Светлана Пархоменко - Деяния, преступность которых исключается в силу социальной полезности и необходимости
По нашим сведениям, из двенадцати УК этой группы зарубежных источников уголовного законодательства только один предусматривает открытый перечень ОИПД – это УК Грузии, в котором вслед за перечислением обстоятельств, исключающих противоправность деяния в ст. 28–31, приводится ст. 32, согласно которой: «Не являются противоправными действия лица, совершившего предусмотренное настоящим Кодексом деяние при наличии иных обстоятельств, которые хотя в настоящем Кодексе прямо не упоминаются, но вполне удовлетворяют условиям правомерности этого деяния»[49]. Такое законодательное решение, с одной стороны, предоставляет широкие возможности правоприменителю в решении вопроса о преступности либо не преступности содеянного и право считать правомерным, например, лишение жизни с согласия потерпевшего. С другой – у правоприменителя такого права нет, поскольку на совершение подобного рода деяния содержится прямой запрет в ст. 110 УК Грузии, и остается надеяться, что об этом осведомлен субъект возможного преступления, так как осознание противоправности деяния, как уже отмечалось, является в данном случае обязательным элементом содержания вины.
УК бывших союзных республик едины с российским УК, пожалуй, только в наличии и в наименовании в них двух обстоятельств: необходимой обороны и крайней необходимости, т. е. собственно тех обстоятельств, которые еще в советский период из Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. «попали» в республиканские УК. Полное же совпадение с УК РФ в регламентации рассматриваемой проблемы мы наблюдаем только в УК Республики Таджикистан. Далеко не во всех УК находит свое отражение такое ОИПД, как физическое или психическое принуждение. Оно отсутствует в УК Грузии, Кыргызской, Азербайджанской, Эстонской, Латвийской и Литовской Республик, Республики Беларусь[50]. Не предусмотрено оно в числе ОИПД и в Модельном УК. Ряд УК наряду с регламентацией необходимой обороны предусматривает отдельно еще и мнимую оборону (например, УК Латвийской Республики, Украины), распространяя в одном случае правила уголовно-правовой ее оценки еще и на крайнюю необходимость, и задержание лица, совершившего преступление (УК Республики Беларусь). Используемое в последнем случае понятие «ошибки» (в наличии обстоятельств, исключающих преступность деяния) (ст. 37) весьма отдаленно напоминает содержание этого же понятия в УК Грузии (ст. 36).
В УК Украины, Республик Казахстан и Беларусь в числе ОИПД предусмотрено такое, которое легально – на уровне уголовного закона – оправдывает возможность причинения вреда правоохраняемым интересам при «выполнении специального задания по предупреждению или раскрытию преступной деятельности организованной группы либо преступной организации» (ст. 43 УК Украины) или более того – при «осуществлении оперативно-розыскных мероприятий» по всем преступлениям, совершаемым группой лиц (ст. 34-1 УК Республики Казахстан), и даже в связи с «пребыванием среди соучастников» (ст. 38 УК Республики Беларусь). При этом требование к определенному соответствию (по правилам крайней необходимости) причиняемого в этой связи вреда совершаемым преступлениям содержится только в УК Республики Казахстан. Еще дальше в развитии этой идеи пошел эстонский законодатель, который из четырех законодательно определенных ОИПД предусмотрел такое, как «имитация преступлений» (наряду с необходимой обороной, задержанием преступника, крайней необходимостью). Согласно ст. 13.2 УК Эстонской Республики «не является преступлением действие, хотя и подпадающее под признаки деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но направленное на выявление преступления или личности преступника и совершенное лицом, уполномоченным компетентным государственным органом имитировать преступление»[51]. Подобное обстоятельство предусмотрено и в УК Литовской Республики (ст. 32 «Исполнение задания правоохранительной инстанции»). И это без каких-либо оговорок в отношении категорий выявляемых преступлений, при полном игнорировании такого общеизвестного системно-правового принципа криминализации деяния, как процессуальная возможность («осуществимость») его доказывания без провокации преступной деятельности[52].
УК Литовской Республики в качестве самостоятельных обстоятельств, «исключающих уголовную ответственность», предусматривает исполнение профессиональных обязанностей (ст. 30) и научный эксперимент (ст. 35). При этом последнее обстоятельство регламентируется наряду с оправданным профессиональным или хозяйственным риском (ст. 34).
