Олег Баев - Избранные работы по проблемам криминалистики и уголовного процесса (сборник)
В качестве методологической посылки исследования того, что должно понимать под процессуальными и криминалистическими средствами предупреждения и разрешения конфликтов в деятельности следователя, надо принять известное положение К. Маркса о том, что цель деятельности человека «как закон определяет способ и характер его действий…»[135].
Цели уголовного судопроизводства заключаются в том, чтобы каждый, совершивший преступление, был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден. Достигаются они решением задач быстрого и полного раскрытия преступлений, изобличения виновных и обеспечения правильного применения закона. Решение названных задач составляет локальные цели деятельности следователя. В сказанном нет противоречия, ибо, как известно, то, что выступает в качестве задачи по достижению более общей цели, как правило, является целью деятельности отдельных субъектов[136], в нашем случае – следователя.
Средствами достижения названных целей деятельности следователя служит «все то, что необходимо для реализации цели, все то, что, по выражению Гегеля, «служит цели» и имеет смысл именно в этой связи»[137]. Отсюда средствами достижения целей деятельности следователя является все то, что служит быстрому и полному раскрытию преступлений, изобличению виновных и обеспечению правильного применения закона. С учетом процессуальной функции следователя и его социальной роли в уголовном судопроизводстве представляется очевидным, что средства предупреждения и разрешения следственных конфликтов могут быть лишь двух видов – процессуальные и криминалистические. Думается также, что проблемы разграничения понятий и содержания процессуальных и криминалистических средств предопределяют в свою очередь необходимость достаточно подробного рассмотрения двух тесно взаимосвязанных проблем, а именно: а) соотношения предметов науки криминалистики и теории судебных доказательств; б) соотношения криминалистической тактики (как основного «арсенала» криминалистических средств предупреждения и разрешения следственных конфликтов) и норм уголовно-процессуального закона; иными словами, соотношения процессуальной формы и криминалистического содержания. Только на этой основе можно решить вопрос о том, какие средства предупреждения и разрешения конфликтов являются процессуальными, какие – криминалистическими, и об их соотношении между собой.
Дискуссия о соотношении предметов науки криминалистики и теории судебных доказательств приняла наиболее острый характер после того, как в 1967 г. Р. С. Белкин и Ю. И. Краснобаев предложили принципиально новое, по сравнению с традиционным, определение предмета советской криминалистики. Окончательно это определение было сформулировано Р. С. Белкиным в 1968 г. Исходя из методологически верной посылки, что предметом изучения любой науки являются в первую очередь закономерности, которым подчиняется исследуемая данной наукой область реальной действительности, Р. С. Белкин определил предмет криминалистики следующим образом: «…советская криминалистика – наука о закономерностях возникновения, собирания, исследования, оценки и использования доказательств и основанных на познании этих закономерностей средствах и методах судебного исследования и предотвращения преступлений»[138].
В последующие годы это определение с различными уточнениями и редакционными модификациями было воспринято большинством криминалистов. Тем не менее отдельные авторы считают его необоснованным. Суть возражений сводится к тому, что закономерности возникновения, собирания, исследования, оценки и использования доказательств изучаются не наукой криминалистикой, а теорией судебных доказательств как частью науки уголовного процесса. «…Строго говоря, – писал, например, Ф. Ю. Бердичевский, – в приведенной формулировке дается определение не предмета криминалистики, а предмета одного из разделов уголовно-процессуальной науки – теории доказательств»[139].
Дальнейшее обсуждение этого вопроса выявило наличие нескольких мнений. А. Н. Васильев, И. Ф. Пантелеев и Ряд других ученых пришли к выводу, что изучение названных закономерностей принципиально не может входить в содержание предмета криминалистики и что теория доказательств выступает для криминалистики ее руководящим методом, а потому криминалистика является прикладной наукой относительно науки уголовного процесса[140].
А. И. Винберг выдвигает диаметрально противоположное положение, что теория доказательств в части, которая относится к теории собирания и исследования доказательств познания их закономерностей, составляет раздел науки криминалистики и потому должна изучаться в общей теории этой науки.
