Галина Строева - Гуманитарно-образовательная система самоисправления осужденных
Таким образом, задача тюремной деятельности, по И. Я. Фойницкому, состоит в том, «…чтобы приучать арестанта действовать самостоятельно, стоя как можно более независимо относительно влияний, которых не одоб-ряет его нравственный голос» [314, с. 361]. Самостоятельность осужденного декларировалась и по поводу результатов умственного развития («расширения умственного капитала»), которое не должно ограничиваться сообщением арестанту рабочих сведений, а стремиться к тому, чтобы он «…получил желание применять их к делу и стать на путь честной жизни» [314, с. 368].
Анализ идей И. Я. Фойницкого все же позволяет причислить правоведа к числу тех, кто поддерживал подход двойной детерминации, хотя и со значительным акцентом на самостоятельность самого осужденного.
С позиции подхода двойной детерминации отечественный юрист В. В. Есипов[179] сделал вывод, что мотив преступления может быть рожден как внешними обстоятельствами, так и духовными условиями субъективного мира. В своей ранней работе «Грех и преступление, святотатство и кража» (1894) исследователь писал, что нельзя смешивать преступление как с греховностью, так и с болезнью: «Если прежде, под влиянием суеверий и предрассудков, смешивали преступное с греховным, то теперь, под влиянием сомнительной учености, стали смешивать преступление с болезнью или пороком… Достаточно назвать Ломброзо» [70, с. 29].
В. В. Есипов рассматривал наказание не только как меру социального принуждения, но и как «…одну из мер помощи» [71, с. 71]. Относительно исправления заключенных исследователь полагал, что неисправимых нет, а есть только неисправленные «…благодаря неумению общества их исправлять» [71, с. 80]. «Общество не должно терять терпения и объявлять неисправимым того, кого оно не сумело или еще не успело исправить. Оно обладает слишком богатыми и разнохарактерными средствами, которые, при желании, всегда помогут исправиться каждому, даже наиболее закоренелому, преступнику» [70, с. 73].
В целом, по мнению В. В. Есипова, наказание должно принести пользу и помочь преступнику исправиться [70, с. 72]. Особо подчеркнем использование в его работах глагола в возвратной форме – «исправиться» («помочь исправиться»).
К подходу двойной детерминации могут быть отнесены и воззрения оте-чественного педагога П. Ф. Каптерева, хотя требование самоисправления выделялось им особо: «Исполнительность и послушание с педагогической точки зрения, без работы над самоисправлением и самоусовершенствованием, не имеют цены, ибо педагогические цели заключаются в воспитании внутреннего, а не внешнего человека… Только тогда поступки имеют нравственную и педагогическую ценность, когда они выражают соответствующие внутренние процессы, когда они искренне и разумно мотивированы» [97].
Социально направленное поведение, по мнению педагога, должно проистекать из внутренних побуждений самого воспитанника. Исправлению же способствуют широкое просвещение и образование.
Отечественный философ В. С. Соловьев считал, что исправление должно осуществляться через самоисправление: «…для преступника, в принципе способного к исправлению, оно главным образом есть самоисправление» [238, с. 727]. Внешнее же воздействие «…должно собственно только ставить человека в наиболее благоприятные для этого дела условия, помогать ему и поддерживать его в этом внутреннем процессе» [238, с. 727]. К внутренней стороне (духовности человека) философ относил разум и волю [238, с. 405].
Интересно отметить своеобразное претворение древнекитайской идеи о том, что, когда что-то познано, оно не совершается. У В. С. Соловьева это выражено так, что когда нормы всесторонне рассмотрены и продуманы, то человек способен подчинить свою волю идее добра [238, с. 361]. Однако, полагаясь на убеждение словом, философ заострял внимание на необходимости достижения требуемого результата, поскольку «…ограничиваться словом без уверенности в его успехе, когда дело идет о смертельной опасности ближнего, было бы бесчеловечно» [238, с. 716]. В общем же подход В. С. Соловьева к поведению индивида находился в русле двойной детерминации.
