Анатолий Козлов - Единичные и множественные преступления
Реальная совокупность от идеальной отличается следующим: 1) при реальной совокупности совершается несколько деяний, имеется, соответственно, повторение деяний, при идеальной – одно деяние, отсутствует повторение деяний; 2) при реальной совокупности присутствует разновременность поведения, при идеальной – одновременность; 3) в первом случае совершается реально несколько преступлений, во втором – условно, искусственно; 4) реальная совокупность не базируется на пробельности закона, идеальная совокупность на ней базируется и требует ее устранения в силу своего искусственного характера.
Глава 4
Множественность преступлений с предыдущей судимостью
§ 1. Рецидив как разновидность проявления субъективной стороны множественности преступлений
Для приведения в соответствие определения и сущности рецидива следует разобраться в последней. Из всей литературы о рецидиве следует, что спецификой его является: определенная степень устойчивости антисоциальных установок, определенная степень криминализованности сознания, определенная степень приверженности криминальным привычкам, определенная степень влияния на неустойчивых членов общества и, что опаснее всего, на несовершеннолетних. Результатом данных проявлений антисоциальной направленности сознания рецидивистов являются: повышенная социальная запущенность рецидивистов, повышение степени организованности и профессионализации преступности, понижение воспитательного воздействия относительно них, определенная степень их неисправимости. Вот эти субъективные характеристики и создают картину рецидива, в конечном счете, определяют его.
Итак, рецидив – это субъективная составляющая множественности преступлений, связанная с судимым лицом, характеризующимся теми или иными степенями устойчивости антисоциальных установок, социальной запущенности, криминализованности сознания, приверженности криминальным привычкам и их распространению в обществе, профессионализации преступности, т. е. доказанной лицом социальной неисправимости.
Данные субъективные характеристики тем значимее и опаснее, чем существеннее применяемые государством для исправления лица меры (лишение свободы), чем активнее их невосприятие лицом и чем опаснее новое совершенное им преступление. Противники такого подхода могут удовлетворенно воскликнуть, что все вернулось к объективным категориям. Не станем спорить по данному поводу, помня о философской дискуссии по вопросу о первичности сознания или бытия. Только уточним, что в нашем случае все-таки первично сознание: именно на его основе оказались невоспринятыми меры воспитания и исправления, применяемые при лишении свободы; именно на основе указанных отрицательных характеристик виновного совершаются новые преступления, и чем активнее невосприятие, тем тяжелее совершаемые преступления. И тот факт, что последующая классификация подвидов рецидива осуществляется на объективной основе (характере ранее применяемых к данному лицу мер принуждения и тяжести ранее совершенных и вновь совершенных преступлений) не изменяет указанного вывода, поскольку в данном случае лишь проявляется неумение законодателя и доктрины уголовного права четко дифференцировать субъективные качества виновного при простом, опасном или особо опасном; пенитенциарном или постпенитенциарном рецидивах. Это особенно проявилось в понятии особо опасного рецидивиста (ст. 241 УК РСФСР 1960 г.), которое, с одной стороны, выступало как субъективная категория (судя по названию), с другой же – было определено через тяжесть ранее и вновь совершенных преступлений.
