Олег Данилов - Именем Закона
-- Ну почему, -- немедленно завелась Алевтина Степановна, -- надо
обязательно торчать на кухне, чтобы другим повернуться было негде?! Нахалка
малолетняя!
Так. Очень хорошо. Что и требовалось доказать.
-- Сами вы нахалка! -- громко ответила я. -- И скандалистка!
-- Что??? -- взвизгнула соседка.
-- Что слышала! -- крикнула я.
-- Ах ты дрянь этакая! -- завопила Алевтина Степановна. -- Хулиганка!
-- Сама ты дрянь! -- Я тоже завопила что было сил. Пускай папа с мамой услышат,
как я их защищаю.
-- Ну погоди! Я тебе, мерзавке этакой, все уши оборву!
-- А я тебе мусор в суп насыплю! Или вообще всю посуду перебью! На кухню
прибежал папа. "Отлично! -- подумала я. -- Сейчас мы
вдвоем на нее навалимся. А если еще и мама подключится, мы точно победим!"
Но папа крепко и больно схватил меня за руку, уволок в комнату и швырнул на
диван.
-- Как тебе не стыдно?! -- шепотом крикнул он. -- Как ты можешь?! Я, помню, ужасно
обиделась. Ради них воюешь, горло надрываешь,а они...
-- Струсили, да? -- сквозь слезы проговорила я. -- Струсили? Эх вы!.. Папа с мамой
переглянулись.
-- Вот это самое ужасное, -- тихо сказала мама. -- Это хуже всего. Папа сел на
диван и положил руку мне на голову.
-- Пойми, -- сказал он неожиданно мягко. -- Пойми и запомни. Ни в коем случае
нельзя уподобляться таким, как эта... Алевтина... Нельзя становиться с ними на
одну доску. Это... -- он замялся, подбирая нужные слова, -- да это просто
гражданская гибель! Ты, как личность, можешь оказаться искалеченной на всю
жизнь! Сегодня ты поругалась с соседкой... Пусть ты права, а она нет, но ты вела
себя как хамка! А завтра ты подобным же образом отреагируешь на слова учителя?
Опять же, пусть он будет и неправ -- и такое бывает, -- но привычка к хамству
укоренится в тебе. А потом ты оборвешь подругу, оскорбишь попутчика в поезде,
устроишь базарную склоку с продавцом... И будешь думать: раз я права, значит,
мне так можно, вернее, вот только так и надо! Тебя ожидает кошмарная жизнь. Все
нормальные люди будут попросту шарахаться от тебя. Да вот, за примерами не надо
далеко ходить!..
-- Очень трудно, -- добавила мама, -- сохранить свое достоинство, когда тебя вот
так поливают грязью. Очень трудно!.. И все-таки надо оставаться порядочным
человеком, что бы ни случилось!
-- Ну ладно, -- хмуро сказала я, шмыгая носом. -- Предположим, я больше не буду...
Но с ней-то что делать? Ведь она на каждом шагу нас оскорбляет! Терпеть, что ли?
Папа вздохнул и развел руками.
-- Терпеть, невесело улыбнулся он.
-- Подожди! - возразила мама. -- Что за христианское всепрощенчество? Мы же в
конце концов не в каменном веке живем. Ведь существует же ответственность за
оскорбления! Даже, кажется, уголовная. Может быть, обратиться в суд?
А где свидетели? -- мрачно спросил папа. -- И оскорбление, и клевета уголовно
наказуемые деяния, говоря языком юристов. Но свидетелей-то нет! Придем мы в суд,
станем жаловаться, а она нам скажет: "Неправда" и все тут! И нас еще в клевете
обвинят! Ведь при посторонних она молчит...
Действительно, если к нам кто-нибудь приходит, Алевтина Степановна тише воды,
ниже травы...
Я однажды спросила у Виктории Андреевны -- это наша соседка за стеной, -- не
слышит ли она Алевтинины вопли? "Нет, -- говорит, -- шум доносится, но кто кричит
и что именно -- не разобрать. Научились строить", -- говорит...
Вот так мы и жили до тех пор, пока не настал мамин день рождения. Были гости,
пели песни, Алевтина Степановна при гостях молчала, потом два дня орала. Все,
как обычно. А через несколько дней папу вызвали в милицию.
Вернулся он оттуда, как ни странно, очень веселый.
-- Все! -- заявил он с порога. -- Теперь порядок! Выяснилось вот что.
Невысокий, худощавый лейтенант молча протянул папе заявление. В заявлении было
написано, что мои родители "...систематически организуют дома пьянки, устраивают
дебоши и оргии, приглашают в коммунальную квартиру сомнительных личностей..." В
общем, необходимо оградить ребенка -- это меня -- от разлагающего влияния
родителей, папе запретить преподавать, а маме -- лечить...
Папа говорит, он сначала даже обрадовался.
-- Это же клевета, -- сказал он лейтенанту. -- Я могу обратиться в суд.
