Валерий Анисимков - Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы
Немало вполне обоснованных мнений о целесообразности сокращения практики применения наказаний, связанных с изоляцией индивида от общества, высказано педагогами, психологами и криминологами. Так, известный норвежский ученый Нильс Кристи утверждает: «Необходимо постоянно разъяснять, что тюрьма более провоцирует рост преступности, чем сдерживает его»[204].
Аналогичной позиции придерживается и видный отечественный криминолог Г. Ф. Хохряков. Он пишет: «Изоляция человека от общества объективно приводит к негативным последствиям… Общество пока не придумало ничего другого, что могло бы заменить этот вид наказания. Но оно должно осознать его ущербность»[205].
Цитирование специалистов, ратующих за сокращение сроков изоляции от общества и расширение практики наказаний, не связанных с лишением свободы, можно было бы легко продолжить.
Причем за это, как правило, высказываются и теоретики, и практики (см. табл. 16).
Таблица 16
РЕЗУЛЬТАТЫ ОПРОСА РАБОТНИКОВ ИСПРАВИТЕЛЬНЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ О ВОЗМОЖНОСТИ РАСШИРЕНИЯ ПРАКТИКИ ПРИМЕНЕНИЯ НАКАЗАНИЙ, НЕ СВЯЗАННЫХ С ЛИШЕНИЕМ СВОБОДЫ!
Приведенные данные красноречиво говорят о целесообразности перехода от массового применения лишения свободы к иным видам наказания для лиц, совершивших преступление впервые. Впрочем, такое направление в судебной практике избрано в большинстве стран Европы. Так, на 100 тысяч человек населения число лиц, находящихся в местах лишения свободы, составляет: в Нидерландах – 49, Дании – 66, Швеции – 69, Германии – 80, Франции – 74, Испании – 90, Англии и Уэльсе – 93. В России же мы имеем 588 осужденных на 100 тысяч человек населения[206]. Подводя промежуточный итог, можно констатировать, что в сегодняшней Европе тюремное заключение перестало быть первостепенной санкцией. Там все более широкое распространение получают альтернативные наказания (общественные работы, ограничение свободы, штраф, выплата компенсации пострадавшим и т. п.). Подобная практика, по мнению криминологов, является одним из факторов снижения преступности в отмеченных государствах.
Нет сомнения, что и российская судебная практика должна двигаться по пути цивилизованного отношения к лицам, совершившим преступления. С этой целью важно создать необходимые предпосылки как правового, так и организационного характера.
Прежде всего, настала пора отказаться от укоренившегося в правоохранительных органах (милиции, прокуратуре, судах) мнения, что усиление уголовной репрессии, широкое применение мер по изоляции правонарушителей могут серьезно повлиять на состояние преступности в стране. Ни суровые санкции, ни страх быть наказанным не обладают такой силой, чтобы блокировать формирование мотивации, которая приводит к общественно опасному деянию. Генезис преступности всегда связан с социально-психологическими детерминантами. Это – реальность, с которой приходится считаться, принимать во внимание при формировании политики борьбы с преступностью.
Кроме того, работа по нейтрализации преступности должна носить программный, комплексный характер и основываться на стабильном законодательстве и научных рекомендациях. Кампании же по борьбе с преступностью лишь усугубляют криминогенную ситуацию в государстве. В СССР они, как правило, сопровождались принятием различных, обусловленных политической ситуацией, постановлений Правительства, указов Президиума Верховного Совета СССР и Президиумов Верховных советов Союзных республик. К законодательным актам, в результате реализации которых отправлялись в места лишения свободы (исправительно-трудовые лагеря и колонии) крупные массы заключенных («указников»)[207], следует отнести:
От 7 августа 1932 г. – об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации[208];
От 26 июля 1940 г. – о прогулах;
От 10 августа 1940 г. – об ответственности за мелкие кражи и хулиганство;
От 28 декабря 1940 г. – о самовольном уходе молодежи из ремесленных школ;
От 4 июня 1947 г. – о хищении государственного и общественного имущества;
От 10 января 1955 г. – о хулиганстве.
Подобный подход сохраняется и в современный период. Например, «борьба с коррупцией (взяточничеством)» осуществляется преимущественно посредством изоляции виновных лиц от общества. Это никоим образом не является адекватным ответом на совершенные отдельные преступления[209].
Вместе с тем, чрезмерно применяя лишение свободы, государство вынуждено систематически прибегать к внесудебному акту освобождения от наказания – амнистии. Нередко актами амнистии, как правильно подмечает 3. А. Незнамова[210], перечеркивается многолетняя и дорогостоящая работа всех звеньев правоохранительной системы; зачастую они содержат положения, которые никак нельзя назвать гуманными. Например, от наказания освобождаются лица, виновные в совершении тяжких преступлений, а те, кто совершил преступления средней тяжести, амнистии не подлежат.
