Коллектив авторов - Полный курс уголовного права. Том III. Преступления в сфере экономики
Завершая тему, трудно удержаться от того, чтобы не высказать сомнение в «привязке» мошеннического хищения путем злоупотребления доверием к обязательственным отношениям, возникающим в экономическом обороте, ибо изъятие чужого имущества под видом его правомерного получения по договору все же чаще осуществляется посредством обмана (в намерениях), но не злоупотребления доверием. Быть может, поэтому в литературе встречаются утверждения, что злоупотребление доверием тесно примыкает к обману, значительно реже выступая в роли самостоятельного способа мошенничества.[220] Возможно, имеет смысл поискать собственное содержание мошеннического злоупотребления доверием в отношениях, складывающихся между доверителем и поверенным в тех сферах, которые некогда охранялись дореволюционным русским правом и продолжают охраняться уголовным законодательством ряда указанных выше зарубежных стран, и попытаться все же отделить эти составы от присвоения и растраты.
В этом смысле злоупотребление доверием может выглядеть как противоправное умышленное использование поверенным своих прав и возможностей, причинившее имущественный ущерб доверителю.
В. Присвоение
Присвоение – это хищение вверенного имущества путем установления над ним незаконного владения (ст. 160 УК).
Определяющим признаком предмета присвоения является его особый статус, предполагающий, что таковым может быть лишь вверенное имущество.
Имущество считается вверенным, если оно находилось в правомерном владении либо ведении лица, которое в силу должностного или иного служебного положения, договора либо специального поручения было наделено в отношении данного имущества полномочиями по распоряжению, управлению, доставке, пользованию или хранению (при этом не требуется всего набора полномочий, достаточно любого из них).
Передача имущества в правомерное владение с наделением владельца соответствующими полномочиями означает, что имущество принято им под отчет. Как правило, это находит отражение в соответствующих документах (договор, товарно-транспортная накладная, доверенность, квитанция, расписка) с указанием наименования, ассортимента, количества (веса) или стоимости имущества. Но в отдельных случаях вверение может осуществляться и на основе устного соглашения или распоряжения компетентного лица.
Вверенным следует считать также имущество, полученное на законном основании уполномоченным на то представителем какого-либо учреждения или организации в качестве налога, штрафа, членских взносов, оплаты за отпущенный товар, выполненную работу, транспортную, зрелищную или иную услугу и т. п.
При известных обстоятельствах вверенным можно считать и найденное имущество, хотя многим этот вывод не покажется бесспорным ввиду отсутствия в действующем УК специальной нормы о присвоении найденного или случайно оказавшегося у виновного чужого имущества.
Между тем ст. 227 ГК, предоставляя нашедшему вещь право хранить ее у себя, возлагает на него обязанность немедленно уведомить об этом лицо, потерявшее ее, или собственника вещи или кого-либо другого из известных ему лиц, имеющих право получить ее, а в случаях, когда лицо, имеющее право потребовать возврата найденной вещи, или место его пребывания неизвестны, – заявить о находке в милицию или в орган местного самоуправления. Аналогичным образом решается вопрос относительно пригульных или других безнадзорных домашних животных, поскольку права и обязанности задержавших их лиц во многом совпадают с теми, которые возлагаются на лицо, нашедшее утерянную вещь (ст. 230–232 ГК).[221] В отношении же бесхозяйных недвижимых вещей ГК обязывает органы, осуществляющие государственную регистрацию права на недвижимое имущество, принять их на учет по заявлению органа местного самоуправления, на территории которого они находятся (ч. 3 ст. 225 ГК).
Таким образом, в отношении найденных движимых вещей (включая безнадзорных животных) ГК предоставляет нашедшему их лицу право хранить их у себя в течение шести месяцев с момента заявления о находке, пользоваться ими и даже распорядиться путем реализации (если найденная вещь является скоропортящейся или издержки по ее хранению несоизмеримо велики по сравнению с ее стоимостью), которому корреспондирует обязанность отвечать за утрату или повреждение найденной вещи либо возврат денег, вырученных от ее продажи (ст. 227, 230).
