Аркадий Ваксберг - Преступник будет найден (Рассказы о криминалистике)
Стали «танцевать» от печки: она помогла найти точные места расположения аппарата при обеих съемках. Поскольку же был известен угол изображения объектива, с помощью специальных графических построений на схеме кабинета нашли точку, где стояли те или иные предметы.
Явившийся результатом этой работы масштабный план размещения мебели был вполне точен, но такой точности показалось мало криминалистам. Для контроля они решили провести оптическое совмещение позитивного изображения на пленке с изображением, полученным на матовом стекле фотокамеры, — в камеру был ввинчен такой же объектив, которым пользовался в 1922 году П. А. Оцуп. Эти изображения совпали.
Но криминалисты не успокоились: недаром же именно от них ждали помощи музееведы, недаром так верили в их дотошность, скрупулезное внимание к «мелочам», повышенную щепетильность в выводах.
И здесь криминалисты остались верны себе. Уже после того, как в соответствии с построенным ими масштабным планом мебель была расставлена, провели еще один контрольный эксперимент. В те же точки, откуда тридцать с лишним лет назад снимал Оцуп, поставили точно такой же аппарат, вооруженный таким же объективом. Произвели съемку. И негативы, и позитивы «тех» и «этих» снимков совпали. Теперь уже не приходилось сомневаться, и эксперты по необычному «делу» могли с полным основанием сказать: «Было именно так, только так, и никак иначе!»
Когда в 1928 году ленинградский криминалист А. А. Сальков «ловил» пасквилянта, терзавшего Пушкина, такие «исторические» экспертизы были внове, были неожиданны и непривычны, что превращало каждую из них в событие. Теперь ими никого не удивишь, они вошли в обиход, они стали таким же будничным делом, как экспертиза по поводу вчерашней автомобильной аварии. Их стало так много, что даже сугубо репортерский рассказ о них мог бы составить отдельную книгу, во много раз более толстую, чем эта.
И именно эта обычность отраднее всего. Значит, вторжение в другие науки, помощь им становятся правилом, становятся уже не из ряда вон выходящим, а естественным делом криминалистики. И скоро, может быть, в ее научное определение, в характеристику ее назначения и задач будет входить неотъемлемым элементом эта самая помощь, без которой существование криминалистики нельзя себе будет даже представить.
Всего несколько десятилетий за спиной судебной фотографии. Ее «отец» — Е. Ф. Буринский — добросовестно изучал труды физиков, стоявших у колыбели «светописи». Его последователи все свои работы по использованию фотографии для нужд следствия и суда, естественно, основывали на достижениях физиков. Они были всего лишь их добросовестными учениками. Всего лишь?..
Несколько лет назад в Институте физики атмосферы Академии наук СССР была создана уникальная спектрограмма ночного неба. Некоторые спектральные линии получились бледными. Спасти их могло усиление контраста спектрограммы. Работа, казалось бы, простая, а сумели сделать это только криминалисты, давно разработавшие методику контрастной фотографии для выявления слабых, почти невидимых текстов и изображений.
«Учитель», пришедший за помощью к «ученику», — волнующее признание успехов юной науки.
На что только ни способна та же судебная фотография!.. Совсем недавно, к примеру, криминалистическому исследованию подверглась рукопись радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву». Экспертизу проводили сотрудники научно-технического отдела московской милиции С. С. Абакумов и А. В. Карачев (как видите, милиционеры не только говорят: «Пройдемте»... Всем ли приходило в голову, что в милиции может вестись серьезная научная работа?)
Инициатором этой любопытной экспертизы явился писатель Георгий Шторм, по просьбе которого драгоценную рукопись выдал на исследование Центральный государственный архив древних актов. Дело в том, что в радищевской рукописи оказалось много зачеркнутых и густо заштрихованных чернилами слов. Достаточно вспомнить содержание этого произведения и судьбу его автора, чтобы понять, как важно было прочитать зачеркнутые слова. Если для литературоведа, изучающего творчество того или иного писателя, всегда интересно проникнуть в его творческую лабораторию, проследить процесс рождения романа, пьесы, поэмы, то исследователи творчества Радищева ждали в этой «лаборатории» важные исторические открытия, далеко выходящие за рамки строго филологического анализа.
Эксперты из милиции применили специальный режим фотографирования, и слой чернил побледнел, а текст стал контрастнее. Георгий Шторм прочитал зачеркнутые Радищевым слова.