Взгляды С. В. Познышева, работы которого оказали значительное влияние на пенитенциарную науку, также можно отнести к подходу двойной детерминации. С одной стороны, он писал, что тюремная система должна «…возбуждать, развивать и поощрять самодеятельность арестантов» [195, с. 552], развивать способность к нравственному самоуправлению и поддерживать склонность «…заключенных к тем или иным формам внутренней активности» [196, с. 225], с другой – преступное поведение он ставил в зависимость от внешних обстоятельств (наследственности, «органической подкладки» психики и пр.). Несмотря на двойственность подхода в отношении заключенных, криминолог, на наш взгляд, делал определенный акцент на активности «сидельцев».
Вследствие того что одну из причин преступности исследователь видел в «умственном мраке», важную роль он отводил школьному образованию и развитию мышления осужденных [195, с. 581]. При этом С. В. Познышев предлагал использовать как школьную, так и внешкольную систему занятий. Он считал, что через кружки и клубы развиваются самодеятельность осужденных и полезное общение [196, с. 222]. Издание собственных журналов и газет помогает подбодрить некоторых осужденных и возвысить их в собственных глазах [196, с. 222]. С. В. Познышев обращал внимание и на чтение арестантов, тюремные библиотеки. По мнению исследователя, чтение должно пробуждать в арестантах альтруистические чувства и вызывать стремление «…в сторону нравственных идеалов жизни» [195, с. 582], развивать благожелательное, благородное, гуманное отношение к другим людям [195, с. 587].
В целом С. В. Познышев полагал, что «…нет прирожденного преступника, нет и неисправимого преступника» [195, с. 432]. Поэтому перед тюрьмой должны ставиться воспитательные цели (в том числе возвращение заключенных в общество социально годными и полезными гражданами), которые надо настойчиво и умело достигать [196]. Заключение должно целесообразно влиять на осужденного и укреплять те черты и навыки, которые помогут ему удержаться от преступлений, необходимо также дисциплинировать личность, одновременно должны быть приняты меры и к развитию самодеятельности «сидельцев» [196].
В конце XIX – начале XX вв. начались дискуссии о необходимости введения условного досрочного освобождения. Так, в Докладе Комиссии законодательных предположений Государственного Совета указывалось:
«…исправление заключенного лучше всего достигается в тех случаях, когда удается пробудить в нем самом стремление к самоисправлению» [75, с. 28]. Досрочное освобождение расценивалось как могучий стимул к самодеятельности [75, с. 28]. Юристы того времени определяли: «Одной репрессии недостаточно для исправления преступника – нужна еще его самодеятельность в этом направлении, и только развитию этой самодеятельности способствует досрочное условное освобождение» [75, с. 218]. Важным условием условного досрочного освобождения было признано одобрительное поведение заключенных, под которым подразумевалось «…не только полное подчинение арестанта правилам тюремной дисциплины, но и активное проявление исправления, выказанное в трудолюбии» [17, с. 88].
В начале XX в. Комиссия по тюремной реформе сделала вывод о том, что «…наказание не достигает своей цели, если преследует только возмездие и не содержит в способах исполнения элементов исправительных, возбуждающих в преступнике желание достигнуть лучшей участи» [325, с. 21]. Кроме того, исследователи того времени (например, С. П. Мокринский[180]) обращали внимание на то, что арестанта после освобождения ждет неблагоприятная среда, поэтому от него самого потребуется максимум силы воли и энергии и важно выяснять, «…насколько осужденный усвоил привычку воздерживаться от дурного образа жизни» [17, с. 88].
После Октябрьской революции 1917 г. отечественная исправительная система продолжала функционировать. Но чаще всего надзиратели осуществляли лишь внешний караул, поэтому внутренний распорядок устанавливали сами заключенные [325, с. 23].
В марте 1921 г. был принят декрет «О лишении свободы и порядке условно-досрочного освобождения заключенных», согласно которому исправительные учреждения должны были в том числе предоставить осужденным «…возможность исправиться и приспособиться к трудовой жизни» [325, с. 28]. Главное, чтобы лица, лишенные свободы, «…своим поведением добились права на доверие к ним со стороны общества и государства» [325, с. 29].
Развитие самодеятельности осужденных, прежде всего в вопросах получения профессиональных умений и приобретения социально полезных навыков для жизни на свободе, предполагал и Исправительно-трудовой кодекс Российской Советской Федеративной Социалистической Респуб-лики (1924 г.) [325]. В конце 20‑х годов XX в. на самих осужденных была возложена задача организации обучения.
