Марина Нохрина - Гражданско-правовое регулирование личных неимущественных отношений, не связанных с имущественными
Правоотношения, в рамках которых возможна активная эвтаназия, являются не абсолютными, а относительными, поскольку имеет место требование активного поведения от обязанного лица по совершению действий, приводящих к смерти. Существование такого требования в рамках абсолютных правоотношений не представляется возможным. В рамках абсолютного правоотношения может существовать право лица требовать от всех окружающих лиц не препятствовать ему в совершении действий по распоряжению жизнью, включая самоубийство. Однако действующее законодательство не предусматривает существования такого права, да и вряд ли это целесообразно по этическим и религиозным соображениям.
Основной же недостаток позиции, по которой в рамках права на жизнь существуют некие положительные правомочия, состоит в том, что жизнь как неотделимое от человека благо реализуется во всех общественных отношениях, участником которых становится человек. Не существует какого-либо особого абсолютного общественного отношения, в рамках которого человек совершал бы активные действия, направленные на его жизнь.
Этим и объясняется неудачность предпринятых в литературе попыток сформулировать личное неимущественное право лица на жизнь, существующее в рамках абсолютного правоотношения.
В рамках права на жизнь Т. В. Дробышевская конструирует право на достойное человеческое существование, которое должно быть гарантировано государством с учетом прожиточного минимума, а также право на паллиативное лечение. Под последним понимается обеспечение государством страдающему неизлечимой болезнью гражданину паллиативное лечение в условиях хосписа[92]. Между тем достойное человеческое существование выступает целью всего правового регулирования любых общественных отношений. Поэтому указанное право не может быть признано как особое субъективное личное неимущественное гражданское право. Требование к государству обеспечить паллиативное лечение не обеспечено санкцией и потому также не может считаться субъективным гражданским правом.
Таким образом, можно говорить о наделении лица лишь возможностью требовать от всех окружающих лиц воздержания от действий, влекущих за собой его смерть, а также возможностью требовать воздержания от действий по изменению его пола, пересадке ему искусственных органов и тканей, проведению на нем опытов и лечения без его согласия, кроме случаев, предусмотренных законом. Указанные возможности сводятся лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета. Какого-либо другого активного поведения они не предполагают. Это означает, что в основе таких возможностей не лежат какие-либо общественные отношения, которые, как отмечалось, характеризуются активным поведением хотя бы одной из сторон, не сводящимся к требованию соблюдения запрета. Стало быть, указанные возможности не образуют субъективные права, о чем свидетельствует и их негативный характер.
Аналогичную позицию М. Н. Малеина занимает и в отношении права на здоровье. По ее мнению, позитивное содержание личного неимущественного гражданского права на здоровье складывается из правомочий владения, пользования и распоряжения своим здоровьем. Правомочия по владению и пользованию здоровьем осуществляются фактически постоянно, но как бы юридически «незаметно», а проявляются в особых ситуациях и в случае нарушения здоровья. Так, гражданин может осуществлять правомочия по владению и использованию своего здоровья путем обращения в медицинское учреждение и заключения договора на оказание медицинской помощи. При этом он становится обладателем относительных субъективных прав (на квалифицированную медицинскую помощь, выбор врача, информацию о состоянии здоровья, проведение консилиума и пр.), которые конкретизируют содержание права на здоровье и определяют его пределы.
Другой способ использования своего здоровья, по мнению М. Н. Малеиной, – вынашивание и рождение женщиной ребенка, зачатого путем имплантации в ее организм чужой оплодотворенной яйцеклетки, с последующей передачей рожденного его биологическим родителям. В этом случае отношения должны оформляться как минимум двумя договорами: первый – между биологическими родителями и медицинским учреждением об изъятии донорского материала и возврате ребенка; второй – между медицинским учреждением и суррогатной матерью об имплантации яйцеклетки и возврате ребенка. Возможен также третий договор – между биологическими родителями и суррогатной матерью об общении в период беременности, о размере компенсации и т. п.