Чем же описанная ситуация отличается от вверения под отчет чужого имущества с наделением в его отношении определенными полномочиями, как минимум, по хранению? Пожалуй, только двумя обстоятельствами: способом переноса полномочий, каковым является traditio brevi manu,[222] и отсутствием уверенности в возможности обнаружения собственника. Поэтому цивилистическая доктрина с полным основанием относит сохранение находки и безнадзорных животных к разновидностям хранения,[223] специфичного лишь тем, что оно не возникает из договора, а существует в силу зак она, вследствие чего к данному обязательству применяются правила, относящиеся ко всем видам хранения (глава 47 ГК), если только законом не установлено иное (ст. 906 ГК).
С принятием УК 1996 г. состав присвоения находки вновь оказался «за бортом». Однако в свете того, что сказано выше, случившееся можно расценить не как его исключение, а как поглощение общим составом присвоения.
Будь иначе, возникла бы парадоксальная ситуация. Тот, кто сразу вознамерился обратить в свою пользу утерянное имущество и потому не заявил о находке, не может быть уголовно ответственным за присвоение, поскольку не проявил своей воли к принятию этого имущества под отчет, а кто, руководствуясь первоначально лучшими побуждениями, тотчас же заявил о находке и тем самым принял на себя обязательство по хранению чужого имущества, а затем, не удержавшись до окончания срока хранения, употребил его всвою пользу, оказывается виновным в растрате.
Конечно, можно на это возразить, что второго «за язык никто не тянул» и никто не лишал его свободы выбора, а свобода всегда сопряжена с ответственностью. Поэтому, свободно приняв решение о хранении чужого имущества, он взвалил и бремя ответственности за его сохранность. Но справедлив ли закон, искусственно подталкивающий к выбору безответственного варианта поведения? Очевидно, что нет, а выход из состояния неравенства перед законом указанных персонажей к «уравнивающей справедливости» лежит через следующую альтернативу: либо особо установить уголовную ответственность за необъявление о находке для первого и ему подобных, либо считать любое лицо, нашедшее утерянную вещь, обязанным в силу закона к ее хранению и потому уголовно ответственным за ее присвоение или растрату. В свою очередь на каждом из указанных путей также возможны «развилки».
С одной стороны, порядок, в соответствии с которым право собственности на потерянную вещь признается за нашедшим ее лицом при совершении последним определенных действий по уведомлению о находке, существует постольку, поскольку предполагается возможность обнаружения ее собственника. Лишь после истечения отведенного для этого времени появляются юридические и моральные основания считать эту вещь своей. И все же далеко не всякое необъявление о находке может быть продиктовано соображениями воспрепятствования обнаружению собственника потерянного и целями обращения его в свою пользу, в связи с чем ответственность за неисполнение лицом обязанности по уведомлению о находке также придется дифференцировать.
С другой стороны, несмотря на упования на то, что собственник утерянного найдется, всегда присутствует и неуверенность в том, что это произойдет, в связи с чем психологическая окраска поведения лица, присвоившего бесхозяйное имущество, все же иная, нежели у того, кто присвоил имущество, хозяин которого ему известен и от имени которого он владеет имуществом и перед которым он принял на себя определенные обязательства. Поэтому в уголовном законодательстве многих стран присвоение находки хотя и соседствует с присвоением иного имущества, но все же не сливается с ним.
Таким образом, теоретические выкладки убеждают в том, что при отсутствии специальной нормы об ответственности за присвоение найденного содеянное должно квалифицироваться по общей норме, устанавливающей ответственность за присвоение вверенного, несмотря на то, что степень опасности присвоения находки ниже присвоения иного имущества. Однако практика, скорее всего, не воспримет эти выводы, расценивая исключение данной нормы в качестве декриминализации предусматриваемых ею деяний, несмотря на то, что опасность присвоения вверенного по закону (сколь бы она ни уступала опасности присвоения вверенного по договору) продолжает считаться во многих странах достаточной для криминализации. Разрешение этого противоречия видится в восстановлении нормы об ответственности за присвоение находки.