Это предложение, высказанное А. И. Винбергом в 1977 г. в статье «Теория судебных доказательств в науке советской криминалистики»[141], повлекло за собой широкое его обсуждение на страницах печати и на различных научных и научно-практических конференциях. Свое мнение об этом высказали Р. С. Белкин, А. Н. Васильев, В. Я. Колдин, Г. М. Миньковский и А. Р. Ратинов, И. Ф. Пантелеев и другие видные советские криминалисты и процессуалисты. В сущности в рассматриваемом здесь аспекте проблема: какая из наук – криминалистика или теория доказательств – должна изучать названные закономерности, может быть сформулирована следующим образом: теория доказательств или криминалистика? Теория доказательств и криминалистика?[142].
Представляется очевидным, что теория доказательств и криминалистика имеют общий объект исследования: практическую деятельность по собиранию, исследованию, оценке и использованию доказательств, доказывание в уголовном судопроизводстве, происходящее, как правило, в условиях необходимости разрешения следователем (и другим лицом, осуществляющим доказывание) многообразных внутренних и внешних конфликтов. В этом смысле доказывание в уголовном судопроизводстве – системный, междисциплинарный объект. Иными словами, теория доказательств и криминалистика изучают различные стороны, различные аспекты доказывания в уголовном судопроизводстве, первая – процессуальные, вторая – криминалистические и разрабатывают соответствующие этому средства оптимизации названного вида человеческой деятельности (процессуальные – теория доказательств, криминалистические – криминалистика) в рамках определенной правовой системы, в рамках советского уголовного процесса. А если это так, – то к проблеме соотношения теории доказательств и криминалистики всецело применим принцип системного подхода. Данная проблема – проблема системная.
В этом качестве рассмотрение ее, как того требует методология системных исследований, надо начинать с освещения, хотя бы вкратце, возникновения криминалистики и уголовного процесса как видов человеческой деятельности, создания наук, их изучающих, и, наконец, «размежевания» теории доказательств и криминалистики как отдельных систем знаний. Важность такого подхода вытекает из указания В. И. Ленина о том, что при изучении вопросов общественной науки необходимо «…не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь»[143].
Деятельность по расследованию и преодолению действительного или возможного противодействия установлению истины возникла в связи с тем, что в ней появилась социальная потребность, тогда, когда произошел первый «преступный» конфликт. И лишь позднее для изобличения и наказания стала осуществляться собственно судопроизводственная деятельность. Возникшая в этой области общественных отношений процессуальная деятельность, еще не имела правовой регламентации. Затем, с появлением государства, оформилось и процессуальное право. Но, как и любое право, процессуальное право вторично. Оно не создает общественных отношений, а лишь облекает часть существующих в правовую форму. К. Маркс, рассматривая правовую форму обмена, писал: «Это фактическое отношение, возникающее лишь благодаря самому обмену и в обмене, получает позднее правовую форму в виде договора и т. д.; но эта форма не создает ни своего содержания, обмена, ни существующих в ней отношений лиц друг к другу, а наоборот»[144].
Первые «процессуалисты» формализовали главным образом рамки и средства расследования преступлений, способы изобличения преступников. Иными словами, содержание криминалистики как деятельности по расследованию преступлений вводилось в определенные процессуальные рамки, приобретало процессуальную форму, потребную господствующему классу: формализовались и закреплялись оптимальные, как думалось их создателям, способы расследования преступлений и осуществления классового правосудия. При этом процессуальная форма, будучи, как и любая форма, сама по себе содержательной[145], подвергалась глубоким исследованиям. Это неизбежно вело к дальнейшей оптимизации способов расследования преступлений, к совершенствованию собственно криминалистической деятельности. В результате выкристаллизовывались первые закономерности (не будем сейчас касаться их обоснованности) собирания, исследования, оценки и использования доказательств. Некоторые из них находили свое закрепление в законодательных актах. Так, ст. 2 древнейшего русского законодательного акта – «Русской правды» гласит: «Если кто-либо избит до крови или до синяков, то не искать этому человеку свидетелей, если же на нем не будет никаких следов (побоев), то пусть придут свидетели; если же не может (привести свидетелей), то делу конец»[146].