1.1. Понятие рецидива
Рецидив, по сути, является той множественностью преступлений с предыдущей судимостью, которую в Уложении о наказаниях называли повторением. Детальному анализу в России и за рубежом он начал подвергаться с конца XIX в. Огромное значение имело обсуждение рецидива и проблем, с ним связанных, на международных съездах криминалистов. Так, Гамбургский съезд 1905 г. в четвертый раз вернулся к вопросу о рецидиве и рецидивистах и на нем был рассмотрен вопрос о распространении на определенные категории рецидивистов понятия опасного состояния. При этом Принс предлагал подразделять опасность рецидивистов в зависимости от тяжести совершенных преступлений (преступления и тяжкие преступления) и от количества осуждений за них.[370] Данная позиция была подвергнута критике Листом, который показал полную непригодность одного только количественного критерия и предлагал решить вопрос о размежевании рецидивиста и опасного преступника.[371] По мнению Кронекера, вместо грубого механического принципа рецидива следует выставить принцип преступной профессии.[372] На Брюссельском съезде 1910 г. Гарсон подчеркнул, что «из этих (на предыдущих съездах. – А. К.) обсуждений родилась новая идея об «опасном состоянии», которое проявляется не только в повторении тех же деликтов и в рецидиве, но и в социальном и умственном «состоянии».[373] Здесь же докладчик уточнил, что он без спора признает существование опасного состояния, что в опасном состоянии находятся и неисправимые рецидивисты: когда преступник повторением своих преступлений представил ясное и опытное доказательство своей неисправимости, тогда общество не только имеет право, но и обязано защищать себя.[374] На Копенгагенском съезде 1913 г. выступил с докладом В. Д. Набоков, который посчитал необходимым при определении рецидива обратить внимание на субъективные признаки, характеризующие личность виновного, – опасные склонности, образ жизни, порочные привычки.[375] Как видим, максимально глубокое обсуждение рецидива на протяжении 20 лет несколько отклонило дискуссию о его толковании с позиций только объективных признаков и привело к пониманию его как соединения соответствующих объективных и субъективных признаков. Таким образом, в дискуссиях была поколеблена объективизация рецидива, хотя это и не привело к постановке вопроса о том, что же является главенствующим в рецидиве – объективные или субъективные признаки, либо их сочетание. Вроде бы, в конечном счете, пришли к последнему варианту. Однако такой вывод будет поспешным. Вся дискуссия о рецидиве на протяжении последнего десятилетия работы съездов проходила на фоне признания его опасным состоянием, которое напрямую связывали с личностью виновного (опасное состояние индивида, опасное состояние преступника, опасное состояние личности, опасное состояние виновного, опасные рецидивисты и т. д.), т. е. речь шла в основном о лицах с соответствующими субъективными, а не объективными характеристиками. Не случайно на этом фоне замечание Энгелена о том, что субъективные склонности и образ жизни лица часто уже достаточны для детенирования на продолжительный срок; привнесение объективных признаков есть уже компромисс.[376] Разумеется, только за склонности и образ жизни наказывать нельзя; именно такой подход развязал руки недобросовестным политикам и диктаторам XX в. для борьбы с инакомыслящими и скомпрометировал опасное состояние как таковое. Опасное состояние и рецидив в том числе следует рассматривать только на фоне совершенных общественно опасных деяний, отраженных в законе в качестве преступлений. Но и в новейшей литературе продолжается борьба с «опасным состоянием»; особенно странно это звучит в позициях авторов, много внимания уделивших субъективным характеристикам личности рецидивиста,[377] из которых прямо вытекает их опасное состояние.
Тем не менее теория уголовного права субъективный подход в определении рецидива не реализовывала. Так, по мнению С. В. Познышева, под рецидивом понимается совершение однородного или тождественного преступления после отбытия наказания, после амнистии или помилования до погашения или снятия судимости.[378] Данная позиция вызывает несколько возражений. Во-первых, здесь дано только объективное определение рецидива без его важнейших субъективных признаков. Во-вторых, автор ограничил рецидив тождественными и однородными преступлениями, тогда как совершение разнородных преступлений довольно часто является не менее, если не более, общественно опасным, особенно при возрастании этой опасности (грабежи, затем убийство). Таким образом, рецидив существует при всех разновидностях преступления – тождественных, однородных и разнородных. В-третьих, едва ли приемлемо признавать рецидивом только совершение нового преступления после отбытия наказания за предыдущее, хотя в подобном понимании С. В. Познышев не был одинок. Так, по мнению Н. Д. Сергеевского, особые случаи, отличающиеся от рецидива, – совершение преступления до отбытия наказания.[379] Такую позицию можно было бы признать своеобразным узким пониманием рецидива, если бы не противоречия, в ней заложенные. С. В. Познышев, исключив рецидив при совершении нового преступления до отбытия наказания, допустил возможность рецидива после амнистии или помилования, тогда как общеизвестно, что указанные акты связаны либо с частичным отбыванием наказания, либо с неотбыванием его вовсе. Именно поэтому автор фактически признал возможность рецидива в различных ситуациях: когда наказание вообще не отбывалось, когда наказание было отбыто частично и когда наказание было полностью отбыто. Отсюда узкое понятие рецидива не выдержано самим автором.
