Анатолий Козлов - Понятие преступления
С этих позиций мы полностью согласны с В. И. Ковалевым, который критически относится к отождествлению, приравниванию мотива к другим элементам мотивационной сферы и считает, что «подмена понятия “мотив” понятиями “установка”, “эмоция”, “цель” или прямое отнесение их к мотивации, наделение этих реалий функциями мотива или трактовка их как его разновидности есть, по существу, отрицание самостоятельности последнего».[207]
Только указанный подход позволяет четко и недвусмысленно терминологически разграничить элементы психики и разобраться в механизме психической деятельности, в противном случае мы получаем терминологическую «кашу». Вполне понятно, почему теория традиционно все-таки смешивает анализируемые понятия. Во-первых, это делается потому, что потребностно-мотивационная сфера представляет собой ряд причинно-следственных связей: потребность (нужда) требует постановки цели (модели будущего результата), постановка цели, в свою очередь, ведет к появлению мотива. Вот эту связь в психологии и пытаются выдать за совокупность мотивов (потребность – мотив целеполагания, цель – мотив появления мотива). Однако такое смешение различных «мотивов» в одном понятии едва ли приемлемо; гораздо проще говорить о причинно-следственной связи, связи порождения одним элементом мотивационной сферы другого. Во-вторых, похоже, это делается для более убедительного выделения мотивационной сферы сознания человека: чем больше побудительных сил, тем нагляднее мотивационная сфера. Отсюда и более широкое понимание мотивации по сравнению с мотивом, что позволяет включить в мотивацию и потребности, и интересы, и цели, и другие элементы,[208] но давайте назовем эту сферу потребностно-мотивационной или даже потребностно-целеустанавливающе-мотивационной, и сразу изменится наше отношение к другим элементам и к соотношению мотивации и мотива, которое станет все более сближенным. Иначе говоря, термин «мотивация» довольно условен, и в наших возможностях придать ему максимально широкий либо минимально узкий смысл и содержание, в принципе, мы можем свести мотивацию к мотиву. Рассматриваемая сфера называется мотивационной не потому, что все элементы (потребности, интересы, цели, мотивы) обладают побуждающими свойствами, а лишь в связи с тем, что данная сфера включает в себя основополагающий для поведения человека элемент – мотив как побуждение к действию. Иначе мы будем вынуждены искать различия между побудительными силами и побуждением, побудительными силами и мотивами, различными видами побуждений. Неудачную, на наш взгляд, попытку найти эти различия предпринял М. И. Еникеев, определив мотив как осознанное побуждение и придав тем самым иным «побудителям» неосознанный характер.[209] Мало того, подобный подход, похоже, вполне оправдывается криминологами: «В советской криминологии сократилось число сторонников определения мотивов как только лишь сознательных побуждений. Теперь стали признаваться некоторые неосознаваемые и недостаточно осознаваемые (например, типа хулиганско-анархистских побуждений), точнее, актуально недостаточно осознаваемые ввиду их привычно-установочного происхождения и группового конформизма».[210] Едва ли подобное оправдано. Дело в том, что при исследовании потребностей, мотивов и тому подобных категорий мы сталкиваемся с психикой человека, его сознанием, и именно поэтому не может идти речь об осознанном или неосознанном побуждении, об осознанной или неосознанной потребности, цели и т. д. Все они в сознании либо есть, и тогда существуют как психическая данность, либо нет, и тогда эти категории просто не существуют (нет нужды в чем-то, нет ее конкретизации, нет побуждения к действию). По существу, Н. Ф. Кузнецова сама частично разрешила проблему «неосознанных» побуждений, признав их привычно-установочный характер, так как в данной ситуации нельзя говорить о неосознанности: просто привычно-установочное поведение суть не что иное, как отработанное до автоматизма сознание, сознание, время реакции которого на стимул максимально ничтожно. Что же касается группового конформизма, то здесь имеются явно осознанные мотивы, возможно, их сложно вычислить, но они есть (например, лжетоварищество: не хочется выглядеть трусом). Исключения из этого правила составляют опять-таки только психопатологические состояния. Можно согласиться с тем, что «бессознательное… активно участвует в формировании мотивов»,[211] но только в плане побочного влияния бессознательного, которое не исключает в конечном счете осознанности побуждения.
Немаловажен вопрос и о месте мотива в системе психических явлений, составляющих мотивационную сферу, в решении которого также нет единства у исследователей. Нам не встретилось ни одного исследования, в котором бы в указанной системе мотивы ставились перед потребностью, из чего следует, что интересы и потребности в мотивационной сфере – первоначальные элементы, мотивы возникают после них. Гораздо сложнее связь цели и мотива. Так, некоторые ученые считают, что между потребностями, интересами и целями находятся мотивы поведения,[212] что мотив определяет постановку цели,[213] что мотив является промежуточным звеном между осознанием потребности и определением цели.[214] Подобное расположение мотива в системе мотивационной сферы между потребностью и целью по меньшей мере спорно; особо неприемлема последняя из приведенных позиция, поскольку авторы сами не знают, чего они хотят достичь в исследовании, так как в этой же работе пишут: «Мотив… определяется тогда, когда… определена цель»,[215] т. е. мотив следует за целью.
