля автономна в выборе той точки туземной или чужой территории, где будет правление и где центр эксплуатации; но после того, как этот выбор сделан, личный статут юридического лица будет зависеть от того, признает ли закон территории его домицилированным на том основании, что здесь правление или что здесь центр эксплуатации. Воля не автономна настолько, чтобы юридическое лицо могло иметь ту национальность, которую не хочет признавать за ним национальный законодатель, не желающий квалифицировать привязку юридического лица к известной точке на его территории, как домициль в конфликтном смысле этого слова. Так с новой стороны приносится подтверждение несостоятельности теории автономии воли, которая нашла себе приложение в сфере конфликтов договорного права»[56].
В чем же причины такого разнообразия коллизионных формул прикрепления личного статута и национальности юридического лица, которое не наблюдается, пожалуй, больше ни в одной другой области коллизионно-правового регулирования? Наиболее интересное и перспективное направление решения этого вопроса было указано М.И. Бруном, который полагал, что в основе каждого из приведенных критериев лежит та или иная теория, трактующая сущность и природу юридического лица как такового[57]. Так, последователи фикционной теории юридического лица ратуют за критерий учреждения, поскольку основной акцент делается на моменте наделения юридического лица правосубъектностью волей национального законодателя. Критерий административного центра имеет в своей основе институционную теорию (юридическое лицо — самостоятельное социальное образование), а также органическую теорию Гирке (юридическое лицо — не фикция, а социальный организм, который территориально связан с местом нахождения его органов). Теория целевого имущества Бринца оказала основное влияние при выработке критерия центра эксплуатации. Критерий гражданства (домицилия) участников юридического лица был предложен сторонниками точки зрения, согласно которой юридическое лицо не является самостоятельным правовым феноменом. Например, французский автор П. Варейль-Соммьер считал, что «юридическое лицо есть не более как легкое покрывало, накинутое на членов группы в целях объединения их; оно конденсирует их в одно лицо, которое от них самих ничем не отличается, потому что оно есть они сами; его национальность не может быть иной, чем их национальность»[58].
Практика показывает, что дискуссии о выборе какого-то одного основного критерия определения личного статута и национальности юридического лица имеют тот же результат, что и многовековые споры о предпочтительности той или иной теории о сущности юридического лица. Многочисленные и по большей части безуспешные попытки решения проблемы определения личного статута юридических лиц предпринимались в XX в. на международно-правовом уровне.
В рамках Гаагской конференции по международному частному праву была подготовлена и подписана 1 июня 1956 г. Конвенция о признании правосубъектности иностранных обществ, ассоциаций и учреждений. Авторы Конвенции попытались найти компромисс между сторонниками критерия учреждения и критерия административного центра. За основу был взят критерий учреждения, однако его применение было ограничено для стран, придерживающихся в своем законодательстве критерия административного центра. Такие государства, согласно положениям Конвенции, могли отказать в признании правосубъектности юридическим лицам, которые имели свой административный центр на территории государств, исповедующих критерий административного центра. Однако в том случае, если и в стране инкорпорации, и в стране места нахождения административного центра применяется критерий учреждения, образование должно быть признано юридическим лицом как в обеих этих странах, так и в любой третьей стране. Гаагская конвенция 1956 г. так и не вступила в силу из-за недостаточного числа ее ратификаций[59].
Возможные пути примирения указанных коллизионных принципов разрабатывались и на региональном уровне. Так, в рамках Европейского экономического сообщества (в настоящее время Европейский союз-ЕС) 29 февраля 1968 г. была подписана Брюссельская конвенция о взаимном признании компаний. Основной принцип, использованный разработчиками, — принцип инкорпорации компаний «на территории Конвенции» (территории государств— участников ЕЭС). Предполагалось ввести важное правило о том, что в случае если компания инкорпорирована в одной из стран-участниц, а ее административный центр находится в другой стране-участнице, то остальные страны ЕЭС обязаны признавать такую компанию. При этом страна местонахождения административного центра получала право применять к таким компаниям императивные нормы собственных законов, которым подчиняются аналогичные типы местных компаний, включая нормы, регулирующие их создание и прекращение. В то же время нахождение административного центра компании вне территории стран ЕЭС предоставляло государствам возможность отказывать таким компаниям в признании на том основании, что их деятельность не имеет «серьезной связи» с экономикой одной из стран «Общего рынка». Однако Брюссельская конвенция о взаимном признании компаний так и не вступила в силу вследствие отказа Нидерландов от ее ратификации[60]. Определенного успеха достигли лишь латиноамериканские государства, подписавшие в 1979 г. в Монтевидео Конвенцию о коллизионных вопросах в отношении коммерческих компаний. В ней использован критерий учреждения юридического лица[61].
