Е. Щербаков - Политическая полиция Российской империи между реформами. От В. К. Плеве до В. Ф. Джунковского
Помимо вышеприведенных, так сказать, профессиональных революционных элементов, которые видят конечные способы для ниспровержения существующих порядков в устройстве террористических заговоров, — политическая полиция должна считаться с либеральным движением, стремящимся к ограничению монархии конституцией, причем проекты последней сочиняются нашими разночинцами по собственной фантазии и с полным пренебрежением к историческим условиям русской народной жизни. Желая принять участие в государственных делах, в каком бы то ни было русском парламенте, они до сих пор питали надежду, что Самодержавие добровольно пойдет на уступки в их пользу; в виду твердо проявленной Верховной Властью охранительной политики, их честолюбивые надежды совершенно исчезли и уступили место сознанию, что им конституционалистам, следует, наконец, организоваться в активную оппозицию и не дать правительству времени погасить на долгий срок «общественное самосознание».
Военное сословие также начинает заражаться революционной язвой и порождать из своей среды конспиративные кружки, следить за которыми тем более затруднительно, что по существующим требованиям товарищества каждое отдельное лицо здесь может не соглашаться с пропагандирующими его сослуживцами, но отнюдь не разоблачать их перед начальством. В 1895 году были, например, получены сведения о существовании какого-то офицерского кружка разного рода оружия из 34 человек, которые отпечатали за границей брошюру «Не пора ли», где требуют уничтожения Самодержавного строя от имени русских войск.
Сверх упомянутых течений внутри России, — политической полиции необходимо также считаться с многочисленными происками, направленными против государственной целости России. Обстоятельства доказывают, что, например, мечты о политическом возрождении «от моря до моря» нисколько не угасли у русских поляков и польские социалисты-революционеры, вступая неоднократно в сношения с польской партией «националистов» на почве интернационального социализма, всегда должны были выставлять перед своими соотечественниками патриотическое знамя Польши, чтобы получать от них денежную и нравственную поддержку для революционных предприятий.
Прибалтийские немцы, очевидно, проникнуты теми же целями политического сепаратизма и открыто начинают восставать против русской политики в Курляндской и Эстляндской губерниях, считая их не русскими провинциями, а своей собственной, немецкой землей, неправильно, будто бы захваченной Россией. Доказательством этого может служить возникший в 1895 г. за границей орган прибалтийских немцев под названием «Russihe Zustande» с чисто сепаратистскими тенденциями и с замаскированным стремлением подготовить, в свою очередь, государственный или дворцовый переворот в России.
Таким образом, если мы изучим в основе идеи различных противников существующего государственного строя, то невольно придем к заключению, что профессиональные революционеры всевозможных оттенков, равно как и оппозиционные элементы стремятся каждый по своему и только в своих интересах к ниспровержению или ограничению Самодержавия. Конституционалисты, например, были застигнуты врасплох террористической деятельностью 80-х годов и потому не пошли дальше скрытого сочувствия ей; но в настоящее время, когда неприязненное отношение их к охранительной политике обостряется с новой силой, они непременно должны присоединиться к боевой партии, если бы таковая возродилась и упрочилась. Что же касается действующих ныне революционных организаций, то эти последние, несмотря на существующие среди них разногласия, философствования и шатания, неизбежно должны возвратиться к своему первоисточнику и, по роковой для себя необходимости, организоваться в централистическую партию эпохи 1879–1881 годов.
Помешать такой организаторской работе революционеров едва ли будет возможно, да и не в этом заключаются, по моему мнению, условия успешной борьбы с ними. Напротив, политической полиции отнюдь не следует препятствовать возникающим революционным стремлениям к централизации, так как с организованным центром она может несравненно легче бороться, чем с изолированными террористическими и иными группами, уследить за которыми, при их многочисленности, не представится возможности. Чтобы выразиться яснее — политической полиции следует пойти на встречу существующему течению и, в свою очередь, организоваться на тех же основах централизации. Если руководящие сферы остановятся на таком решении и приступят к делу именно теперь, когда представители различных революционных направлений не успели еще вполне согласиться между собою, то, при посредстве подготовленных сотрудников, им не трудно будет подойти к проектируемому революционерами центру, чтобы распоряжаться затем, путем всестороннего наблюдения за внутренней жизнью, как его собственными судьбами, так и участью второстепенных кружков, с ними связанных.