-- Вы, пожалуйста, -- попросил лейтенант, -- сперва расскажите поподробнее, что
происходит у вас в квартире.
Папа рассказал.
-- Вы знаете, -- задумчиво сказал лейтенант, выслушав папу, -- вы меня, конечно,
извините, но ведь может оказаться, что в заявлении-то правда написана... Я ведь,
еще раз извините, вас не знаю...
-- Позвольте, товарищ лейтенант! -- возмутился папа. -- По поводу данного случая
есть прямые свидетели. Наши гости! Они подтвердят, что мы пили чай, что вели
себя пристойно... И таким образом факт клеветы будет доказан!
Лейтенант усмехнулся и раскрыл уголовный кодекс.
-- "Статья сто тридцатая -- клевета, -- прочитал он, -- то есть
распространение заведомо ложных, позорящих другое лицо измышлений"...
-- Вот! -- воскликнул папа. -- Ложных и позорящих! Все правильно!
-- Все, да не все... -- вздохнул лейтенант. -- Слово "заведомо" не случайно здесь
присутствует. То есть если вы докажете, что ваша соседка знала, не могла не
знать, что вы пьете чай, и тем не менее написала, что вы пьете водку, вот тогда
это клевета.
-- А как же вообще можно это доказать? -- удивился папа.
-- Ну, предположим, -- сказал лейтенант, -- это заявление написал кто-либо из
ваших гостей. Он сидел с вами за столом, принимал участие в разговоре, он не мог
не видеть, что обстановка вполне приличная, и тем не менее заявляет, что имел
место скандал, дебош и пьянка. Вот тогда можно привлекать за клевету. А так...
Возьмет ваша соседка и скажет на суде: "Мне показалось. Послышалось". И это уже
не клевета, а добросовестное заблуждение! И ей ничего не будет. А на вас пятно
останется. Тем более что суд обязательно пригласит кого-нибудь с вашего места
работы, чтобы выяснить мнение коллектива о вас. Пойдут слухи, разговоры... Кто-
то может решить: про меня не пишут, а про него пишут... Дыма без огня, мол, не
бывает! Такие авторы, -- он помахал заявлением, -- на это как раз и рассчитывают.
-- Что же делать, товарищ лейтенант? -- спросил папа. -- Ведь так дальше жить
невозможно! Мы уже начали с женой ссориться. Она говорит: "Ты -- мужчина, призови
ее к порядку!" Хотя как раз жена, как женщина, могла бы сама найти с ней общий
язык.
-- Да... -- протянул лейтенант. - Сложные это случаи... Ну, предположим, вызову я
ее, побеседую. Она, конечно, заявит, что сама она ангел, а вы -- такие-сякие... А
если я к вам приду, при мне все будет тихо-мирно...
-- Какой-то юридический казус! -- вздохнул папа. -- Все, как я понимаю, упирается
в то, что нет свидетелей ее хамства! Но свидетелей и не может быть! При
посторонних-то она молчит...
-- Естественно, -- опять вздохнул лейтенант. -- Я тут, перед тем как вас вызвать,
побеседовал с вашими соседями по дому -- сверху, снизу, за стенкой... Все в один
голос говорят -- ни шуму, ни пьянок не было.
-- И то хорошо, -- невесело усмехнулся папа.
-- Пьянствовать и тихо можно, -- возразил лейтенант. -- И шепотом ругаться... В
общем, так, -- сказал он в завершение разговора. -- Я, конечно, дело начинать не
буду. Но мой вам совет: постарайтесь с ней как-нибудь найти общий язык. Ну, не
знаю... подружитесь, на чай ее пригласите, что ли...
-- С какой это стати? -- возмутился папа. -- Почему мы должны дружить с этой...
грубиянкой?!
И тут, говорит папа, лейтенант, который до этого вел себя очень серьезно, вдруг
улыбнулся и подмигнул.
-- Ладно! -- сказал он папе. -- Будет у вас свидетель! Объективный и
нелицеприятный! Значит, так!..
...Мы с мамой немедленно стали приставать к папе, что посоветовал ему лейтенант.
Но папа отмалчивался. И мы с мамой решили, что это он нарочно успокаивает нас.
Тем более что все оставалось по-прежнему.
Но вот однажды...
Папа пришел из школы довольно поздно: у них был педсовет. Обычно мы
переодеваемся в комнате, чтобы не было лишнего крику. А тут папа повесил пальто
в прихожей и даже оставил под вешалкой свой огромный учительский портфель.
Алевтина Степановна была на кухне...
-- "...Я не знала, что тебе мешала, -- пела она противным голосом, гремя
тарелками. -- Мы чужие, обо мне забудь..."
Папа вошел в комнату и сказал маме:
-- Иди на кухню!
-- Ты что? -- удивилась мама. -- Там же... эта...
-- Иди! -- потребовал папа. -- Чайник поставь. И даже... -- он задумался, -- и даже
картошку начни чистить. А вымой ее под краном. В раковине!
-- Ты с ума сошел! -- воскликнула мама. -- Ты знаешь, что будет?