С помощью амнистий в последние годы все чаще пытаются «разгрузить места лишения свободы». При этом тратятся огромные денежные средства по их реализации, чтобы в конечном итоге интенсифицировать преступность в обществе. Амнистированные лица, получившие асоциальный заряд в исправительных учреждениях и оказавшиеся вне государственного контроля, как правило, снова совершают преступления. На наш взгляд, в целях устранения ниспровержений судебных приговоров амнистиями, судам надлежит изначально применять лишение свободы как крайнюю меру, когда иные наказания неприменимы. Лишь такая судебная позиция позволит разорвать порочный замкнутый круг в сложившейся уголовно-правовой практике.
Вышеизложенное позволяет заключить, что лишение свободы не должно быть первостепенной санкцией за совершенное деяние. Отсюда следует широко применять альтернативные виды наказания. А этого можно добиться посредством расширения видов наказаний и внесения в санкции статей УК РФ трех-четырех альтернативных лишению свободы видов наказании[211]. Только тогда суды получат реальную возможность на практике осуществлять политику экономии репрессивных мер. Данное предложение согласуется с общими началами назначения наказания, установленными в ст. 60 УК РФ. Отличительной чертой вновь принятого УК РФ является то, что в нем впервые закреплено положение, согласно которому более строгий вид наказания из числа предусмотренных по данной статье суду предписывается избирать в том случае, если менее строгий не способен обеспечить достижение целей наказания.
Кроме того, по нашему мнению, целесообразно применять наказания, не связанные с лишением свободы к лицам, совершившим преступления по неосторожности, а также, как правило, к правонарушителям молодежного возраста.
Однако высокий удельный вес тяжких и особо тяжких преступлений в России не позволит в полном объеме реализовать имеющуюся систему наказаний, не связанных с изоляцией от общества. По-видимому, лишение свободы еще долгое время будет занимать центральное место в карательной практике государства. При этом важными задачами исправительных учреждений останутся обеспечение личной безопасности лишенных свободы и их невключения в криминальную субкультуру.
В юридической литературе не существует единого мнения о том, какие виды пенитенциарных учреждений способны в полной мере осуществить процесс ресоциализации правонарушителей[212].
Так, В. А. Фефелов, В. Г. Шумилин, С. А. Рожков, сравнивая условия отбывания наказания в исправительной колонии и тюрьме, отстаивают преимущества тюремного режима. Они доказывают, что тюрьма является наиболее оптимальным видом места лишения свободы, отвечающим международно-правовым стандартам обращения с заключенными. Преимущество тюрьмы, по их мнению, выражается в том, что это более компактное, чем исправительная колония, комплексное сооружение, позволяющее создать надежные условия изолированного содержания правонарушителей [213].
Такого же мнения придерживаются 37,3 % из числа опрошенных нами судей Саратовской области. Но настораживает тот факт, что все судьи, высказавшиеся за сохранение тюремного заключения, на вопрос анкеты «Располагаете ли Вы объективной информацией об условиях содержания осужденных в тюрьме?» ответили – «Нет, не располагаем». Интересно, как же эти судьи определяют наказание подсудимому, не представляя, на что они его обрекают? Очевидно, они не учитывают и то, что именно лица, которые содержатся в строгой изоляции, в отрыве от общества, подвергаются глубокому процессу десоциализации, о чем свидетельствует описанный нами пенитенциарный опыт.
Характерным в этом плане является и затяжной кризис тюремной системы США. В силу ряда исторических причин в последние десятилетия там преобладает тенденция к ужесточению условий наказания для осужденных. С этим связан пережитый страной своеобразный «тюремный бум» – беспрецедентное развитие все новых и новых тюрем за счет различных видов ассигнований (главным образом, федеральных)[214]. Уже в начале 90-х гг. в США было введено в строй 626 новых тюрем. Однако сдвига в динамике преступности не произошло, уровень же рецидива почти не снизился. Политика принудительной изоляции правонарушителей в тюрьмы вызвала закономерную активизацию субкультурных отношений в среде заключенных и всплеск пенитенциарной преступности. Точно характеризующим обстановку в местах лишения свободы является высказывание бывшего министра юстиции США Р. Кларка. Он пишет: «Организация большинства тюрем не дает оснований для какой-либо надежды на то, что в них могут осуществляться программы социального восстановления личности преступников. Они фабрикуют преступников»[215].
