Георг Еллинек - Общее учение о государстве
Стоящая на почве существующего научная критика должна поэтому совершенно отвергнуть гипотезу социальных образований как реально существующих организмов, имеющих трансцендентный характер. Проверки подлежит только допустимость органологической гипотезы как формы синтеза протекающих вне нас социальных событий.
Такая проверка показывает, что всего менее обоснованным представляется перенесение представления организма на общество[164]. Ибо обществу недостает, прежде всего, замкнутости, отграниченности вовне, присущей организму. Социальный организм не существует даже в отвлечении, так как общество выходит за пределы государства, причем нельзя и указать, где оно кончается. Обществу недостает далее внутреннего единства, выяснение и доказательство которого составляют существеннейшую цель органической теории, – даже в нашем представлении оно чуждо всякой субстанциальности.
Иначе обстоит дело с государством и объединенным в нем народом. Государство представляется нам внутренним, управляемым общей волей, единством его народа. Органологическая гипотеза переносит определенные отношения и признаки естественных организмов на государство и народ, полагая, что она делает их этим более понятными и в то же время создает высшую форму синтеза естественных и политических явлений. Такими признаками являются единство в многообразии, в силу которого государство и его народ остаются неизменными, несмотря на смену их членов; далее – мед-ленное преобразование того и другого на их историческом пути; затем такого рода взаимодействие членов целого и отдельных его функций друг на друга и всех вместе на целое, что целое всегда кажется существующим для отдельных членов, а последние, в свою очередь, – в интересах целого. Наконец, бессознательный, так называемый естественный рост и развитие государственных учреждений, которые как бы не дают возможности выводить их из сознательной, разумной воли индивидов, а превращают их, напротив, в непреодолимые силы, в которые человеческое усмотрение может внести лишь самые незначительные изменения, поскольку эти изменения являются устойчивыми.
Все эти моменты представляются не более как аналогиями, которым противостоят глубокие различия. Рядом с бессознательным образованием социальных учреждений мы постоянно видим и сознательное создание их. Строй целых государств может внезапно испытывать коренное преобразование. Государства растут и гибнут не так, как организмы: они не подчинены неизбежно законам развития и регресса. Государства не возрождаются далее, путем смены поколений: они не могут воспроизводиться. Изобразить возникновение новых государств как процесс воспроизведения какого бы то ни было рода невозможно и при помощи самых смелых аналогий. Последователи органического учения обычно называют отвергаемые ими государственные учреждения и реформы неорганическими, и в самом этом термине уже заключается отрицание всей органической теории. Ибо в жизни организма не может произойти ничего не органического. Болезнь, уродства, истощение сил и т. д. суть органические процессы. Что только типически совершенный организм имеет право на существование, что вообще существует должное для организма, – представляются произвольными, ненаучными утверждениями.
Органическая теория по обыкновению тесно связывается с построением нормального организма, что делает ее теорией политической. Она рисует идеальный тип государства с целью оценки существующих государственных учреждений. В построении этого типа она нередко прибегает к самым произвольным утверждениям и обобщениям. Так как ясное определение органического невозможно, то это слово всегда подставляется там, где отсутствует определенность понятий. Этим объясняется и следующее, опасное для теории явление в органологической литературе: вместо того чтобы постепенно, шаг за шагом, подвигаться вперед в выяснении вопроса, органическая теория нередко высокомерно обрывает его каким-либо безапелляционным утверждением; вместо того чтобы объяснять, она довольствуется образами. Ни в каком учении мы не встречаем поэтому таких диких эксцессов субъективнейшей фантазии. У органологов отсутствует, сверх того, ясное представление о существе методологического исследования, которое они отождествляют с применением аналогии и метафор. В новейшее время они обычно прибегают к методологическим заимствованиям из области естествознания, упуская при этом из виду глубокое различие между естественным и социальным явлением и не будучи в состоянии избежать смешения «естественнонаучного» с «эмпирическим», или «точным», ошибочность которого уже выяснена выше[165].
