Коллектив авторов - Полный курс уголовного права. Том III. Преступления в сфере экономики
Возможно, перевод хищения путем злоупотребления доверием в сферу обязательственных отношений и оправдан. Напомним в связи с этим, что обязательство – это относительное правоотношение, опосредующее товарное перемещение материальных благ, в котором одно лицо (должник) по требованию другого лица (кредитора) обязано совершить действия по предоставлению ему определенных материальных благ.[217] Кредитные же отношения в целом характеризуются доверием (credo) управомоченного лица к должнику, проявляющимся в передаче ценностей при отсутствии немедленного встречного предоставления. Именно здесь и возникает почва для злоупотребления доверием, обеспечивающего завладение чужим имуществом.
При такой постановке вопроса проблема отграничения мошеннического хищения от преступлений в сфере обязательственных имущественных отношений решается довольно просто. При всех перечисленных выше обстоятельствах содеянное может быть квалифицировано как мошенничество лишь тогда, когда будет доказано, что умысел на хищение возник до заключения договора, выступавшего в данном случае в качестве средства придания завладению чужим имуществом видимости законности. Злоупотребление доверием здесь заключается в обещании исполнить свои обязательства при отсутствии намерения, а иногда и реальной возможности для этого. Если же лицо намеревалось выполнять свои обязательства, но сложившиеся обстоятельства помешали этому, его действия образуют либо гражданско-правовой деликт, либо преступление в сфере экономической деятельности, например незаконное получение кредита путем представления кредитору заведомо ложных сведений о своем хозяйственном положении либо финансовом состоянии (ст. 176 УК).
В отличие от мошенничества при получении кредита путем обмана виновный не преследует цели безвозмездного завладения имуществом кредитора. Бесспорно, мошенническое завладение чужим имуществом может быть осуществлено под видом получения кредита. Но столь же бесспорно и другое: получение кредита может быть квалифицировано как мошенничество лишь в том случае, если будет доказано, что кредитополучатель уже на момент введения кредитора в заблуждение не имел намерения возвращать заемные средства, а руководствовался желанием противоправного безвозмездного изъятия этих средств. Только в этом случае содеянное отвечает признакам хищения, разновидностью которого является мошенничество.
Введение же в заблуждение относительно реального финансового и хозяйственного положения при заключении кредитного договора, т. е. обман относительно обеспеченности выполнения должником принятых обязательств (при том, что он все же предполагает рассчитаться с кредиторами, хотя и идет при этом на определенный риск), не может рассматриваться как мошеннический обман.
Не образует хищения также использование полученных денежных средств не по целевому назначению, если заемщик собирался вернуть эти средства, но не смогэтого сделать в результате неудачной коммерческой операции. Ведь в этом случае должник хотел обманно завладеть чужим имуществом лишь на некоторое время, определенное в договоре. В связи с этим вменение хищения по фактам невозвращения в срок кредитов либо авансовых платежей, сопряженных с неисполнением договорных обязательств (например, о передаче товара по договору купли-продажи), даже при явно нецелевом характере их использования, исключается, если не удается доказать заведомость для получателя кредита невозможности возврата денег.
Следовательно, при том, что способами совершения как мошенничества, так и незаконного получения кредита служат обман (предоставление кредитору заведомо ложных сведений) или злоупотребление доверием, функциональное назначение и содержательное наполнение этих приемов разное: если при незаконном получении кредита кредитор вводится в заблуждение заемщиком относительно гарантий обеспеченности своевременности и полноты возврата кредита, то при мошенничестве он вводится в заблуждение относительно наличия самого намерения возвратить кредит.
Так, Щ. предъявлено обвинение в том, что он, являясь руководителем и владельцем частных предприятий в г. Кургане и одновременно акционером Московского банка «Агропромстройбанк», с целью завладения чужим имуществом путем обмана и злоупотребления доверием систематически получал в Курганском филиале «Агропромстройбанка» кредиты, заранее зная о невозможности возвратить и погасить начисленные по ним проценты. Однако Курганским городским судом Щ. был оправдан за отсутствием в деянии состава преступления.