В дополнение к сказанному заметим, что в УК Республики Узбекистан, в отличие от всех других УК рассматриваемой группы, перечень ОИПД дополняется таким, как малозначительность (ст. 36). Содержательная характеристика этого обстоятельства ничем не отличается от его определения в рамках соответствующих статей УК о понятии преступления. И если такое законодательное решение – результат стремления на законодательном уровне объединить все обстоятельства, юридически исключающие преступность деяния, то не совсем понятно, почему, например, на своем прежнем месте в структуре данного УК – в гл. 5 «Вина» – осталось невиновное причинение вреда (ст. 24), т. е. обстоятельство, исключительный характер которого обусловлен отсутствием одного из обязательных признаков преступления согласно ст. 14 этого же самого УК.
Существующие различия в круге обстоятельств, относимых тем или иным законодателем к числу исключающих преступность деяния, дополняются отсутствием единообразия в их определении и содержательной характеристике.
Как уже отмечалось, все УК бывших союзных республик называют в числе ОИПД необходимую оборону и крайнюю необходимость. Однако нормативный материал об этих обстоятельствах, и прежде всего о необходимой обороне, в отдельных УК обладает существенным своеобразием. Так, указанная выше поливариантность в определении основания обороны сопровождается многообразием в описании ее объектов, в качестве которых, в сравнении с УК РФ, дополнительно (или отдельно) называются «жизнь и здоровье» (ст. 36 УК Азербайджанской Республики, ст. 34 УК Республики Беларусь), «права предприятия, учреждения или организации» (ст. 13 УК Эстонской Республики), «жилище, собственность, земельный участок» (ст. 32 УК Республики Казахстан, ст. 28 УК Литовской Республики – без указания на земельный участок). В ст. 28 УК Грузии при характеристике объектов необходимой обороны используется одна общая формулировка: «свои или чужие правовые блага». Имея в виду опыт российского законодателя в этом вопросе, следует отметить, что ни в одном УК не предусмотрена дифференциация режима обороны в зависимости от ценности охраняемого блага. Вместе с тем в ст. 36 УК Украины нашли свое отражение не менее принципиальные вопросы действия института необходимой обороны: об уголовно-правовом значении «сильного душевного волнения» для оценки правомерности обороны[53], а также о возможности «применения оружия или любых других средств либо предметов для защиты от нападения вооруженного лица или нападения группы лиц, а также для предотвращения (курсив наш. – С. П.) противоправного насильственного проникновения в жилище либо другое помещение». В последнем случае превышение пределов необходимой обороны исключается «независимо от тяжести вреда, причиненного посягающему». Тем самым украинский законодатель, во-первых, «привязывает» регламентацию необходимой обороны к более или менее типичной жизненной ситуации и, во-вторых, допускает использование средств защиты в автономном режиме, т. е. решает те вопросы, которые в российской правоприменительной практике до настоящего времени вызывают трудности.
При регламентации необходимой обороны в двух УК специально оговариваются правила уголовно-правовой оценки умышленной провокации посягательства с целью нанесения вреда (ст. 37 УК Республики Узбекистан, ст. 40 УК Республики Таджикистан), т. е. те правила, которые в отечественной практике хотя и применяются, но лишь на уровне толкования уголовного закона.
Что касается нормативного материала о крайней необходимости, то здесь обращают на себя внимание два момента: во-первых, то, как определяется форма выражения поведения лица в состоянии крайней необходимости, и, во-вторых, определение размера вреда, с которым тот или иной законодатель связывает превышение пределов данного состояния.
В большинстве случаев превышением пределов крайней необходимости считается причинение вреда более значительного (большего), чем вреда предотвращенного. На первый взгляд, это означает, что причинение вреда равного тому, который предотвращается, является правомерным, тем более что в большинстве зарубежных УК рассматриваемой группы освещение этого вопроса предваряется указанием на явное несоответствие причиненного вреда характеру и степени угрожавшей опасности и обстоятельствам, при которых эта опасность устранялась. Следовательно, причиненный вред, равный вреду предотвращенному, не может одновременно быть явно ему не соответствующим. Однако сделанный выше вывод сохраняет свое значение только в отношении тех УК, в которых используется указание именно на более значительный вред (УК Украины, Республик Узбекистан, Беларусь). В тех же случаях, когда в рассматриваемом вопросе используется формулировка менее значительного вреда, причиненный вред не может быть равным вреду предотвращенному. И такого рода ситуации уже подпадают под превышение пределов крайней необходимости (УК Эстонской, Литовской и Латвийской Республик).