Правомочие по распоряжению своим здоровьем, по словам автора, предполагает принятие дееспособным лицом самостоятельных решений, в том числе таких, которые неблагоприятно отразятся на здоровье. Например, существует возможность заключить договор об участии в биомедицинском исследовании (эксперименте на здоровом человеке), а также договор донорства, поскольку при этом нарушается телесная оболочка и возникает риск временного или постоянного ухудшения состояния здоровья. При этом необходимым условием проведения эксперимента является свободное письменное согласие гражданина – объекта исследования[93]. Правомочие по распоряжению своим здоровьем проявляется также в возможности отказа гражданина от медицинского вмешательства или требования его прекращения[94]. Против конструирования права на здоровье как субъективного гражданского права могут быть приведены те же доводы, что и в отношении права на жизнь. Как и жизнь, здоровье реализуется во всех без исключения общественных отношениях, в которые вступает человек. Здесь также невозможно существование какого-либо особого общественного отношения, объектом которого выступало бы здоровье управомоченного лица.
Трудно согласиться и с механическим переносом категорий, относящихся к праву собственности, к личным неимущественным правам. Как следует из позиции М. Н. Малеиной, любой признак, характеризующий индивида, может расцениваться в значении объекта, владение и распоряжение которым зависят от самого управомоченного. Однако правомочия «владения» и «распоряжения» едва ли приложимы к здоровью. Эти категории в их традиционном понимании применимы лишь к объектам, отделимым от управомоченного субъекта. Между тем здоровье человека, неотделимо от самого человека, и в силу этого он в принципе не может совершать в отношении своего здоровья какие-либо активные действия, включая действия по владению и распоряжению.
В позиции М. Н. Малеиной нельзя не заметить противоречий. Так, по ее мнению, запрет проведения опытов в той части, когда они связаны со «значительным риском», охватывается правом на жизнь, а когда они просто «могут неблагоприятно отразиться на здоровье» – правом на здоровье. То же самое обнаруживается и при рассмотрении правомочия на отказ от медицинского вмешательства. М. Н. Малеина анализирует это правомочие и в рамках права на жизнь (пассивная эвтаназия), и в рамках права на здоровье. Между тем юридическая природа указанных правомочий одинакова: никто не вправе проводить опыты и лечение без согласия управомоченного, кроме случаев, предусмотренных законом.
Правомочие требовать прекращения лечения является не абсолютным, а относительным, поскольку имеет место в обязательственных правоотношениях клиента с медицинским учреждением.
По мнению Л. О. Красавчиковой, правом на здоровье охватываются следующие возможности: право на получение квалифицированной медицинской помощи, право на своевременную лекарственную помощь, право на квалифицированное и своевременное протезирование, право на врачебно-косметологическое лечение, право на донорство и трансплантацию органов и тканей, право на участие в медицинском эксперименте[95].
Между тем все провозглашенные Л. О. Красавчиковой правомочия, входящие, по ее мнению, в абсолютное субъективное право на здоровье, на самом деле существуют в рамках относительных правоотношений, поскольку предполагают активное поведение обязанных лиц. Относительный характер носят и правоотношения женщины, вынашивающей чужого ребенка, с родителями этого ребенка и медицинскими учреждениями, оказывающими услуги по имплантации эмбриона, так как эти отношения возникают на основании соответствующих договоров. Абсолютных же правоотношений, в рамках которых человек может совершать какие-либо активные действия в отношении своего здоровья, не существует[96].
Таким образом, у человека есть возможность требовать от всех окружающих лиц воздержания от действий, ухудшающих его здоровье, кроме случаев, установленных законом[97]. Однако содержание этой возможности показывает, что она сводится лишь к требованию соблюдения установленного законом запрета. Какого-либо другого активного поведения управомоченного или обязанного лица она не предполагает. Между тем, как было указано ранее, негативных субъективных прав не существует ввиду отсутствия соответствующих общественных отношений и правоотношений. Поэтому указанная возможность не может быть охарактеризована как субъективное право.