Заместитель Генерального прокурора поставил вопрос об отмене приговора. Как указано в протесте, суд оправдал Щ., мотивируя это тем, что не установлен его умысел на заведомое невозвращение полученных кредитов, а образовавшийся долгперед «Агропромстройбанком» возник из-за политики самого банка, связанной с риском. По мнению прокурора, этот вывод ошибочен, так как органы предварительного следствия не сделали полного объективного исследования финансовой деятельности предприятий Щ., что служит основанием для направления дела на дополнительное расследование.
Верховный Суд РФ оставил протест без удовлетворения, указав следующее. Щ. получал кредиты на законных основаниях, при этом нет никаких доказательств, свидетельствующих о том, что он не собирался их возвращать. Напротив, согласно материалам дела, Щ. из полученных им кредитов и долга по процентам возвратил банку более половины всей суммы. Кроме того, как усматривается из показаний Щ., он вернул бы и оставшуюся сумму кредитов, если бы банк в одностороннем порядке не прекратил финансирование его предприятий.
При таких данных Курганский городской суд правильно пришел к выводу об отсутствии у Щ. умысла на заведомое невозвращение полученных кредитов, которые ему предоставлялись с разрешения управляющего Курганского филиала «Агропромстройбанка» Найманова и его заместителя Есьмана. Предварительного сговора на хищение между Наймановым, Есьманом и Щ. органами следствия не установлено. В отношении Найманова и Есьмана уголовные дела прекращены за отсутствием в их действиях состава преступления. Судя по документам ревизии в банке, кредиты выдавались без проверки обоснований возвратности не только Щ., но и многим другим руководителям предприятий.
Довод же протеста о том, что органами следствия не проведено полного объективного исследования финансовой деятельности предприятий Щ., признан неубедительным. Как установлено, при проведении ревизии исследовались 50 договоров, хотя в акте ревизии отражены только те из них, по которым получены деньги, истраченные Щ. на приобретение товарно-материальных ценностей. К материалам дела приобщены также оформленные в соответствии с требованиями закона договоры залога, согласно которым право проверять залоговое имущество предоставлено банку. При этом Есьман показал, что он лично проводил проверку залогового имущества предприятий Щ., где количество товарно-материальных ценностей всегда превышало сумму кредита. С учетом изложенного оправдание Щ. за отсутствием в его действиях состава преступления признано правильным.[218]
Так же решается вопрос в случаях, когда намерение обратить в свою пользу полученное по договору имущество возникло в процессе исполнения обязательства. Если будет установлено желание лица не исполнять договорные обязательства и не возвращать полученные средства (причем желание, предшествующее получению средств), то его действия могут расцениваться как изъятие чужого имущества. Однако если достоверных данных об этом нет, а известно лишь, что после получения от банка денеглицо решило их не возвращать, то не может быть и речи о наличии признаков мошеннического завладения средствами банка, ибо в последнем случае правомерное получение денежных средств по договору займа не может считаться «изъятием» в том смысле, который вкладывается в этот термин примечанием к ст. 158 УК.[219] Следовательно, необходимо отличать получение имущества как действие гражданско-правовое от его изъятия как действия уголовно-правового характера.
Завершая тему, трудно удержаться от того, чтобы не высказать сомнение в «привязке» мошеннического хищения путем злоупотребления доверием к обязательственным отношениям, возникающим в экономическом обороте, ибо изъятие чужого имущества под видом его правомерного получения по договору все же чаще осуществляется посредством обмана (в намерениях), но не злоупотребления доверием. Быть может, поэтому в литературе встречаются утверждения, что злоупотребление доверием тесно примыкает к обману, значительно реже выступая в роли самостоятельного способа мошенничества.[220] Возможно, имеет смысл поискать собственное содержание мошеннического злоупотребления доверием в отношениях, складывающихся между доверителем и поверенным в тех сферах, которые некогда охранялись дореволюционным русским правом и продолжают охраняться уголовным законодательством ряда указанных выше зарубежных стран, и попытаться все же отделить эти составы от присвоения и растраты.