Более обоснованной нам представляется позиция тех авторов, которые считают, что «о мотиве преступления можно говорить только тогда, когда уже появились или по крайней мере формируются иные элементы преступного поведения – объект, предмет, цель…»,[216] что цели создают или не создают мотивы.[217] Ведь применительно к мотиву мы говорим о побуждении к действию, когда активность мышления человека резко возрастает по сравнению с имеющейся при постановке цели и направлена не только на конкретизацию, детализацию потребности, но уже и на установление необходимости активного поведения для реализации потребности и цели. Именно поэтому мы присоединяемся к указанной позиции и считаем мотив следующим за целью этапом развития мотивационной сферы; только при таком решении становится очевидным постепенное и поступательное обогащение эмоциональной, интеллектуальной и других сторон психики при развитии мотивационной сферы от интереса к мотиву.
В теории предпринята попытка придать мотиву и цели разнонаправленный характер: «Возможно различное отношение одной и той же цели к разным мотивам. В случае их разной направленности имеет место целеобразование в конфликтной ситуации».[218] Для нас такой подход абсолютно неприемлем: существует единая потребностно-мотивационная сфера, в которой все ее элементы жестко связаны, поскольку мотивы и цели возникают на базе интересов и потребностей; если возникает ситуация разнонаправленности мотива и цели, то подобное может означать, что они связаны с различными интересами и потребностями – цель возникает на базе одних интересов и потребностей, а мотив – на базе других. Но в таком случае следует вообще говорить о наличии нескольких потребностно-мотивационных сфер, их принятии и удовлетворении ими или (при их конфликтности) о принятии и удовлетворении одной из них; и здесь нет смысла говорить о конфликтности их отдельных элементов, тем более – разновидовых (целей и мотивов), поскольку прежде всего необходимо разобраться в конфликтности самих сфер. В одной потребностно-мотивационной сфере нет места конфликту между первичными целями и мотивами, о которых мы до сих пор говорили, и тогда развитие мотивационной сферы приобретает определенный вид (рис. 7).
Рис. 7
Отсюда понятно, что, во-первых, ни один из предыдущих этапов при возникновении последующего не исчезает; и, во-вторых, наглядно прослеживается углубление и обогащение мотивационной сферы на каждом этапе.
Поскольку центральным вопросом нашего исследования психической деятельности является момент возникновения общественной опасности личности, то любопытно посмотреть на классификацию мотивов, предложенную в криминологии и уголовном праве. Традиционно мотивы делят на общественно опасные, общественно нейтральные и общественно полезные с некоторыми авторскими вариациями на данную тему.[219] Однако в криминологии существует и иная точка зрения, отрицающая существование социально нейтральных и просоциальных мотивов и не признающая таковыми «товарищество», «жажду приключений», «любопытство».[220] Разумеется, можно назвать «товарищество» «лжетовариществом», но при этом изменяется суть явлений. Ведь под мотивом мы понимаем только тот феномен, который побуждает человека к действию, который существует в сознании данного лица (мотив – категория субъективная, выражающая заинтересованность субъекта в чем-то). Здесь, конечно, речь идет о товариществе, как его понимает субъект. Едва мы заговорили о «лжетовариществе», мы дали психическому явлению социальную оценку (это наше мнение о мотиве субъекта). Именно поэтому Н. Ф. Кузнецова не права, а прав В. Н. Кудрявцев, заявивший, что «мотив, как и потребность, большей частью нейтрален с точки зрения его социальности или антисоциальности… Это лишь один из внутренних (психических) элементов любой человеческой деятельности как преступной, так и общественно полезной».[221] Несколько позже он отходит от этой позиции, поскольку выделяет потребности деформированные и извращенные. В целом с традиционной позицией можно согласиться: действительно, мотивы бывают разной степени значимости для общества, и на этом фоне можно выделить общественно полезные и нейтральные мотивы как и потребности, на базе которых создаются мотивы. Однако весьма проблематично признание тех или иных мотивов общественно опасными, по крайней мере, на данном этапе развития мотивационной сферы, когда побуждение обращено на желаемый предмет, результат, который также вызывает и потребность, и цель. Как и последние, мотив может быть извращенным (низменным), требующим психиатрического воздействия. Вот только общественно опасным его назвать трудно, поскольку он требует особого уголовно-правового воздействия, исключения или уменьшения ответственности из-за его абсолютной или относительной психопатологичности. Таким образом, говорить о возникновении общественно опасной личности на анализируемом этапе развития мотивационной сферы почти нет смысла. В этом плане можно согласиться с тем, что «противоправное поведение вызывается по существу не отдельными мотивами, а социально-психологическими качествами личности в целом»,[222] что мотивы не имеют криминализирующего значения.[223]