Так как органическая теория, оперируя преимущественно аналогиями, не в состоянии дать реального познания, то представляется более рациональным совершенно отвергнуть ее, ибо опасность ложной аналогии гораздо значительнее преимуществ правильной. Органическая теория упускает, сверх того, из виду необходимость для государства непрерывной сознательной, направленной на определенные цели, деятельности, без которой оно не может существовать ни одного момента, или, по крайней мере, она не в состоянии со своей точки зрения эту деятельность объяснить. Но наиболее энергично следует восстать против учения, предполагающего одновременное, рядом друг с другом, существование нескольких социальных организмов, каждый из которых обнимает в качестве членов тех же индивидуумов, – государства, церкви, союзов, – ибо это противоречит даже биологической аналогии, с точки зрения которой один член всегда может принадлежать только одному-единственному целому. Свободная от такого рода ошибки теория коллективного организма, заключающего в себе различные частичные организмы, также неприменима к социальным отношениям, так как невозможно указать такой высший социальный организм. Никогда нельзя рассматривать, например, церковь только как члена государства и тем менее государство – как члена церкви. Если же признать этим высшим организмом человечество, то мы пришли бы к ипостасированию человеческого рода, превзойдя в этом отношении даже схоластический реализм.
Незначительная научная ценность органической теории ясно подтверждается и ее историей, ибо понятие организма произошло из понятия механизма, т. е. целесообразного человеческого приспособления, и орган первоначально означает не что иное, как орудие. Понятие организма по своему происхождению антропоморфическое, так как сам человек первоначально рассматривается как наделенный целесообразными приспособлениями индивид[166]. Лишь постепенно современная наука приходит к тому выводу, что организмом является всякое живое существо и отличительный признак его заключается в таинственном явлении жизни. Познание имманентной организму телеологии, представляющей столь важный эвристический биологический принцип, достигнуто нами только по аналогии с нашими руководимыми сознанием цели действиями, ибо цель есть принцип, до которого мы доходим исключительно через посредство нашего сознания. Стремиться же к познанию человеческих отношений путем сравнения с образованием и функциями, понятными для нас лишь благодаря перенесению наших представлений на находящееся вне нас, значит прибегать, по крайней мере, к излишнему окольному пути.
Из всего этого следует, что научное мышление требует для государства иной категории, чем организм, – категории, самостоятельной и не зависимой от каких бы то ни было аналогий.
2. Государство как коллективное или союзное единство
Что государство представляет длящийся, единый союз людей и есть поэтому общность, (Gemeinwesen), – утверждалось уже издавна. Категории, через посредство которых выработалось это представление, – κοινωνία, societas, respublica, coetus – являются все продуктом античного мышления. В древности исследуются, однако, существенно лишь цели союза; вопрос о структуре союза – если не говорить об органологических аналогиях – отступает совершенно на задний план. Средневековая теория корпорации и новейшее естественное право хотя и исходят в своих конструкциях государства из идеи общественного союза, но понимают последний исключительно юридически, вопрос же об историко-социальном субстрате государства в юридическом смысле либо вовсе не сознается, либо по крайней мере, сознается неясно. В общем, однако, естественное право мыслит людей в государстве как “unio”, т. е. объединение многих в одно единое целое[167].
Идея коллективного единства, более или менее ясно выраженная, положена в основу воззрений большинства новейших государствоведов о социальной природе государства[168].
Но наиболее подробно разработал теорию коллективного единства Gierke. Хотя он недостаточно отличает теорию союза от органической теории, и даже называет себя органологом, и хотя, далее, у него не совсем ясно выражена противоположность обоих методов познания государства, но его глубокие исследования корпоративного строя заключают в себе, тем не менее, выработанную теорию доюридического бытия государства. По этой теории государство является союзом, объединенным прочной организацией и длящейся целью, отличным от отдельных индивидов единством, которое несмотря на то существует только во множестве индивидов и через посредство этого множества[169]. Затем различие между общностью и юридическим лицом ясно проведено у Bernatzik’а, признающего общность возможным субстратом юридического лица[170]. Далее, Haenel отличает государство как корпоративный союз от государства как юридического лица[171]. Единство корпоративного союза имеет, по Haenel’ю, особый характер. «Оно состоит только в том, что множество человеческих индивидов духовно связаны общей целью и эта духовная связь, которая сама по себе служит лишь выражением тождественного содержания воли участников, приобретает реальность через посредство воли руководящих органов и подчиняющихся членов». Исследуя, далее, реальное единство корпоративного союза, его свойство как реального организма, Haenel признает, что это целое и этот организм существует лишь в сфере духовных, этически определенных потенциальностей, именно человеческих индивидов, которые всегда могут лишь психически воздействовать друг на друга и объединяться. Этот своеобразный вид объединения, не могущий быть объясненным биологически-физиологическими аналогиями, должен быть признан не менее реальным, чем объединение биологически-физиологическое. Haenel, – из всех рассматриваемых здесь авторов наиболее подробно останавливающийся на гносеологической стороне вопроса, – отвергает также попытку обосновать реальное единство на общем духе или иной подобной абстракции как выходящую за пределы познаваемого[172].