Но прежде чем приступить к обсуждению означенного вопроса, нелишне будет сказать здесь несколько слов об условиях деятельности нашей политической полиции.
В России, как и в большинстве государств Европейского материка, политическая полиция действует тайно и не имеет возможности, по самой своей сущности, сообразоваться всегда только с установленными законами, но обязана иногда принимать в соображение требования времени, места и случая. Вероятно, вследствие этого в нашем обществе издавна установилось понятие о бесправной опеке над ним жандармов, а оппозиционные элементы, идя на встречу этому воззрению, доказывают обыкновенно, что Правительство не может издавать предписаний в области человеческой совести и мысли, причем заведомые противники существующих порядков охотно забывают, что самая мысль должна проявляться в разумных границах и не употреблять во зло дарованную ей свободу. Ни одно Правительство, уверенное в своей силе и опирающееся на охранение исторических устоев народной жизни, не может допустить беспрепятственной пропаганды таких идей, которые в корне подрывали бы государство и общественность. И в то время, когда иностранцы проникнуты уважением к законам своей страны и беспрекословным повиновением требованиям Правительства, у нас, к сожалению, замечается обратное явление: отсутствие политического и философского образования, открывая полный простор теоретическим мечтаниям, главным образом конституционалистическим бредням, подрывает в нашем так называемом образованном обществе чувство монархического долга, законности, монархических убеждений, русского самосознания и психологии монархических начал в нашей истории. Отсюда то шатание умов, которое составляет характеристическую черту русского современного общества. Отсюда и бессмысленные толки о мнимой несостоятельности нашего Правительства в управлении страной и голословные обвинения Правительственных властей в подавлении всякой самостоятельности общественных учреждений. При таком настроении русского общества у нас установилось также мнение, что политическая полиция исполняет свои обязанности с полным пренебрежением к общественным интересам, подвергает арестам совершенно невинных людей, заключает их в тюрьмы без серьезных оснований, разбивает множество молодых жизней и, наконец, вынуждена в большинстве случаев освобождать арестованных по отсутствию улик.
Справедливость, однако, требует сказать, что по существующей системе розыска, политическая полиция действительно осуждена исполнять свои обязанности наудачу, не отделяя очень часто правых от виновных, чем и объясняется вполне крайняя и повсеместная неприязнь к ней. Чтобы прекратить подобные ненормальности и внушить к этому учреждению уважение общества, требуется утвердить его на началах компетентности и справедливости, при которых избегались бы печальные ошибки, и законная кара постигала бы только людей, на самом деле зловредных в политическом смысле. Но если даже при такой постановке политической полиции русское общество не будет содействовать Правительству своими добровольными указаниями и сведениями, как это практикуется в Англии и Франции, то оно, по крайней мере, проникнется сознанием, что наша политическая полиция при охранении общественного порядка действует с верою в правоту своего дела и с полной добросовестностью.
Известно, что Петербург, как центр Русской Государственной власти, а Москва, как средоточие народной жизни, составляли, по роковому стечению обстоятельств, также и главные пункты всех революционных происков против государственного строя, причем существовавшие оппозиционные группы в губерниях служили, в большинстве случаев, лишь поддержкой для столичных революционеров. В настоящее время обстоятельства изменились и мы видим, что антиправительственное движение распространилось на всю Россию. До 1896 года деятельность столичных Охранных Отделений ограничивалась рутинным исполнением возложенных на эти учреждения обязанностей, занимаясь розыском профессиональных революционеров и, вообще, во всей своей практике полагаясь только на благоприятную случайность, не умея проникнуть в революционную среду, а тем более удержаться в ней. Без преувеличения можно сказать, что Петербургское Охранное Отделение ничего не сделало самостоятельно для борьбы с революционным движением, хотя имело в своем распоряжении значительные денежные средства и многочисленную наружную агентуру. Некоторые благоприятные результаты в его мероприятиях исходили исключительно от Департамента Полиции, который снабжал Отделение своими указаниями и подробными инструкциями. В редких случаях Отделению удавалось проникнуть в социально-демократические организации фабричных рабочих, причем весь успех сводился не к выяснению той или другой группы в необходимой для дела полноте, но к поимке нескольких отдельных лиц. Прочие оппозиционные элементы совсем не подлежали наблюдению Отделения, что и дало им возможность развиваться беспрепятственно.