По совести говоря, к обращениям литературоведов криминалисты как-то привыкли. П. Щеголев, И. Андроников, Т. Цявловская, И. Фейнберг и многие другие были частыми гостями в криминалистических лабораториях. Но вот не так давно о следопытах вспомнили... музыканты. Признаться, их не ждали: очень уж несовместимы, очень уж далеки друг от друга криминалистика и музыка.
Но музыканты пришли, постучались, и перед ними гостеприимно распахнули дверь. Случилось это вот как.
Профессору Московской консерваторий В. Л. Кубацкому посчастливилось стать обладателем ценнейшей рукописи — автографа П. И. Чайковского. Это была не просто записка или, скажем, черновик письма — нет, у профессора Кубацкого оказался подлинный клавир прославленных «Вариаций на тему рококо».
Эту рукопись подарил Кубацкому ученик композитора — знаменитый виолончелист Анатолий Брандуков, а тому она досталась уже после того, как побывала в руках другого виолончелиста, профессора Фитценгагена, которому Чайковский не только посвятил свои «Вариации», но и предоставил право первого их исполнения.
Фитценгаген весьма вольно обошелся с даром великого композитора: он решил «Вариации» исправить на свой вкус. Ему показалось, что без его «правки» исполнение «Вариаций» обречено на провал. Он уничтожил целые музыкальные фразы, вписав вместо них новые. Он заклеил ноты Чайковского сургучом, а поверх, на тонких полосках бумаги, написал свои.
На беду позднейших исследователей он не только пользовался при этом такими же чернилами, что и Чайковский, но и вдобавок имел сходную с ним манеру нотного письма. Разобраться «с ходу», на глаз, где Чайковский, где Фитценгаген, оказалось невозможным.
Многие годы профессор Кубацкий посвятил восстановлению рукописи Чайковского. Он хотел, чтобы в концертных залах зазвучали подлинные «Вариации», освобожденные от фитценгагеновских эффектов. Кубацкий отдирал сургуч и пытался прочесть ноты, которые уничтожил «правщик». Помогала Кубацкому не столько лупа, сколько интуиция, глубокое проникновение в замысел композитора.
А когда эта кропотливая работа была закончена, музыкальные эксперты отказались признать ее: они не сочли возможным скрепить своим авторитетом истинность восстановленной рукописи. В их руках не было «необходимых данных»...
Только тогда профессор Кубацкий решил обратиться к криминалистам. Обратись он раньше, наверняка были бы сохранены годы его мучительного труда, и подлинному Чайковскому давно бы уже рукоплескали многочисленные любители музыки. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.
Старейший московский криминалист А. И. Пуртов в содружестве со своими коллегами В. И. Вагановым и В. Д. Зуевым, воспользовавшись техникой и методикой судебной фотографии, сделали свыше трехсот снимков в скользящих, инфракрасных и ультрафиолетовых лучах, прежде чем могли предъявить музыкальным экспертам безусловное доказательство точности проделанной Кубацким работы: на снимках отчетливо проступили, казалось бы, навсегда уничтоженные Фитценгагеном ноты Чайковского.
И, наверно, было бы справедливо, если бы отныне в концертных программах это бессмертное творение русского гения объявлялось так: «Вариации на тему рококо», музыка Чайковского, восстановленная профессором консерватории Кубацким и криминалистом Пуртовым».
Музыканты признали успех криминалистов и выразили им благодарность. Но вряд ли они верили в возможность устойчивого содружества с современными «шерлокхолмсами».
Прошло, однако, не так уж много времени, и музыканты опять пришли за немощью к следопытам: на этот раз «подследственным» оказался Иоганн-Себастьян Бах. А в качестве «подозреваемой» по тому же «делу» привлекли его жену — Анну-Магдалену. Вот с какими интересными людьми случается общаться криминалистам, а вовсе не только с уголовниками...
Так получилось, что музыкантов и криминалистов опять сдружила виолончель. А непосредственным «виновником» оказался музыковед А. П. Стогорский. Под его редакцией Музгиз выпустил шесть баховских сюит для виолончели соло. В этом не было ничего необычного — сюиты выпускались многократно, и специалисты знали, что первоосновой всех изданий является единственно дошедшая до нас рукопись, которая, по мнению исследователей, представляет собой не подлинник, а копию, переписанную женой композитора.
